и такое оно прекрасное наше лето мы когда умрем поселимся в нем пожалуй

Вера Полозкова

Полбутылки рома, два пистолета,
Сумка сменной одежды – и все готово.
Вот оно какое, наше лето.
Вообще ничего святого.

Нет, я против вооруженного хулиганства.
Просто с пушкой слова доходчивее и весче.
Мне двадцать пять, меня зовут Фокс, я гангстер.
Я объясняю людям простые вещи –

Мол, вот это мое. И это мое. И это.
Голос делается уверенный, возмужалый.
И такое оно прекрасное, наше лето.
Мы когда умрем, поселимся в нем, пожалуй.

Другие статьи в литературном дневнике:

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+

Источник

Бонни и Клайд

Полбутылки рома, два пистолета с глушителями, рюкзак со всяким хламом и всё готово. Вот оно, какое наше лето — вообще ничего святого. Я против вооруженного хулиганства и мародёрства. Просто с «пушками» слова доходчивее и весче. Мне двадцать пять, меня зовут Кот и я гангстер. Это моя работа. Если у людей есть что-то нужное мне, объясняю им простые вещи: мол, вот это моё, и это моё, и это. Голос делается уверенным, возмужалым. И такое оно прекрасное, наше лето. Мы когда умрем, поселимся в нем, пожалуй.

Мне неинтересно много ли людей погибло в ядерном пекле, кто начал эту заваруху и сколько трупов пришлось перешагнуть ради курева и кофе. Эта женщина просто одна из тех, кто отказался отдать мне вещи. Она, кстати, курит паршивые сигареты. Только зря потратил на тебя пулю, дрянь. Я открываю глаза и подхожу к телу. Курящая женщина это плохо. Она не думает о здоровье своих детей. Курение, как говорил Минздрав, убивает. От этой мысли на моих губах появляется дьявольская усмешка.

Сигарета немного шипит, когда я тушу её в пробитой голове трупа. Предсмертная судорога покорежила женские руки. Я замечаю на них следы от уколов и остатки помады на губах. К черту совершенство. Не надо добиваться его дешевыми средствами вроде косметики.Пусть фишки ложатся, как ложатся. Смачный плевок попадает ей прямо в приоткрытый рот. Долбаная наркоманка. Вот и всё. Счастливо оставаться, и передавай всем привет на том свете. Пора двигать. Моя изрезанная по глупости рука подхватывает рюкзак и закидывает его за спину. Больше тут нечего ловить. Я делаю пару шагов к выходу, когда замечаю странный шум на лестнице. Дробный стук ног, поднимающихся вверх.

Что за черт? Меня невозможно застать врасплох. Секундное замешательство пропадает в соседней комнате. Пальцы привычно ложатся на рукоять пистолета. Еле заметный шепот выключенного предохранителя предвещает очередную бойню. Совсем скоро мы заработаем очередную веху на своем пути. Ну и пусть. Плевать нам на Ад, и на Рай плевать, мы — нежеланные Божьи дети, ну и пусть! Ярость поднимается во мне словно змея, которая готовится к броску.

В прихожей слышится скрип открываемой двери. Легкий звук шагов проносится в сторону кровавой комнаты. Похоже, ребенок или очень худой человек. Сейчас узнаем. Лучше не рисковать и зайти сзади. Я неслышно выхожу из комнаты.

Еще со школы не переношу детского нытья. Противный плач доносится с места убийства. Словно тень я возникаю в дверном проеме. Маленькая грязная соплячка хнычет рядом с дохлой мамашей. Наверняка до всей этой заварухи много натерпелась от своей наркоманки. И теперь оплакивает её, жалеет, не осознав наступившей свободы. Что движет ей? Любовь? Привязанность? Страх за свою жизнь? Что заставляет людей горевать по тем, которые ушли от них? Что толкает их говорить клятвы любви и верности и извиняться перед покойниками? Я знаю ответ на этот вопрос. Ими руководит глупость. Мертвые не услышат твоих красивых слов. Надо было говорить их при жизни. Тот, кто не понимает этого, будет тщетно ждать прощения у трупов.

