зачем ты пошел в полицию брюс полицейский беспредел
Полицейский беспредел. Личный опыт.
В России даже самый законопослушный гражданин, так или иначе, сталкивался с полицейскими. Зачастую такое общение со стажами порядка оставляло негативное впечатление. Многие знают по опыту, лучше не связывается, поэтому стараются решать проблемы без участия полиции, по своему, кто как может.
Мне тоже довелось на себе испытать полицейский беспредел. В своё время в центре города, днём, на глазах у людей, на меня напали двое пьяных, здоровых парня (им не понравились мои длинные волосы). Били «грамотно» в основном по голове, не оставляя видимых следов, вырвали клок волос. Из всех граждан, которые находились в это время, за меня заступился один молодой человек (большое спасибо ему). За это ему, тоже немало досталось.
Поехали в отдел милиции, но там наши заявления не приняли, дескать «свои на своих, не принимаем» На следующий день обратились в прокуратуру, где и написали заявления. Потом пошли в поликлинику, у меня жутко болела голова, еле передвигался (врач зафиксировал сотрясение, от больницы я отказался) Затем пошёл домой, через час звонок в дверь. Пришли напавшие на меня ОМОНОВЦЫ в алкогольном опьянении (вопрос…. кто им дал мой адрес) Стали мне угрожать, требовать, что бы я забрал заявление. Когда угрозы не подействовали, начали выламывать дверь. Вызвал милицию, но за этот час и вообще, никто не приехал. Только после звонка знакомой, которая работала в МВД, за этим парнями приехал их начальник.
За это время (два дня) я словно заново родился. Многое понял и переосмыслил. Теперь у меня нет ни малейших иллюзий в отношении «господ полицейских» любого уровня. Есть только – СТРАХ. ЗЛОСТЬ. НЕНАВИСТЬ.
Полицейский беспредел как угроза безопасности России (Опрос)
Когда речь заходит о безопасности нашей страны, безопасности граждан, то первое что приходит в голову – это, естественно, Вооруженные Силы России. Вроде бы уже по определению эти самые силы должны стоять на страже интересов страны от возможной внешней агрессии. Именно внешней.
Однако помимо агрессии внешней в любой стране, и Россия здесь не исключение, хватает и внутренних угроз, которые представляют собой часто отнюдь не меньшую опасность. При этом парадокс нередко заключается в том, что люди, которые априори должны стоять на защите интересов российских граждан внутри страны сами превращаются в угрозу, бороться с которой сложнее вдвойне.
Не успели отгреметь решения по скандалам, связанным с так называемыми оборотнями в погонах. Не успела новая структура МВД, в которой, судя по заявлениям предыдущего министра господина Нургалиева, реформа прошла успешно, начать работать под новым названием, как очередная цепочка преступлений людей в форме опоясала Россию. Громкое дело, связанное с одним из казанских ОВД, которое привело к затяжному судебному процессу и отставке главного полицейского Республики Татарстан, оказалось далеко не единственным в своем роде. После омерзительной истории с тем, как сотрудники полиции издевались над задержанным в Казани, в прессу просочились материалы и по многим другим городам.
Сегодня новый бич полицейского беспредела захлестнул нашу страну. Все чаще и чаще перед нами всплывают факты того, как стражи правопорядка задевают честь не только своего мундира, но и честь всей правоохранительной системы страны в целом. Кажется, что после той самой широко разрекламированной переаттестации, своеобразного теста на возможность милиционера носить гордый статус полицейского, система МВД должна была очиститься от случайных людей, которые жажду личной наживы часто ставили гораздо выше чести называться стражем правопорядка. Однако очищения рядов правоохранительных органов от преступников не только не произошло, но даже наоборот: складывается впечатление, что те лица, которые получили новые погоны и «корочки», почувствовали полнейшую безнаказанность. Мол, раз уж меня оставили на должности, назвали новым словом «полицейским», то теперь я что хочу, то ворочу.
И ведь все это, как ни печально, больше напоминает по-настоящему негативную тенденцию. Часто сводки информационных агентств похожи на некую ужасающую фантасмагорию, в которой принимают участие пьяные полицейские, уверовавшие в свою вседозволенность. Безусловно, нельзя всех грести одной гребенкой, но прецедент некой пренебрежительности со стороны сотрудников полиции к своей работе и обычным российским гражданам налицо. Как налицо и фактическая уверенность преступников в погонах в своей безнаказанности.
Вот лишь несколько выдержек из сообщений информагентств, в которых (сообщениях) в совершенно омерзительном свете предстают сотрудники правоохранительных органов.
19 июля 2012 года. Автомобиль Toyota Crown, за рулем которого находился нетрезвый сотрудник полиции Сунтарского района Республики Саха (Якутия), сбил двух скутеристов. Как установила предварительная экспертиза, полицейский выехал на встречную полосу, проигнорировав красный сигнал светофора, где под колесами его автомобиля и оказались два человека, первый из которых позже умер, не приходя в сознание. Количество алкоголя, обнаруженное в крови полицейского, говорит о том, что он перед поездкой придавался изрядным возлияниям.
16 июля 2012 года. Город Волгоград. Нетрезвый сотрудник правоохранительных органов после касательного столкновения своего автомобиля с другим автомобилем, не смог справиться с управлением транспортным средством. В результате его автомашина вылетела на тротуар, где сбила сразу троих человек: женщину с двумя детьми двух и семи лет. Семилетняя девочка в результате серьезных травм скончалась в одной из городских больниц.
16 июля 2012 года. Красноярский край. Туруханский район. В свободное от службы время двое сотрудников полиции остановили на одной из улиц 15-летнего подростка, а затем с помощью силы заставили поехать с ними к реке. Впоследствии дело дошло до того, что пьяные полицейские стали использовать мальчика в качестве объекта для своего развлечения и своеобразную прислугу. Подростка решили подготовить к армейской службе: избивали, заставляли на берегу Енисея делать гимнастические упражнения, чистить пойманную полицейскими рыбу, а затем, что особенно трудно объяснить, рисовать их портреты с трофеями. Полицейские, видимо, решили, что ничего противоправного не делают, но их «методы воспитания» дошли сначала до их начальства, а затем уже и до прокуратуры.
13 июля 2012 года. Саратовская область. Город Энгельс. Пьяный сотрудник одного из местных отделений полиции на огромной скорости двигался на своем автомобиле. Потеряв управление возле светофора, автомобиль вылетел на тротуар и нанес тяжелейшие повреждения мужчине, который сейчас проходит лечение в больнице Энгельса.
29 июня 2012 года. Находясь за рулем своего автомобиля в состоянии алкогольного опьянения, сотрудник полиции города Москва протаранил своим Hyundai i30 пару автомобилем. При этом было установлено, что виновником ДТП оказался не сотрудник правоохранительных органов, а водитель другой иномарки. Дело даже могло оказаться закрытым, если бы не, извините, лошадиная доза алкоголя, обнаруженная в крови у стража правопорядка, управлявшего транспортным средством.
И ведь в этом случае можно, как обычно, откреститься от проблемы дежурной фразой: какое общество, такая и полиция. Но тогда стоит ли говорить вообще о действенности каких-либо преобразований в МВД.
Печально еще, что в российском законодательстве фактически отсутствуют четко прописанные пункты о том, какое наказание должно ожидать сотрудников правоохранительных органов в том случае, если они сами представляют реальную угрозу для общества. Очевидно, что простое увольнение из системы МВД никоим образом не может оставаться адекватным наказанием тем, кто нагло наплевал на честь своего мундира и на безопасность граждан.
«Я тебя застрелю, закрой рот» Российские полицейские выступили против беспредела начальников. Им грозили убийством
Российскую полицию потряс очередной скандал: 12 участковых из Санкт-Петербурга обратились с заявлением к руководству главка и, не скрывая имен, рассказали о беспределе на службе. В их жалобе говорилось о покупке еды для задержанных на деньги сотрудников, о постоянных переработках, оскорблениях и даже угрозах убийством от начальства. Историей участковых заинтересовались в Москве, а глава УМВД по Приморскому району Петербурга неожиданно ушел в отставку, напоследок обозвав жалобщиков трусами и предателями. В подробностях громкой истории и ее последствиях для МВД разбиралась «Лента.ру».
«У дежурного нет времени на еду и туалет»
Жалобы российских полицейских на притеснения со стороны начальства и переработки уже давно перестали удивлять. Однако в начале августа рассказ 12 участковых петербургского отдела полиции №53 вызвал резонанс не только в обществе, но и в правоохранительной системе. Все участковые в званиях от лейтенанта до майора лично подписали заявление на имя Романа Плугина — нового начальника управления МВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.
В рапортах полицейские рассказали о «незаконных распоряжениях и неадекватном поведении» руководителей, которые наотрез отказались прислушиваться к подчиненным. Терпение участковых лопнуло, когда им сообщили, что отныне они будут нести службу круглосуточно, причем без перерывов на отдых и без оплаты сверхурочных. По данным «Ленты.ру», заявление полицейских быстро разошлось по мессенджерам сотен петербургских силовиков, и один из них в конце концов решил предать историю огласке.
По словам авторов заявления, их отдел №53 из лучших по Санкт-Петербургу превратился в один из худших: хамское отношение начальства к подчиненным обернулось плохими показателями и увольнениями сотрудников. Даже опытные полицейские уходили на пенсию, хотя раньше были готовы продолжать службу. Нездоровую обстановку в отделе участковые продемонстрировали на примере выходки замруководителя отдела Дощанова. Когда оперативный дежурный высказал ему претензии по поводу невыносимых условий работы и нарушения прав, Дощанов в резкой форме отчитал сотрудника и закончил фразой: «Я тебя застрелю, закрой рот».
Из-за нехватки кадров участковым приходилось работать не только в будни, но и в выходные дни, и обслуживать еще по две-три территории кроме своей — как правило, за спасибо. Однако по документам все было хорошо — благодаря так называемым «подвесам», когда участковыми на бумаге работали даже инспекторы ГИБДД и сотрудницы в декрете. «У дежурного нет времени на естественные жизненно важные потребности, а именно прием пищи и туалет», — объясняли участковые в заявлении.
«Полицейские работают почтальонами и водителями»
По словам полицейских из отдела №53, из-за постановки невыполнимых задач и личной неприязни руководства они то и дело оставались без отпусков. При этом участковые не только лишались времени на отдых, но и не успевали даже просматривать служебные материалы. Но пока сотрудник отдела не выполнил план, он не мог уйти с работы, его просто не отпускали, причем оформлялось это просто.
Как следует из заявления, начальник отдела №53 Дегтярев и его заместитель Дощанов приказали дежурным не разоружать сотрудников после окончания смены, а потому они не могли покинуть рабочие места, не нарушив регламент. Выходом для участковых мог бы стать перевод на вышестоящие должности или в другие подразделения, но расставаться с ними руководство не спешило. И в этом случае хитрых путей никто не искал: начальство просто не ставило резолюции в рапортах о переводе.
Понятно, что речи о премиях даже не шло, порой сотрудников отдела №53 намеренно привлекали к дисциплинарной ответственности, чтобы лишить заслуженных доплат. И даже свои зарплаты участковым приходилось тратить не на себя, а, например, на покупку еды для задержанных или на бензин для перевозки их на личных машинах. «По указанию руководства сотрудники 53-го отдела полиции выполняют функции почтальонов и водителей, используя личные автомобили», — возмущались авторы заявления.
«С ними вообще нельзя службу нести»
Анатолий Станак (в центре)
Фото: Администрация Санкт-Петербурга
«С какой целью я вас собрал? Во-первых, посмотреть всем в глаза и сказать спасибо большое за службу. Я принял решение уйти на заслуженный отдых. Сегодня написал рапорт. Не жалоба какая-то [стала причиной увольнения]. Если хотите мое личное мнение. Те, кто написал жалобу, — это не то что предатели, во время войны их бы расстреляли без суда и следствия. Трусы и, как бы ласково сказать. Не то что в разведку — с ними вообще нельзя службу нести», — заявил полковник.
Станак предположил, что участковые специально подали заявление в то время, когда он находился в отпуске. А начальству полицейские, по мнению полковника, о своих проблемах не сообщали специально: «И еще так низко и подло выложили в СМИ. (. ) Не придя ни к кому из руководителей управления. Пришли бы и сказали причины. Можно подумать, кому-то отказывали. Стыдоба и позорище». Что до самих авторов жалобы, то они отказались комментировать ситуацию.
«Подобный беспредел повсюду»
По словам действующих сотрудников полиции, поддержавших участковых-жалобщиков, после их заявления во многих отделах МВД стали проводить «поучительные беседы» — причем не только в Санкт-Петербурге, но и в Москве. При этом ситуацию в отделе №53 разбирали как наглядный пример недопустимого поведения на службе.
«Ничего удивительного, подобный беспредел повсюду, — сообщил «Ленте.ру» один из московских полицейских, пожелавших сохранить анонимность. — Собрали нас и говорят: мол, так делать нельзя. Решаться должно как частный конфликт, у своего начальника. Подойдите, разберемся. То, что подходили уже не раз, в расчет не берется. Такое чувство, словно коллективные жалобы негласно запрещены».
Правда, часть полицейских начальников пошла по другому пути — и, опасаясь огласки, пообещала вернуть сотрудникам нормальные условия работы. Вот что пишет об этом в интернет-сообществе «Омбудсмен полиции» сотрудник МВД из Ленинградской области.
Отдел полиции №53, Санкт-Петербург
«Читаю про 53-й отдел полиции СПб и понимаю, что все-таки действует еще коллективизм. Ребят услышали, самое главное, чтобы после шумихи их всех не задвинули, как у нас любят делать. У нас в Калининском районе пока не найти опоры в лице коллектива, в основном все пенсионеры и не хотят открыто жаловаться, трем кости только в рамках коллектива. Как только начинаешь говорить про гласность, то все заднюю дают, боятся репрессий со стороны начальства.
Сколько бы ни говорили, что система прогнила и на гражданке валом работы, но пока сидим тут. У нас после этой жалобы начальство засуетилось. (. ) Просили проверяющим не рассказывать про дежурства. Обещали ночные участковым выплатить, хотя с 2012 года ходим на сутки вопреки всем документам, но после жалобы, повторюсь, начальство даже графики поменяло (. )».
Как отмечает еще один полицейский из Санкт-Петербурга, в остальных отделах региона также стали уделять повышенное внимание участковым. Впрочем, многие сотрудники МВД сходятся во мнении, что система со временем найдет способ противостоять солидарности простых полицейских.
«Сказать что-то боятся»
— Коллективные жалобы в МВД — действительно редкое явление, — говорит Владимир Воронцов, основатель интернет-сообщества «Омбудсмен полиции». — В основном страдают именно сотрудники, которые доложили о проблеме, а не их начальство. Поэтому сказать что-то по отдельности боятся, а вместе — не видят перспектив. Некоторые просто спешат уйти со службы, другие и вовсе накладывают на себя руки.
По словам Воронцова, когда сотрудник заявляет о проблемах — это сразу воспринимается в штыки. Как правило, начальник жалобщика получает выговор, а подчиненного увольняют. Однако, отмечает правозащитник, написавших жалобу сотрудников вряд ли заставят уйти — во всяком случае, не всех. Зато точно возьмут на карандаш — ведь для руководства они уже стали белыми воронами.
Фото: Дмитрий Лебедев / «Коммерсантъ»
— В МВД вообще любят заниматься поиском Иуд, — продолжает собеседник «Ленты.ру». — Даже если полицейский пойдет в суд требовать оплату за переработку и решение будет принято в его пользу, руководители найдут, за какие «грехи» его заклевать. За свои незаконные действия они никакой ответственности не несут. Что же до нарушения закона в отношении написавших жалобу петербургских участковых, то они происходят повсеместно — где-то чаще, где-то реже.
Как отмечает Воронцов, в дежурной части по нормам положено выдавать постельные принадлежности и сухпайки. Однако, как указано в жалобе, сотрудникам приходится самим покупать еду задержанным. Возможно, это говорит о том, что кто-то из руководства занимается темными делами, и питание просто не доходит до места назначения. Но всегда могут прийти проверяющие и спросить, почему задержанные не обеспечены питанием, поэтому полицейских заставляют тратить на еду для них деньги из своей зарплаты.
— Перевозка задержанных на личной машине практикуется вообще везде, — объясняет Воронцов. — Когда приходишь устраиваться в уголовный розыск, первый вопрос — о наличии собственного транспорта. Случается, что сотрудники возят бомжей и наркоманов, туберкулезников, а на выходных своих детей в зоопарк. По закону полицейские имеют право объединяться в профсоюзы для защиты своих прав. Но каждый сотрудник до такой степени загружен работой, что ему просто не до этого. А вышестоящие инстанции вполне могут найти причину, чтобы «завернуть» таких энтузиастов. Тем не менее все полицейские должны помнить: по всем правилам и дисциплинарному уставу органов внутренних дел при поступлении незаконного приказа сотрудник МВД должен руководствоваться законом.
«Милиция деградировала на моих глазах»
Коррумпированные, жестокие, продажные, неэффективные милиционеры — в идеале именно они должны были покинуть систему МВД в ходе тотальной переаттестации. Именно ее эффективность виделась главным условием успеха всей реформы МВД. Потому что бессмысленно менять структуру, функции, полномочия, принимать новые законы, если их будут исполнять старые люди. Но чуда не произошло. Много где процесс чистки пошел не по принципу «хороший — плохой» полицейский, а по принципу «преданный — самостоятельный», «угодный — неугодный». Это подтверждает пример воронежского участкового Романа Хабарова. Уволившись из полиции, он откровенно рассказал «РР» о том, как сегодня функционирует правоохранительная система и почему нынешняя реформа недостаточно радикальна
Мы познакомились с Романом на конференции в Москве. Тогда я поймал себя на мысли, что это не может быть взаправду — настоящий мент сидит напротив меня и рассказывает о проблемах демократии в России. «Наверное, — подумал я, — это какая-то белая ворона, случайно залетевшая в монолитные ряды наших правоохранительных органов». Однако это не так.
Роман попал в милицию в 1993 году — не сумел с первого раза поступить на юрфак и решил получать юридическое образование в школе милиции. С тех пор он 18 лет рыл носом грязь воронежских дворов: сначала следователем, затем более 14 лет участковым — разнимал семейные драки, закрывал наркопритоны, охотился за грабителями, разбойниками и убийцами. То есть делал обычную каждодневную милицейскую работу. В 2007 году, ведомый исключительно любопытством, он стал участвовать в мероприятиях воронежской Школы публичной политики — одного из последних осколков фонда «Открытая Россия» Ходорковского. Съездил на несколько конференций в Москву.
Как рассказывал сам Роман, тот факт, что милиционер интересуется демократией, настолько изумлял всех, что ему выделяли гранты на зарубежные поездки почти автоматически. Так Совет Европы пригласил его в Страсбург, а затем он съездил в Вашингтон и Сент-Луис, где ему устроили визит в местное управление полиции. «Я много раз приглашал поучаствовать моих коллег, но они только отмахивались, — рассказывает Роман. — Уж не знаю, природная лень это или страх, как бы чего не вышло».
И, как оказалось, они были правы.
Что значит быть милиционером
— В начале 90-х МВД совершило две крупные кадровые ошибки. Первая — стали брать в милицию людей, не служивших в армии. И сразу школы милиции из мест, куда люди шли учиться, превратились в отмазку от армии. Я поступил в школу милиции в 93-м — первый год, когда туда стали принимать не отслуживших в армии. И нас, служивших, было всего треть курса. Со мной учился весь милицейский блатняк города: сын начальника областного ГАИ, сын начальника отдела кадров ГУВД, племянник директора рыбокомбината.
Понятно, что сразу вырос конкурс. И сразу поступать стали за взятки. Раньше в голову не могло прийти брать с милиционера деньги за поступление в школу милиции. Потому что туда, наоборот, мало кто стремился — большинство тех же пэпээсников совершенно не рвались на офицерские должности, потому что это был совсем другой уровень ответственности. Но как только школы милиции заполнили блатными, поступление стало платным.
Вторая кадровая ошибка — в милицию стали брать сокращенных из армии офицеров. В чем разница между милиционером и военным? Милиционеров всегда учили общаться с людьми, а офицеров учили командовать солдатами. А ведь солдат срочной службы имеет меньше прав, чем заключенный. И когда военные пришли в милицию, с этого и началась большая часть милицейского беспредела.
Как раз в это же время много опытных милиционеров ушли в околокриминальные структуры, службы безопасности, ЧОПы, адвокатуру. Ядро фактически пропало. Его сменили те самые мальчики, которые поступили в школу милиции за деньги, и бывшие военные.
Никогда милиционеры не отличались кристальной честностью, но никто не приходил в милицию лишь зарабатывать. Кстати, интересно смотреть, как на протяжении времени менялась милицейская терминология. Раньше, в 90-х, если была проблема — уголовное дело, административный материал, — то люди приходили к милиционеру «решать вопрос». С 2002-го это начало называться «отжать» — милиционеры начинали отжимать деньги.
Это совершенно разные вещи. Вопрос можно было не решать, и тогда дело шло своим чередом. Но никто специально уголовное дело не создавал: не находили наркотики по заказу, не приходили с проверкой, чтобы взять пакет с водкой. А недавно к нам пришел мальчик после школы милиции, и первый вопрос, который он задал, — «Скажите, где здесь у вас чего можно нахлобучить?»
Я говорю: «Ты понимаешь, что ты спрашиваешь и у кого? А вдруг весь отдел знает, что я — лучший друг начальника ОСБ (отдел собственной безопасности. — “РР”)? И, во-вторых, с чего ты взял, что тебе кто-то про свои теплые хлебные места вдруг расскажет? То есть я тебе должен бы сказать: “Ты знаешь, вот здесь вот водкой торгуют, платят тысячу рублей в месяц, здесь наркотиками торгуют, платят двадцать тысяч рублей в месяц”? Иди сам работай. Позволяют тебе твои моральные принципы брать — будешь брать, позволяют тебе профессиональные навыки добиться, чтобы тебе платили, — будут тебе платить».
Моральный дух МВД с каждым месяцем все ниже, хотя иногда кажется, что ниже некуда. В либеральных кругах есть такое распространенное мнение, что милиция — это такая оккупационная армия преступного режима. Но вот полицаи при немцах — они точно знали, что служат фюреру и великой Германии. А спросите у этих «оккупантов» — они себя сами считают армией режима? Нет. Они думают, что они — самая кинутая властью часть общества. С одной стороны, милиционеры всегда во всем виноваты, с другой — у них никаких прав нет, а с третьей — с них все равно требуют исполнения каких-то обязанностей, неважно, каким путем.
А часто получается так, что выполнять свои реальные обязанности по защите прав граждан милиционер может только незаконным способом.
Допустим, если мы приезжаем на семейный конфликт, где муж бьет жену, никаких полномочий у милиционера его задерживать нет, потому что это дело частного обвинения. Жена должна подать заявление мировому судье, суд возбудит уголовное дело, и его осудят. А в квартире нам его задерживать не за что: общественный порядок не нарушался. Но бывает так, что не задержать нельзя: уедешь, а он ее убьет. То есть можно его задержать — написать, что ругался на улице матом, но это будет совершенно незаконно.
У нас раньше на убийство приезжал следователь из прокуратуры и говорил: «Вы по мелочи (мелкое хулиганство, ст.20.1 КоАП РФ. — «РР») пока оформите убийцу, а я с утра его арестую». То есть напишите, что он на улице ругался матом. А ведь если про убийцу можно написать, что он ругался матом на улице, — значит, можно и про кого угодно. И весьма значительная часть милицейского беспредела основана на том, что милиционер по закону не имеет возможности сделать то, что должен. Милиционер поставлен в положение, когда он работу должен сделать, но при этом нарушая закон.
Поэтому милиционеры находятся в состоянии перманентного когнитивного диссонанса. В этом смысле я, кстати, за гражданского министра. Потому что разрабатывать критерии и пути реформы должны именно представители общества и государства при консультационном участии сотрудников МВД, но без права их решающего голоса. Потому что если ты дослужился до майора — ты как человек, способный объективно оценить ситуацию, закончился. Профессиональная деформация с тобой уже произошла, ты можешь искренне желать хорошего, но ты за хорошее принимаешь уже то, что тебе хорошо.
«Вихрь-антитеррор»
— Милицию погубил «Вихрь-антитеррор». До того как начались взрывы домов в Москве, у нас была нормальная милицейская работа. То есть уголовный розыск бегал, ловил жуликов, я мог себе позволить целый день просто обходить участок и вечером доложить об этом начальнику, а он не требовал, чтобы я обязательно раскрыл какое-то преступление. Сейчас я даже боюсь себе представить выражение лица начальника, прежде чем он начнет громко ругаться матом: «То есть это как это просто ходил и с людьми разговаривал?! И что же ты находил?!»
Руководству это понравилось — гляньте, какие показатели! И «Вихрь» стали растягивать на месяцы. И, кстати, вал отчетов, ежедневных справок появился именно тогда. А поскольку никакой форсаж не может длиться постоянно, все поняли, что, вместо того чтобы бегать и реально проверять охотников, можно написать справку, что ты их проверил.
И когда теперь министр докладывает, что столько-то единиц боеприпасов изъято из незаконного оборота, я догадываюсь, что 80–95% этих боеприпасов сами милиционеры принесли на то место, где они их «нашли», и что большая их часть — это патроны от автомата Калашникова или от пистолета Макарова.
Реформа МВД
— Когда объявили о реформе, я относился к этому с романтическим энтузиазмом, даже замечания к закону «О полиции» писал на специальном сайте. Но когда его приняли, стало понятно, что все, реформа проваливается. Закон не сказать, что плохой, — он кодифицировал все, что милиция и так делала. Если цель была такая, то это хороший закон. Если цель была реформировать эту службу, то он вообще никакой.
Когда я поставил крест на законе, то стал ждать штатного расписания. Но и этот рубеж обороны благополучно сдали: ничего не изменилось, все, кто сидел и ничего не делал, — все остались. По указу президента центральный штат МВД — более девяти тысяч человек. Я, честно, не знаю, что все эти люди могут делать, какую реальную работу. А девять тысяч — это десять полноценных ГУВД.
Нынешнее руководство гордится тем, что повышает зарплаты. И действительно, для Воронежа оклад в 33 тысячи рублей для только что пришедшего лейтенанта — это много. Я со своим 18-летним стажем в милиции и 14 лет участковым получал 19 тысяч. Есть такая идея, что, получая такие деньги, сотрудник МВД будет ими дорожить и не будет нарушать закон. Думаю, это — миф. Я могу точно утверждать, что если сохранится нынешняя система отчетности, то с повышением зарплаты полицейского беспредела станет только больше. Потому что останется человек на работе или нет, зависит не от того, как он выполняет закон и свои обязанности, а от отношения к нему начальства. В новом законе «О полиции», кстати сказать, возможностей уволить подчиненного у начальника гораздо больше, чем было раньше. Поэтому угроза потери денег или работы из-за неисполненного указания начальства гораздо сильнее, чем угроза потери этих денег, будучи пойманным за нарушение закона.
Вот простой пример. Когда 1 марта вступил в действие закон «О полиции», наше начальство просто с ума посходило и заявило: кто в этом месяце не раскроет наркотики, тот в полицию работать не пойдет! То есть еще аттестация даже не проводилась, а они это твердо заявили. А где взять эти наркотики, если настоящих наркоманов на всех не хватает?
Сейчас человек, думая, подкидывать или не подкидывать наркотики, рискует десятью тысячами в месяц. То есть не подкинет — будет плохая отчетность и его лишат премии или уволят. Но, в принципе, десять тысяч он может заработать и в другом месте. А когда ему повысят зарплату, он уже будет рисковать 30 тысячами в месяц. Ну а если зарплата у него будет 100 тысяч в месяц, он у директора школы наркотики найдет.
Вообще, очевидно, что на каком-то уровне начальство перестает понимать реальные процессы, которые происходят в системе. И я пока не могу понять на каком. Ведь эти люди тоже работали когда-то «на земле».
Наркотики
Но чаще, когда необходимо выполнить план по раскрытию, договариваются. Особенно линейные отделы — транспортная милиция — этим грешат, потому что где у них там, на вокзале, наркоманов найти? Они ездят «по земле», договариваются с бомжами: «Даем тебе 500 рублей, находим у тебя наркотики. Ты получаешь свои полгода условно, тебя все равно не сажают, а мы получаем премию — и всем хорошо». Ко мне ребята из ЛОВД иногда приезжали и спрашивали: «Ром, где у вас тут бомжи в подвалах живут — нам опять показатели нужны».
Почему так делают? Потому что у нас вся работа в показатели превратилась. Есть план: в месяц «сделать» пять дел по наркотикам — к концу месяца у пяти человек найдут коноплю. Как ее будут находить, неважно.
Места, где торгуют наркотиками, как правило, хорошо известны. Но как все происходит на практике? Появляется, допустим, точка. Во-первых, того, кто торгует, уголовный розыск берет на связь. Абсолютно все барыги стучат, и даже многие оформлены как агенты. Потом «из-под него» начинают задерживать тех, кто у него покупает, с наркотиками. Набирается некоторое количество фактов хранения наркотиков. А потом барыгу арестовывают и на нем самом делают «сбыт». В тот период, когда покупателей задерживают, а самого торговца не трогают, с него уголовный розыск может брать не только информацией, но и деньгами. Это не изменилось. Просто раньше это могло длиться полгода, могло — год.
А то, что они не сразу закрывали точку сбыта, всегда объяснялось так: «Ну, а чего жалеть наркоманов». Никто же не думает, что твоему брату или сыну продадут. Следователь или опер исходит из того, что покупают деградировавшие, опущенные наркоманы — и хрен с ними, чем быстрее они исколются, тем лучше. Закрыли — появляется другая точка. И все заново.
Я иногда с уголовным розыском конфликтовал, говорил: «Ребята, для того чтобы этот барыга не торговал, я день простою у его квартиры, второй. Понятно, что он за железной дверью, я к нему не пробьюсь, но я буду просто каждого наркомана заворачивать — и больше никто к нему не пойдет». После таких разговоров начальник уголовного розыска выходил на начальника участковых и объяснял: мол, точку мы не закрываем исходя из «оперативных целей». И я уже ничего сделать не мог.
Участковый вообще не может закрыть точку сбыта наркотиков. Его компетенция — притоны, там, где употребляют наркотики. Когда появился Госнаркоконтроль, закрывать их стало проще. Если участковому для возбуждения дела надо три раза в одной квартире задержать наркоманов и доказать, что хозяин имел с этого выгоду, то наркоконтролю так можно сделать всего один раз.
Но наркоконтролю тоже отчетность нужна. Поэтому у меня были случаи, когда выявляли притон там, где, конечно, жили нехорошие алкоголики, но вообще в жизни ни одного наркомана не было. Мне как участковому это было в минус. Поэтому я тогда звонил дознавателю из ФСКН и говорил: «Значит, давайте договоримся — мы вам формальный ответ пошлем, мол, провели профилактическую работу, строго указали и тэ пэ, а вы возражать не будете. Потому что, если вы будете возражать, я всех соседей опрошу и докажу, что там в жизни никогда наркоманов не было. И тогда объясняйте, как они туда попали».
Пытки
— Бьют жуликов в полициях всего мира. Речь не идет о том, что взяли человека и начали его бить ногами от скуки или чтобы он взял на себя чужое преступление. Случаи, когда «давай этого возьмем, его изобьем и на него повесим», мне лично не известны. Если такое и есть, то, наверное, в отношении совсем уж деклассированных элементов, тех же бомжей. Тут весь вопрос в том, что такой «преступник» ненадежен, он может на следствии отказаться от всех показаний, сказать, что его били, а уж на суде — точно.
Вот пример. Человек задержан за разбой. Опера с ним «работали», и три раза он давал ложные сведения о том, где спрятал похищенное. Мы туда приезжали, он выходил из машины и кричал родственникам: «Меня убивают, спасите!» С боями отбивали его, увозили обратно. Снова они его там пытали-пытали. И только на четвертый раз он рассказал, в каком погребе спрятано. Если бы не били, никогда бы это преступление не раскрыли.
Или еще. Выезжаем ночью, в переулке шум и крики. Я, опер и водитель бежим туда. Навстречу мужик с баулом. Берем его. Из переулка выбегает женщина, кричит: «Милиция!» А милиция уже тут! Выясняется: шел наш жулик, трижды судимый, смотрит, сумка на машине, он ее — дерг. У машины сигнализация сработала. Он бежит, сигнализация орет, за ним люди бегут. Рассказывает: «Я, товарищ начальник, ничего не делал. Иду я, значит, догоняю мужика с сумкой, он говорит: “Друг, хочешь червонец заработать?” Я говорю: “Да”. — “Помоги мне сумку донести”. И мы идем. Вдруг шухер, крики. Он — в переулок, а на меня менты выбежали».
Сидим на первом этаже в кабинете участковых, а розыск у нас на втором. Кстати, в милицейских отделах розыск, как правило, занимает самый высокий этаж — чтобы крики были меньше слышны? Я говорю: «Слушай, ну ты ведь три раза сидел уже, ты же понимаешь, что сейчас бить будут?» — «Понимаю». — «Ну, и какой смысл? Время — час ночи. Давай, ты показания даешь, и все ложатся спать». — «Нет», — говорит. Опера забрали его, через час приводят, он пишет явку с повинной. Я говорю: «Ну, вот стоило оно того?». — «Я думал, выдержу!» Вот позиция жуликов, которых приходится бить: некоторые из них думают, что выдержат.
Да, бывают в милиции и патологические садисты, которые делают это, потому что им нравится людей бить. Особенно грешат всякие военные и омоновцы, которые переходят в розыск. У нас был один такой — бил, пока кто-нибудь не придет и не заберет у него задержанного: «Хорош ерундой заниматься».
Но, повторюсь, в большинстве случаев милиционеры, которые бьют, исходят из внутреннего убеждения, что перед ними преступник.
Бывают, конечно, ошибки. У меня на территории как-то убили одиннадцатилетнюю девочку. Двенадцать ножевых ранений нанесли, раздели полностью и украли 50 тысяч рублей. Возникло подозрение, что это совершила группа наших несовершеннолетних. И вот их очень жестко отрабатывали: выбивали двери ночью дома, забирали, били жестоко. Дело вела областная прокуратура. Пришли их мамы ко мне, говорят: «Вы же наш участковый, защитите нас». Я говорю: «Мне вас что, от областной прокуратуры защитить? Я что — должен прийти к следователю прокуратуры и сказать: я гарантирую, что это не они»?
И я им сказал: «Вы в Воронеже не найдете по этому поводу правды. Потому что, как только вы станете рассказывать, что ваших детей били, вам скажут: вы хотите, чтобы извергов, которые такое сотворили, мы пожалели за то, что их отшлепали оперативники? Поэтому езжайте выше, где это не имеет такого общественного резонанса». А потом нашли настоящего преступника.
Статистика и приписывание
— Показатели — вот что убивает все МВД, вот главная причина деградации. Потому что неважно, что ты реально делал, важно, какие у тебя показатели. А как делаются показатели?
Ну, например, часто жулики берут на себя чужое. С ними чаще всего договариваются — кому-то наркотики приносят, кому-то еще что-нибудь. Есть задержанный за 20 доказанных квартирных краж. И вот его возят из СИЗО по всем отделениям милиции, в результате краж оказывается семьдесят. Потому что украл он на пять миллионов или на пятьдесят — ему же все равно: он никогда не выплатит эти деньги никому. А на срок это не влияет: ему и так по максимуму лет восемь дадут — хоть двадцать, хоть сто будет краж.
И все все понимают, даже судья, как правило. Но формальности же все соблюдены. Преступления как бы раскрыты.
Еще часто пишут явки с повинной, сидя в зонах. Потому что, во-первых, это для заключенного развлечение — это же тебя из зоны вывезли, вокруг тебя опера танцуют: «Сережа, скажи, а вот это не ты сделал? А может, это тоже?» Сережа, естественно, спрашивает: «А что мне за это будет?» — «А чего тебе надо?» — «Мне выпить и с девушкой встретиться». И вот тебе, пожалуйста, выпить, вот закусить, вот девушка в РОВД приходит. Свидание в СИЗО или в тюрьме — это какая-то невероятная вещь, а тут — пожалуйста. Ведь если какая-то женщина пришла в РОВД, она же не к нему пришла, кто знает, что она там у опера в кабинете делает.
Прямо на моих глазах МВД как функционирующая структура деградировало, уничтожалось изнутри. Я помню, у меня участковые поймали бомжа, который где-то украл мобильный телефон. Вечер. Начальник службы участковых говорит: «А я же велел кражу из магазина раскрыть». Знаете, кстати, как они «раскрываются»? Берут человека, того же наркомана, говорят: идешь туда, берешь вот это, а на выходе мы тебя задерживаем.
А еще можно «сделать» грабеж. Для этого нужно, чтобы человек, держа в руках бутылку, в открытую бежал через кассу. А на выходе его уже участковый ждет — опа, грабеж раскрыт! Восемь лет назад такого вообще не было, нам и в голову не могло такое прийти.
У меня есть знакомый опер — специализируется на раскрытии квартирных краж. Он рассказывал, что, когда приезжал на происшествие, всегда в ходе осмотра какую-нибудь незначительную, но приметную вещь — ножичек, старые часы типа «Победы» — тайком уносил с собой. Такую, что и ценности особой не представляет, и в то же время потерпевший опознает и скажет: точно мое. А потом, когда жулика находили, у него это «изымали» — и все, доказательства существуют. И потерпевший доволен — ну как, его вещь у преступника нашли.
И так будет всегда, пока будут считаться цифры. Сотрудник может быть хорошим, может быть плохим, но все, что может быть укрыто, он будет укрывать, потому что это — логика его работы.
Как оценивать работу милиции
— С тем, что нынешняя форма отчетности — главная причина деградации МВД, соглашаются все, но правда и то, что большинство милиционеров искренне не понимают, как их самих оценивать по-другому.
Я про это много думал и точно знаю, как можно оценить работу двух служб — ППС и участковых. Пэпээсников — по числу уличных преступлений в районе патрулирования. Понятно, что вы можете быть в одном месте, а на человека напали в другом. Но это один случай, а статистика за месяц все равно даст информацию к размышлению, поможет установить, что, ребята, вот почему-то, когда вы дежурите, тут все время грабят. Два варианта: либо вы не дежурите, либо содействуете. Эта система оценки не вызовет практику отказов в возбуждении уголовного дела. Ведь если меня здесь избили и ограбили, то писать заявление я приду не к ним, а в РОВД, и патрулирующие никак не могут повлиять на то, заявит человек о преступлении или нет. А в РОВД его примут, потому что оценивать по этому заявлению будут не тех, кто принял, а постовых.
Знаю, как выстроить систему оценки работы участковых: только путем опроса населения. У нас есть два единых дня голосования в стране — зимой и весной. Какие бы выборы ни были — ну, добавьте еще один листик к бюллетеням, пусть народ оценит работу участкового. Это пока еще не выборы участкового, но тоже полезно было бы.
Но я знаю, почему этого не будет сделано: а как потом уволить участкового, которого 90% населения оценило хорошо? В нашей, милицейской среде очень часто говорят: да все алкоголики, дебоширы будут против. Я говорю: «На каждого алкоголика, который против тебя проголосовал, будет целая его семья, которая за тебя, если ты к нему меры принимал. И наоборот, если ты приходил к Васе и говорил: “Васек, да чего ты, да ну, бабы — дуры”, — конечно, этот Васек будет за тебя. Но все эти “бабы-дуры” — они против тебя проголосуют».
Вот как уголовный розыск оценить, я пока не придумал. Но это технический вопрос. Есть способ, когда начальник должен сам оценить работу своих подчиненных. Но нынешним нашим начальникам я боюсь такое доверять, потому что, если только от них будет зависеть, каким полицейский будет считаться — плохим или хорошим, там такое начнется…
Переаттестация
— Кто непосредственно отвечал за переаттестацию — это одна из самых больших загадок. Когда мы задавали вопрос, а кто, собственно, писал этот аттестационный лист, нам говорили: это ваши руководители. При этом начальник отдела, который на меня вроде составлял аттестацию, сам не был аттестован на свою должность.
На милицейских форумах много пишут о каких-то чуть ли не взятках в процессе аттестации. Но, допустим, назначение на должность участкового или оперуполномоченного в Воронеже никогда не было денежным делом. То есть никогда в отделах кадров за назначение на такую должность денег не просили, потому что, в отличие от ГАИ, на эти должности никогда особенного конкурса не было.
С другой стороны, у меня товарищ в ОБЭП работает, он говорит: вот наши уэсбэшники (сотрудники управления собственной безопасности. — «РР»), условно говоря, 200 тысяч рублей просят за аттестацию. Это, как правило, касается гаишников и оперуполномоченных по линии экономических преступлений — против них ну обязательно что-нибудь будет. Там, по слухам, скандал был на аттестации какого-то омоновца или собровца. Уэсбэшник встал и говорит: у нас против него есть оперативная информация, что он там чего-то нехорошее делает. А он в ответ говорит: а у меня против любого из вас есть информация. И, значит, вроде поскандалил, а потом его молча заочно аттестовали.
У большинства аттестация проводилась именно в заочной форме. Твой руководитель представляет на тебя характеристику, ее обсуждают, и все — утверждают или не утверждают. Но некоторых вызывали на комиссию. Меня, например.
Но тогда я вернулся на аттестацию, и у меня спросили: «Какие у вас политические взгляды?» Я говорю: «Демократические». — «А что такое демократия?» Хорошо, рассказал там что-то, что это власть народа. Они дальше: «Как вы относитесь к политическим партиям?» — «Ни в одной не состою». — «А вы за границей были?» — «Да».— «И где?»
И я рассказал: во Франции в прошлом году, в этом году в США. «А как вы туда попали?» Я рассказал, что есть программа «Открытый мир», совместная российско-американская, начинал ее академик Дмитрий Лихачев. «А академик Лихачев ее как частное лицо начинал или как кто?» — спрашивают. Я говорю: «Ну, надо было спросить, наверное. Только он умер. Но я знаю, что программа легальная, меня Московская школа политических исследований номинировала на поездку». — «А что это за организация такая?» Рассказываю. «А кто ее учредители?» — «Не знаю». Это потом я посмотрел попечительский совет: Косачев, Маргелов, Лукин (соответственно председатель комитета по международным делам Госдумы; председатель комитета Совета Федерации по международным делам; уполномоченный по правам человека. — «РР»). Хотя я подозреваю, что большинство из этих людей даже не знают, кто такой Косачев.
А одна дама, что сидела в зале, и говорит: «Это, наверное, что-то типа семинаров “Орифлейм”». Ну, а главный вопрос, который комиссию возбудил, — почему вот вам прислали приглашение, а нам не прислали?
В итоге не аттестовали меня. Говорят: «Вас даже с должности когда-то снимали». