кем лучше работать учителем или врачом
Кем лучше работать учителем или врачом
Обе хороши, и в то же время-обе не престижны. 1.Врачей постоянно упрекают незнанием лечения и невнимательностью к пациентам, 2. Учителей упрекают неграмотными учениками.
лечения сейчас все по стандарту
обе профессии объединяет общение с людьми, помогать им поправить здоровье, или получить знания, чтоб жить в обществе. Какая лучше? если по зарплате-то врач.
Призвание нужно,интерес талант,в этих профессиях проходимцам делать нечего,а когда призвание есть вопросов что лучше не возникает
У кого ума нет,поступает в пед.У кого стыда нет,поступает в мед.У кого не тех,не тех,поступает в политех.
.
Таня Журавлёва,привет!Ты уже сама выбирай что тебе по душе.У меня Мама медик,отец водитель.Сестра учитель,а я связист.
«Первый день — это шок». Чего ожидали и что получили от работы начинающие учитель, врач и юрист
Меньше половины выпускников вузов довольны выбранной профессией, следует из опроса рекрутингового агентства «Контакт». Свое негативное отношение бывшие студенты связывают с тем, что вузы не помогают им в дальнейшем трудоустройстве — отсюда разочарование в профессии и неготовность применять знания на практике. «Инде» поговорил с теми, кому удалось найти работу по профессии, и узнал у них, с какими проблемами и разочарованиями они сталкивались, каково быть учителем в сельской школе, врачом при медакадемии и юристом в частной компании.
Полина Пантелеймонова, 26 лет
Клинический ординатор кафедры аллергологии Казанской медакадемии
Когда я была маленькой, я, как и все, хотела быть космонавтом и даже собиралась поступать в институт аэрокосмического приборостроения. Но где-то классе в седьмом поняла, что совершенно не хочу заниматься ни физикой, ни математикой, и даже если захочу, у меня все равно не получится. Папа всегда мечтал, чтобы я была врачом, его девиз был: «семье нужен врач».
Действительно серьезный разговор о моем будущем у нас с ним состоялся в девятом классе, когда я сдавала пробную ГИА и запорола геометрию. Тогда стало понятно, что точные науки — не совсем та сфера, где меня ждут. И отец сказал: «Что ж ты биологию не пошла сдавать? У тебя же все с ней получается». И я стала ходить на курсы при медицинском. Там я поняла, что лечить людей мне по-настоящему интересно.
В первый раз мы пошли на практику в онкологию — это был первый курс, зима, перед этим мы сдали несколько зачетов. Мы мыли и стригли пациентов, загружали их в черные полиэтиленовые пакеты, если они умирали, и катали ватные шарики. После такого впадаешь в отчаяние и думаешь: я же не могу уйти после первого семестра, надо хотя бы еще год продержаться, — и идешь на второй семестр. На втором семестре все продолжается, затем начинается летняя практика. И вот там, на летней практике, тебе впервые разрешают сделать укол в попу! И сразу чувствуешь, что вырос! Это несложно, но когда ты, такой маленький и восторженный, заходишь в кабинет, подходишь со шприцем к бабушке, она может тебе прямым текстом сказать: «Ты, ******** [мелюзга], укол мне будешь делать?! Мне и так плохо!» А если человек соглашается, чувствуешь, что вызвал доверие.
Я не думаю, что кому-то у нас на потоке диплом достался просто так. Я знаю, про высшее образование ходят такие байки, что, когда ты приходишь на работу, тебе говорят: «Забудь все, чему тебя учили в университете». Нет, в этой профессии ты пользуешься всем, что когда-то выучил, а если не выучил, то это становится проблемой — начинаешь судорожно догонять, доставать старые тетради или книги.
Когда я стала работать, самым болезненным моим разочарованием стало отношение пациентов к врачам. Некоторым людям кажется, что если они прочитают что-то в интернете, то они сразу станут семи пядей во лбу. Им невозможно объяснить, что ты не просто так протирал штаны шесть лет. Есть пациенты, которым кажется, что, как только врач заходит в палату, он сразу им что-то должен. То есть вот лежит человек — звезда — болеет, у него совершенно уникальное заболевание и сам он совершенно уникален. Врач не обязательно должен быть благодарен человеку просто за то, что он лежит в его больнице, в его отделении. Нет, человек просто лежит в больнице, случай не особенный, зато пациент уже может заявить, что врач недостаточно заинтересованно с ним общается. Всем кажется, что врачи живут на всем готовом, им постоянно дают взятки и они ходят зажравшиеся. Все эти люди, которые смотрели сериал «Интерны», думают, что мы постоянно сидим и ржем. Они не понимают, что черный юмор для нас — это единственное спасение. Я ненавижу сериал «Интерны». Ненавижу, когда начинают спрашивать: «А правда, что у вас там так?» Что «так»? Правда, что мы ходим в белых халатах или правда, что заведующий может оставить врача на дежурство? Да, заведующий в больнице царь и бог — он может оставить врача на сколько хочешь дежурств. То есть дедовщина процветает.
Мне кажется, когда у врача спрашивают, что ему нравится в его профессии, в ответ хотят услышать что-то вроде «я хотел бы спасти мир, придумать лекарство от СПИДа, помочь людям». Не хочу показаться эгоисткой, но в медицине мне просто нравится процесс. Да, наверное, мне нравится помогать людям — может быть, это даже тешит мое самолюбие, — но вообще мне просто нравится читать все эти книги по медицине, нравится, когда кто-то радуется, что ему полегчало, нравится, когда кто-то не умер, хотя мог бы.
Дамир Гусейнов, 33 года
Учитель географии в школе-интернате Сабинского муниципального района
Я пошел учиться просто чтобы получить высшее образование. Мне тогда было 27 лет, до этого я работал лет шесть в торговле. Практика у нас началась на четвертом курсе. Первый день — это, конечно, шок. Требование к уроку одно, а реальность — совсем другая. Из-за неопытности в голове мутно, и ты не можешь соблюсти все, чего требует от тебя государство. В теории необходимо заполнить журнал, обсудить новую тему, потом закрепить ее, ответить на вопросы, успеть дать домашнее задание. На реальном уроке все это сделать очень тяжело, а уж тем более когда это все происходит в первый раз. Поэтому делаешь так, как идет на автомате.
Бывает, начинаешь давать урок, вроде подготовился, вроде как имеешь в голове всю информацию, а дети задают такие вопросы, на которые ты не можешь с ходу ответить. Но это не проблема, я просто объясняю ученикам, что география — предмет обширный, просто невозможно знать все и сразу. Я даю им домашнее задание, а этот вопрос записываю себе и говорю: «Вот мое домашнее задание». Получается, что мы вместе отвечаем на домашнее задание на следующем уроке. Дети воспринимают это очень хорошо.
После того как я посетил практику, стало ясно, что я буду дальше работать учителем. Мне говорят, я чуть ли не единственный такой. Не знаю почему. Просто, когда я пришел в школу, понял, что получится. Сейчас для меня в работе самое сложное — необходимость соблюдения всех конкретных пунктов. Я понимаю, что их нужно соблюдать, но на первых порах уложиться довольно сложно. Сначала заполняю журнал, благо сейчас он электронный. Дальше проверяю домашнее задание. От меня требуют проверить домашку у каждого, то есть нужно минут за пять, максимум за десять у всех 17 детей узнать, а действительно ли они помнят прошлый урок. Успевать сложно, не всегда получается. Нам приходится тратить минут 15 от урока, чтобы я понял, кто сколько знает. Потом мы вместе пытаемся с помощью вопросов выйти на новую тему. За полтора года, что я работаю, освоить все азы тяжело. Поэтому я все воспроизвожу как у меня в голове есть, как меня учили.
Я бы ничего не стал менять в высшем образовании, меня полностью все устраивает. Вопрос только в том, как сделать так, чтобы выпускники педагогического шли работать по профессии. С одной стороны, 18 часов в неделю — это по три урока в день, это немного, можно работать. С другой стороны, ты не только преподаешь три урока, у тебя еще есть другие обязанности: подготовка к уроку, проверка тетрадей. За это все доплачивают, но порой цифры бывают такие. 5,75 или 10,20 рубля. Всего выходит около 7000 рублей аванса. Причем за оплату труда отвечает непосредственно директор, не роно, не Министерство образования, а именно директор. Если он видит, что человек работает, то он может добавить денег, но вполне может и убавить.
В основном, конечно, зарплата зависит от ставки. В прошлом году у меня было 19 часов в неделю. Я начал получать 18 500 рублей, но потом поменялись условия оплаты труда у учителей — убрали премии, добавили за часы. Нам сказали, что мы ничего не потеряем, но в итоге после этих перестановок моя зарплата снизилась до 16 тысяч. В этом году получилось так, что мою нагрузку сократили с 19 до 14 часов, а 14 — это уже неполная ставка. Зарплату я еще не получал, но, судя по авансу, это будет что-то вроде 12−13 тысяч. И это учитывая, что у меня есть еще «сельские» надбавки к зарплате, это где-то 20−25 процентов. В Казани таких надбавок нет. Но в селах и требования как в космосе. В Казани много детей, и, скажем, вероятность, что дети там хорошо себя покажут на ЕГЭ и ОГЭ, намного больше. Чем больше людей, тем больше вероятность хорошего результата. А в селах — маленькие школы, маленькое количество детей, и, естественно, учителя должны каждого ребенка тащить за уши, чтобы повысить результаты школы. В этом году, конечно, обещали, что не будут смотреть на результаты экзаменов, но все равно в конце учебного года все школы идут на совещания и меряются там результатами.
Диана Касимова, 24 года
Юридический представитель в частной компании
Поступить на юриста меня заставили родители, я же хотела стать журналистом. Я два года готовилась к поступлению на журфак СПбГУ, а потом узнала, что поступила в КФУ на юридический. Родители без моего ведома отправили документы из родного Ижевска в Казань по почте. Они, видимо, посчитали, что меня таким образом можно немного упорядочить. Этой цели они достигли — после юрфака я стала более серьезной и начала более осознанно подходить к своим решениям. Сейчас я не жалею, что все так произошло, но тогда я всех ненавидела — когда узнала, по дому летало все. Но так как Питер был намного дальше Казани, я подумала: почему нет? Потом, спустя пару лет, я услышала отзывы моих сверстников, которые все же поступили в СПбГУ, они говорили, что недовольны процессом обучения. К тому же я поняла, что юридический факультет — это образование вглубь, а журналистика — образование вширь. Но все равно по-настоящему я осознала, что юрфак был мне нужен, только после выпуска.
После первого курса мне помогли неофициально устроиться на лето общественным помощником в прокуратуру. Несмотря на то что я ненавидела все это — система, государство, — мне все равно было интересно, чем прокуратура занимается. Запомнилось, что там было очень много бумаги. На каждом столе несколько больших стопок. Шкафы открываешь — там тоже бумага. Везде бумага! Было ощущение, что прокуратура создана, чтобы эту бумагу правильно распределять. Сначала мне казалось, что эта работа — скучнейшая ***** [кабала], что люди обращаются в прокуратуру по каждой херне, но оказалось, что каждая херня — вовсе не херня. Особенно когда кто-то из твоих знакомых с этим сталкивается.
Меня отправили в отдел, который занимается ЖЭКом. В мои обязанности входили составление отчетов и сортировка документации. В моем отделе маркировали документы, то есть у нас было еще больше бумажной работы, чем у других. Работу я начинала в 8:30, официально она заканчивалась в 17:30, но на самом деле длилась до бесконечности — очень много бумажной работы. В прокуратуре один раз в квартал необходимо сдавать отчет в головную прокуратуру республики — без ошибок, с точными данными. Это статистика, а статистика — это сложно. Так они в прокуратуре сидят перед сдачей отчетности ночами напролет и все подбивают, перепроверяют. Нужно обязательно все успеть, поэтому рабочий день у них ненормированный, они часто и в выходные сидят. Вообще, на госслужбе ты можешь сидеть 24/7 и получать при этом 12 тысяч рублей.
После второго курса началась практика от университета, она длилась месяц: одна неделя в прокуратуре, одна в суде и две в частной компании. В прокуратуре у меня было то же самое, что и после первого курса, а в суде ты просто сидишь и подшиваешь дела. До судебного заседания суд принимает иски, они вшиваются в дело. Со временем в деле начинают фигурировать новые документы, их тоже нужно вшить в папку. Как правило, секретари все это сваливают в кучу, а потом сдают практикантам. И ты сидишь всю неделю подшиваешь, сортируешь в хронологическом порядке, нумеруешь каждую страницу, стараешься не сбиться (а сбиться очень легко, когда ты делаешь это целый день). Если там огромный том материалов дела — обычно по уголовному праву или что-нибудь связанное со строительством, — то его нужно буквально сверлить. У них в архиве для этого есть даже специальная дрель. Практика в суде должна была длиться с 8:30 до 17:30, но наш суд жалел практикантов и отпускал уже к обеду.
Частная компания, в которой я проходила практику, занималась тяжелой промышленностью. Мне дали ознакомиться с актами, которые у них там имелись, — трудовой распорядок, коллективные договоры и такое прочее. Ни в суды, ни в прокуратуру мы не ходили. Целую неделю меня просто знакомили с предприятием. Было не особо интересно.
У многих моих знакомых ожидания от учебы на юрфаке не оправдались. Потому что все думают, что вот сейчас окончу университет и буду всех делать в суде. Нет. Во-первых, сначала ты поработаешь за мизер. Чем больше ты работаешь, тем больше опыта, соответственно, больше зарплата. Во-вторых, сначала ты будешь работать с бумагами. Потом, может быть, будет интереснее. Я точно не ждала, что буду где-нибудь в ЕСПЧ бороться за права униженных и оскорбленных, у меня такого вообще не было. Я сразу после первого курса поняла, как все устроено на самом деле. Самое главное — вообще ничего не ожидать и воздушных замков не строить. Если изначально не было никаких ожиданий в голове, то потом ты трезво видишь и плюсы, и минусы. А еще нужно вовремя уходить с работы, где тебя многое не устраивает.
Сейчас я открыла ООО, совсем не связанное с юридической сферой. Если покатит эта деятельность, то буду заниматься ей, если не покатит, то сдам экзамен в адвокатуру и буду заниматься уголовными делами.
Неблагодарное благородство. Разговор о том, какой смелостью нужно обладать, чтобы стать учителем или врачом
Странный расклад современности. Человек, которому вы доверяете будущее своих детей, вынужден искать подработку, чтобы обеспечить себя. Человек, которому вы доверяете собственное здоровье, в большинстве случаев тоже не может похвастаться переполненной карточкой. Быть учителем или врачом невыгодно, немодно и непрестижно. Каким мужеством нужно обладать, чтобы при наличии хорошего диплома и здравого ума выбрать эти профессии? Насколько нормально, что благородные специальности чаще всего неблагодарные? И будут ли троечники учить наших детей в школе?
Кто это?
Сергей Дубелевич — учитель русского языка и литературы в одной из гимназий Минска. Со студенческих лет ведет интеллектуальные кружки во Дворце детей и молодежи. Двукратный чемпион мира по «Брейн-рингу». Играет за команду «Амика-Сервис». В телевизионной версии «Что? Где? Когда?» выступает за команду Андрея Супрановича. Участвовал в программе «Своя игра» на НТВ.
Я не очень много сплю. Встаю каждый день в полпятого утра. Уроки начинаются в 8:30. В 7:30 выхожу из дома. До этого успеваю разобраться с подработками. Лично мне интеллектуальная работа гораздо лучше заходит с утра. После школы отправляюсь во Дворец молодежи. Там веду кружок «Что? Где? Когда?». Потом возвращаюсь домой, час-два играю с ребенком, проверяю тетради. В десять стараюсь лечь, чтобы поспать шесть часов. Компенсирую на выходных.
Чтобы стать учителем в нашей стране, нужно мужество. Определенно. Учитель, инженер на госпредприятии, врач — люди, которые делают полезные вещи и которые немного получают. Но я учительский ребенок, который вырос в школе. Так что у меня не было никаких иллюзий относительно профессии.
Если хочешь быть учителем и как-то справляться, дополнительная работа — это must have.
В школу я пришел в 25 лет. По распределению учителем не работал. Это точно не было отчаянием. Обычно ведь как? Человек отправляется работать по распределению, потом понимает, что ему больше некуда идти, и остается.
Меня позвала знакомая, которая работала в школе. Я в качестве подработки вел кружок «Что? Где? Когда?». Потом она поступила в аспирантуру и решила уйти. Это было осенью 2011 года. Помню, пошел во Дворец спорта смотреть волейбол «Строитель» — «Динамо-Москва». И тут мне приходит SMS-ка: «Я ухожу. Не хочешь поработать на полставочки учителем?» Я написал: «Давай подумаю». Подумал и понял, что всегда хотел этого. И что если откажусь, то никогда уже учителем не поработаю. Какое-то время совмещал. Потом взял полную нагрузку. Получил классное руководство: в прошлом году мне дали пятиклассников.
Профессия у меня, безусловно, благородная. Но я прекрасно понимаю, что торговать на рынке выгоднее. Стоять у станка — выгоднее. Строить — тем более выгоднее. Но меня это не смущает.
Вот почему считается, что учительство — женское дело? Есть же такой стереотип. Не потому, что женщины лучше приспособлены к учительству. Я бы, честно, поспорил. А потому, что бытует мнение: у учительниц есть мужья, которые являются основным источником дохода в семье. Так что можно позволить себе низкооплачиваемую работу. В общем, если хочешь справляться, то дополнительная работа — это must have.
Моя жена — врач. То есть полный набор благородных и не особо благодарных профессий. Из-за этого раньше у меня были мысли, что современное общество четко разделено на касты. Есть более престижные профессии, есть менее — вышестоящие и нижестоящие люди. Как итог: в Беларуси, если утрировать, все дети хотят быть «айтишниками», а быть учителем или врачом для них непрестижно.
Надо понимать, что престижной профессия учителя не является нигде.
Хотя при этом возникает парадоксальная ситуация. В «педы» конкурсы нулевые, а в «меды» — запредельные. Все ведь знают, что ничего хорошего в первые годы работы по специальности врачам не светит. Я искал объяснение и нашел его в частной практике. У нас же есть частные медицинские центры. Можно заработать. «Вот у меня батя владеет стоматологией, я окончу „мед“ и пойду работать на батю, он уйдет на пенсию, я его заменю». В учительстве подобное невозможно. Есть частные школы. Но в отличие от России у нас учителя туда не рвутся. Там не зарабатывают больше, чем в государственных.
Недавно я был на свадьбе своего сокомандника по «Что? Где? Когда?». Приехали ребята из Москвы — 25—30 лет, работают учителями. По меркам Москвы не имеют больших денег, но чувствуют себя хорошо.
В Беларуси действует единый государственный стандарт образования. В России же реальна ситуация, при которой на одной улице дверь в дверь будут стоять две школы, обучающие совершенно по разной программе. В Москве и Питере учительство стало возвращать свой престиж. Хотя разбежка в зарплатах между двумя большими городами и провинцией очень серьезная. У нас такой большой разницы нет. Учителя в Минске зарабатывают, конечно, больше, но ненамного.
Надо понимать, что престижной профессия учителя не является нигде. Как-то мы переписывались в Facebook с моим товарищем, который стал американцем. Он высказал следующую мысль: «Американское общество я бы разделил на пять классов. Первый — бизнесмены и политики. Второй — бизнес-клерки и сотрудники спецслужб. Третий — особо тяжело и ювелирно вкалывающие рабочие. Четвертый — клерки на госслужбе. Пятый — обслуживающий персонал (уборщики, продавцы). Таким образом, учитель в Америке — это даже не middle class, это чуть ниже среднего. И в каждом классе, как и в Беларуси, есть дети, чьи родители зарабатывают больше учителя. И тут тоже случается, что учителю непросто быть авторитетом для всех учеников».
Мне задают вопрос: «Если всем учителям дать „айтишную“ зарплату, уровень образования повысится?»
При этом в Америке удивительная статистика. С учетом того, что в США чуть ли не все производство вывезли в другие страны, самые распространенные профессии в каждом штате сильно изменились. Раньше в топе были рабочие специальности. Сейчас же на Западе самая распространенная профессия — дальнобойщик. А на Востоке — учитель средней школы. Мне кажется, в Америке учитель — это все-таки средний класс, нижняя его прослойка, но средний класс. Неслучайно во многих американских сериалах («Как я встретил вашу маму», «Майк и Молли») главные герои — воспитатели или учителя. Они показаны как люди, которые живут насыщенной жизнью. И это способствует улучшению имиджа профессии, повышению ее престижа. Люди понимают: быть учителем нормально.
Это пафосно звучит, но я хочу подавать пример. Хочу, чтобы люди видели: учитель — это не какой-то там зачуханный и занюханный неудачник, который не видит жизни.
Мы часто разговариваем о том, к чему ведет недостаточно высокий престиж профессии или его отсутствие. Я окончил филфак БГУ с красным дипломом. Поступал без экзаменов в 2003 году. Конкурс был достаточно серьезным. Проходной балл — что-то вроде 25 из 30 возможных. Моя одноклассница — хорошая старательная выпускница — выбрала БГПУ. Там тоже было непросто. Теперь же я слышу претензии вроде: «Ой, наших детей будут учить троечники». Действительно, сейчас на экзаменах радикально низкий проходной балл, на некоторых «учительских» профессиях конкурс просто отсутствует. Не думаю, что ситуация критичная. Но она может ухудшиться.
Я, конечно, рефлексировал по поводу того, как повысить престиж профессии. Как сделать так, чтобы при выборе профессии учителям не приходилось проявлять героизм? От материального мы все равно никуда не уйдем. Хотя есть один интересный момент. В перестроечную пору был проведен опрос школьников. Их спросили: «Ребята, есть выбор. Вы приходите на работу, на которой ничего особо не надо делать, но получаете маленькую зарплату. Или вы приходите на работу, на которой надо из кожи вон лезть, но за большую зарплату». Казалось бы, что все очевидно, но достаточно много опрошенных выбрали первый вариант. В СССР люди думали: «Зачем мне работать больше, если на зарплате это все равно никак не скажется». Честно говоря, я считаю, что эта «совковость» в некоторых случаях до сих пор не изжита. Амбиций недостает. Но не все такие.
Мне задают вопрос: «Если всем учителям дать „айтишную“ зарплату, уровень образования повысится?» Я отвечаю: «Повысится». Стимул увеличится. Естественно, неправильно, когда человек, которому вы доверяете будущее своих детей, думает о дополнительном источнике дохода больше, чем об основной работе. И потому я не осуждаю тех, кто бросает педагогику и медицину. Ведь учителя в большинстве своем люди идейные. Правда, у нас это слово приобрело негативный оттенок. Идейный — значит, бедный.
Я могу назвать себя идейным. Не в том смысле, что готов работать ни за что. А в том, что готов терпеть неудобства и искать, как эти неудобства преодолевать. Я считаю себя обучаемым человеком. И не отрицаю, что если станет совсем плохо, то могу сменить вид деятельности. Все-таки человек должен быть гибким и не бояться начинать с нуля.
Но в данный момент мне реально нравится. Ты видишь результат и отдачу своей работы. Может, не такие, как хочется, но видишь. И задача состоит в том, чтобы результат был выше. В этой своей деятельности я вижу, что могу добиться успеха.
Я не готов быть нищим ради идеи, но ради идеи я готов искать способы, чтобы не быть нищим.
Недавно был на курсах повышения квалификации. Встретились с парнем, который на филфаке учился на курс младше меня. Спортсмен, в баскетбол играл за сборную универа. Он пошел работать в школу, потом ушел, потом вернулся и теперь учительствует. Не гимназия, обычная школа. У него полная нагрузка. Плюс факультативы и кружки. Человек тренирует ребят. Притом что не физрук. Он прекрасно понимает все минусы профессии. Но хочет вывести своих детей в люди.
Не может же быть такого совпадения, чтобы нас было двое? Меня радует и мотивирует, что я не один такой. Что есть много людей, которые учат и получают удовольствие от процесса. Если бы я почувствовал, что окружен несчастными троечниками и ограниченными неудачниками, у меня было бы меньше оптимизма по поводу профессии. Да, я оптимист и считаю, что у меня много сил. Нас не тысячи миллионов, но и не единицы.
У Бродского есть «Баллада о маленьком буксире». Это не детское стихотворение о корабликах, это гениальное произведение о педагогах: «И хоть горько прощаться с кораблем дорогим, но я должен остаться там, где нужен другим».
Ученики уходят в люди, получают престижные профессии, многого добиваются — и ты им нисколько не завидуешь, а радуешься, что, должно быть, помог им стать такими, как есть. И это действительно так: бывает, что пишут-звонят, вспоминают добрым словом.
Может, пафосно, но я реально так думаю. И хочу доказать, что можно быть «идейным» и не быть бессребреником, можно стараться жить лучше, не считать себя человеком второго сорта и при этом делать то, что любишь и умеешь.
Есть учительские дети, которым родители говорят: «Ты пойдешь в педагогику только через мой труп». У меня такого не было (моя мама — учитель с 30-летним стажем). И у меня такого не будет. Если ребенок скажет, что хочет идти в учителя, я не буду отговаривать. Конечно, мне пока непонятно, будут ли через 20 лет существовать школы в нашем нынешнем представлении, но тем не менее. Я расскажу, что плохо и что хорошо, и предоставлю выбор.
Понимаю, что от идейности в профессии мы все равно никуда не уйдем. Понимаю, что людей, которые учат, меньше, чем людей, которые учат, как учить. Но ситуация простая. Если нет возможностей помогать, надо хотя бы изыскать возможность не мешать. Я работаю и не жалею. Я не готов быть нищим ради идеи, но ради идеи я готов искать способы, чтобы не быть нищим. И мне не стыдно сказать, что я учитель.