Рука девочки еще сжимает принесенные черт знает откуда шоколадные батончики. Видно, решила поделиться с мамой. Спустя пару секунд они оказываются в моем рюкзаке рядом с несколькими кусками мыла, добытого немного раньше в ванной этой же квартиры. Людям всегда много его требовалось, ведь оно «критерий цивилизованности». Конкретное назначение вещей каждый выбирает сам. Например, нож: можно резать овощи и хлеб, а можно перерезать себе вены во имя лучшей жизни после гроба.

Входная дверь немного скрипит за моей спиной. Пора убираться отсюда пока еще кто-нибудь не пришел. Ноги резво спускаются по лестнице. Вот и выход. Скоро я вздохну полной грудью радиоактивный воздух с примесью горелых трупов и зданий. Сладкий запах наступившей свободы.

Я иду к соседнему зданию. Оно такое же, что и за моей спиной. Легкая улыбка появляется на моем лице. Я знаю, она видит меня в свой прицел. Это странное чувство собственной незащищенности. Мне нравится ощущать свою жизнь в её руках.

-У меня кое-что для тебя есть, — говорю ей — Смотри: твои любимые конфеты.

Эти те самые батончики, которые я забрал у мертвого ребенка. Они мне нужнее. Мне еще есть, что сказать при жизни той, которую люблю.

— Неважно. Эти конфеты ничтожны по сравнению с тем, что ты сделала для меня.

Она прижимается ко мне, и я чувствую, как она вся дрожит от всего пережитого. Наши нервные системы выгорают после каждого удачного дела, но это ерунда. Главное, что мы чувствуем себя по-настоящему живыми, когда играем в такие игры, наслаждаемся каждой минутой и радуемся каждому дню. Именно так и нужно жить. Это не просто другая жизнь, а самая что ни есть настоящая.

-Идем. Нам пора. Иначе Тайлер будет злиться — словно кусок мыла она выскальзывает из моих объятий. Нужно забрать винтовку, брошенную у разбитого окна.

-Зачем этому барыге столько средств против грязи? Он хочет отмыть всю планету?

Источник

И такое оно прекрасное наше лето мы когда умрем поселимся в нем пожалуй

Полбутылки рома, два пистолета,
Сумка сменной одежды — и всё готово.
Вот оно какое, наше лето.
Вообще ничего святого.

Нет, я против вооружённого хулиганства.
Просто с пушкой слова доходчивее и весче.
Мне двадцать пять, Меня зовут Фокс, я гангстер.
Я объясняю людям простые вещи —

Мол, вот это моё. И это моё. И это.
Голос делается уверенный, возмужалый.
И такое оно прекрасное, наше лето.
Мы когда умрём, поселимся в нём, пожалуй.

Комментариев нет

Похожие цитаты

Copyright: А.Ч., 2013
… показать весь текст …

Уходящему лету

Кончается август… Приблизилась осень,
Бросая под ноги багряную россыпь…
А лето уходит почти по-английски,
На цыпочках, тихо… И небо так низко.

Пахнуло холодным порывистым ветром…
Но я не прощаюсь с тобой, моё лето!
Ты — жаркое, яркое, звонкое лето —
Всегда в моем сердце, тобой я согрета.

Всегда ты, всегда, моё лето, со мною —
С моим настроеньем, с моею любовью.
И пусть холода наступают уже,
Но главное всё-таки — лето в душе.

© Copyright: Арина Забавина, 2013 Свидетельство о публикации №113090100231

Танцевало лето в чуть прозрачном платье,
От души смеялось,. отдавая счастье,
Босиком по лужам и по ветру косы,
Кувыркалось в травах и ворчали грозы.
А оно струилось, стрекотало в поле,
Исчезало в вечер и хотело воли,
Соловьиным пеньем тихо наслаждалось,
Тёмными ночами до зари влюблялось.
Ты прекрасно, лето, чуть побудь со мною
Нежным стоном сердца, сладостно с тобою…
Нам открылась тайна, всё заполнив разом,
Хорошо с тобою, столько много — сразу:
И тепло, и нега, и раздолья много…
Только мчишься быстро, скорое на ногу…
… показать весь текст …

Источник

И такое оно прекрасное наше лето мы когда умрем поселимся в нем пожалуй

ману
об исчерпанной милости ману узнает по тому, как вдруг
пропадает крепость питья и курева, и вокруг
резко падает сопротивленье ветра, и лучший друг
избегает глядеть в глаза, и растёт испуг
от того, что всё сходит с рук.

в первый день ману празднует безнаказанность, пьёт до полного забытья,
пристает к полицейским с вопросом, что это за статья,
в третий ману не признают ни начальники, ни семья,
на шестой ему нет житья.

ману едет на север, чеканит «нет уж», выходит ночью на дикий пляж:
всё вокруг лишь грубая фальшь и ретушь, картон и пластик, плохой муляж;
мир под ним разлезается словно ветошь, шуршит и сыплется, как гуашь.
«нет, легко ты меня не сдашь.

30 января 2013, Гокарна, Карнатака

Барбара глядит на себя из зеркала, свет становится нестерпим, дёргается веко.
Через полчаса, думает она, всё уже померкло, на поверхности ни предмета, ни звука, ни человека.
Только чистая боль, чтоб ты аж слова коверкала, за четыре часа проходит четыре века.

Кэти Флинн
Кэти Флинн, пожилая торговка воспоминаниями, обходительна и картава.
Ее лавочка от меня через три квартала, до ремонта велосипедов и там направо.
Свой товар Кэти держит в высоких железных банках и называет его «отрава».

Моя мать ходила к ней по субботам за пыльной баечкой об отце или о моем непутевом братце,
О своих семнадцати и влюбленном канадце, полковнике авиации,
Или том, что мне десять, я научился свистеть и драться
И стреляю водой из шприца в каждого несчастного домочадца

Когда я был остряк и плут, кучерявый отличник, призер ежегодных гонок,
Я смеялся над Кэти Флинн, хотя хлеб ее, в общем, горек.
А сегодня мне сорок семь, я вдовец, профессор и алкоголик.

Моя радость смеялась, будто была за смертью и никогда ее не боялась.
Словно где-то над жизнью лестница, что выводит на верхний ярус.
Кэти Флинн говорит: «Сэг’, вы доведете себя до пг’иступа», и я вдруг ощущаю старость.
И ухмыляюсь.

23 октября 2010, поезд Питер-Москва.

Смерть автора
Джек-сказочник намного пережил
Свою семью, и завещал, что нажил
Своим врачам, друзьям и персонажам:
Коту, Разбойнику и старой ведьме Джил.

В пять тридцать к ведьме Кот скребётся в дверь.
Трясётся, будто приведён под дулом.
«Прислали атлас звёзд. «Я вас найду», мол.
Он умер, Джил. Тот, кто меня придумал.
И я не знаю, как мне жить теперь».

Разбойник входит в восемь сорок пять.
Снимает кобуру, садится в угол.
«Прислали холст, сангину, тушь и уголь.
Пил сутки. Сроду не был так напуган.
И совершенно разучился спать».

24 ноября 2009 года.

Год назад
Алекс напомнил. В книжке есть, а тут вроде не было.

Полбутылки рома, два пистолета,
Сумка сменной одежды – и все готово.
Вот оно какое, наше лето.
Вообще ничего святого.

Нет, я против вооруженного хулиганства.
Просто с пушкой слова доходчивее и весче.
Мне двадцать пять, меня зовут Фокс, я гангстер.
Я объясняю людям простые вещи –

Мол, вот это мое. И это мое. И это.
Голос делается уверенный, возмужалый.
И такое оно прекрасное, наше лето.
Мы когда умрем, поселимся в нем, пожалуй.

Sweetest Goodbye
летние любовники, как их снимал бы лайн или уинтерботтом
брови, пух над губой и ямку между ключиц заливает потом
жареный воздух, пляшущий над капотом
старого кадиллака, которому много вытерпеть довелось
она движется медленно, чуть касаясь губами его лица
самой кромки густых волос

послеполуденный сытый зной, раскаленный хром, отдаленный ребячий гогот
тротуары, влажные от плавленого гудрона и палых ягод
кошки щурят глаза, ищут тень, где они прилягут
завтра у нее самолет
и они расстаются на год
видит бог, они просто делают все, что могут

тише, детка, а то нас копы найдут
или миссис салливан, что похлеще
море спит, но у пирса всхлипывает и плещет
младшие братья спят, и у них ресницы во сне трепещут
ты ведь будешь скучать по мне, детка, когда упакуешь вещи
когда будешь глядеть из иллюминатора, там, в ночи.
— замолчи, замолчи.
пожалуйста, замолчи.

Медсестрички цокают «бред так бред» и чего-то там «опиат».

Гордон Марвел
Это Гордон Марвел, похмельем дьявольским не щадимый.
Он живет один, он съедает в сутки по лошадиной
Дозе транквилизаторов; зарастает густой щетиной.
Страх никчемности в нем читается ощутимый.
По ночам он душит его, как спрут.

Мистер Марвел когда-то был молодым и гордым.
Напивался брютом, летал конкордом,
Обольщал девчонок назло рекордам,
Оставлял состояния по игорным
Заведениям, и друзья говорили – Гордон,
Ты безмерно, безмерно крут.

Марвел обанкротился, стал беспомощен и опаслив.
Кое-как кредиторов своих умаслив,
Он пьет теплый Хольстен, листает Хастлер.
Когда Гордон видит, что кто-то счастлив
Его душит черный, злорадный смех.

Гордон смотрит в окно на прекрасного Габриэля.
Сердце в нем трепыхается еле-еле.
И пока он думает, все ли это на самом деле
Или транквилизаторы потихоньку его доели,
Габриэля уже поблизости нет как нет.

Гордон сплевывает, бьет в стенку и матерится.
«И чего теперь, я кретин из того зверинца,
Что сует брошюрки, вопит «покаяться» и «смириться»?
Мне чего, завещать свои мощи храму? Сходить побриться?»

Гордон, не пивший месяц, похож на принца.
Чисто выбритый он моложе на десять лет.

По утрам он бегает, принимает холодный душ, застилает себе кровать.
Габриэль вернется, тогда-то уж можно будет с ним и о деле потолковать.

Грейс
Когда Стивен уходит, Грейс хватает инерции продержаться двенадцать дней.
Она даже смеется – мол, Стиви, это идиотизм, но тебе видней.
А потом небеса начинают гнить и скукоживаться над ней.
И становится все темней.

Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед:
Безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет;
Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед.
Ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет.
Кто готовит тебе обед?

Грейси продает его синтезатор – навряд ли этим его задев или отомстив.
Начинает помногу пить, совершенно себя забросив и распустив.
Все сидит на крыльце у двери, как бессловесный большой мастиф,
Ждет, когда возвратится Стив.

Он и вправду приходит как-то – приносит выпечки и вина.
Смотрит ласково, шутит, мол, ну кого это ты тут прячешь в шкафу, жена?
Грейс кидается прибираться и мыть бокалы, вся напряженная, как струна.
А потом начинает плакать – скажи, она у тебя красива? Она стройна?
Почему вы вместе, а я одна.

Через год Стивен умирает, в одну минуту, «увы, мы сделали, что смогли».
Грейси приезжает его погладить по волосам, уронить на него случайную горсть земли.
И тогда вообще прекращаются буквы, цифры, и наступают одни нули.

И однажды вся боль укладывается в Грейс, так, как спать укладывается кот.
У большой, настоящей жизни, наверно, новый производитель, другой штрих-код.
А ее состоит из тех, кто не возвращается ни назавтра, ни через год.
И небес, работающих
На вход.

Майки, послушай, ты ведь такая щёлка,
Чтобы монетка, звякнув, катилась гулко.
Майки, не суйся в эти предместья: чёлка
Бесит девчонок нашего переулка.

Я-то как прежде, Майки, кручусь как белка
И о тебе планирую помнить долго.
Видимо, аж до самого
катафалка.

Когда миссис Корстон встречает во сне покойного сэра Корстона,
Она вскакивает, ищет тапочки в темноте, не находит, черт с ними,
Прикрывает ладонью старушечьи веки черствые
И тихонько плачет, едва дыша.

Он до старости хохотал над ее рассказами; он любил ее.
Все его слова обладали для миссис Корстон волшебной силою.
И теперь она думает, что приходит проведать милую
Его тучная обаятельная душа.

Миссис Корстон знает, что муж в раю, и не беспокоится.
Там его и найдет, как станет сама покойницей.
Только что-то гнетет ее, между ребер колется,
Стоит вспомнить про этот рай:

Иногда сэр Корстон видится ей с сигарой и «Джонни Уокером»,
Очень пьяным, бессонным, злым, за воскресным покером.
«Задолжал, вероятно, мелким небесным брокерам.
Говорила же – не играй».

Тара Дьюли
просто нужно было чем-то заняться в самолете и экспрессе до Павелецкой

Тара любит Шику. Шикинью черен, как антрацит.
Он красивый, как черт, кокетливый, как бразилец.
Все, кто видел, как он танцует, преобразились.
Тара смотрит, остервенело грызет мизинец.
Шику улыбается, словно хищник, который сыт.

30 апреля 2008 года.

Джо Тодуа
Тимуру Шотычу Какабадзе

А вот у МакГила за стойкой, в закусочной на углу,
Происходит Лу, хохотушка, бестия и – царица.
Весь квартал прибегает в пятницу лично к Лу.
Ей всегда танцуется; и поется; и ровно тридцать.
Джо приходит к ней греться, ругаться, придуриваться, кадриться.
Пережидать тоску, острый приступ старости, стужу, мглу.

— Лу, зачем мне кунжут в салате – Лу, я же не ем кунжут.
— Что ж я сделаю, если он уже там лежит.
— Лу, мне сын написал, так время летит, что жуть,
Привезет мою внучку – так я тебе ее покажу,
У меня бокалы в шкафу дрожат – так она визжит.
— Джо, я сдам эту смену и тоже тебе рожу,
А пока тут кружу с двенадцати до восьми –
Не трави меня воображаемыми детьми.
— Она есть, ты увидишь. Неси мой стейк уже, не томи.

14 марта 2008 года.

Джеффри Тейтум
Джеффри Тейтум садится в машину ночью, в баре виски предусмотрительно накатив.
Чувство вины разрывает беднягу в клочья: эта девочка бьется в нем, как дрянной мотив.
«Завести машину и запереться; поливальный шланг прикрутить к выхлопной трубе,
Протащить в салон.
Я не знаю другого средства, чтоб не думать о ней, о смерти и о тебе».

Джеффри нет, не слабохарактерная бабенка, чтоб найти себе горе и захлебнуться в нем.
Просто у него есть жена, она ждет от него ребенка, целовал в живот их перед уходом сегодня днем.
А теперь эта девочка – сработанная так тонко, что вот хоть гори оно все огнем.
Его даже потряхивает легонько – так, что он тянется за ремнем.

«Бэйби-бэйб, что мне делать с тобой такой, скольких ты еще приводила в дом,
скольких стоила горьких слез им.
Просто чувствовать сладкий ужас и непокой, приезжать к себе, забываться сном, лихорадочным и белесым,
Просто думать ты – первой, я – следующей строкой, просто об одном, льнуть асфальтом мокрым к твоим колесам,
Испариться, течь за тобой рекой, золотистым прозрачным дном, перекатом, плесом,
Задевать тебя в баре случайной курткой или рукой, ты бы не подавала виду ведь.
Видишь, у меня слова уже хлещут носом –
Так, что приходится голову запрокидывать».

Джеффри Тейтум паркуется во дворе, ищет в куртке свои ключи и отыскивает – не те;
Он вернулся домой в глубокой уже ночи, он наощупь передвигается в темноте,
Входит в спальню и видит тапки – понятно чьи; Джейни крепко спит, держит руку на животе.
Джеффри Тейтум думает – получи, и бредет на кухню, и видит там свою порцию ужина на плите.

Джеффри думает: «Бэйб, дай пройти еще октябрю или ноябрю.
Вон она родит – я с ней непременно поговорю.
Я тебе клянусь, что поговорю».
Джеффри курит и курит в кухне,
стоит и щурится на зарю.

Источник

Мол, вот это мое. И это мое. И это.
Голос делается уверенный, возмужалый.
И такое оно прекрасное, наше лето.
Мы когда умрем, поселимся в нем, пожалуй.

Другие песни исполнителя

Слова и текст песни Вера Полозкова Полбутылки рома, два пистолета предоставлены сайтом Megalyrics.ru. Текст Вера Полозкова Полбутылки рома, два пистолета найден в открытых источниках или добавлен нашими пользователями.

Использование и размещение перевода возможно исключиетльно при указании ссылки на megalyrics.ru

Слушать онлайн Вера Полозкова Полбутылки рома, два пистолета на Megalyrics — легко и просто. Просто нажмите кнопку play вверху страницы. Чтобы добавить в плейлист, нажмите на плюс около кнопки плей. В правой части страницы расположен клип, а также код для вставки в блог.

Источник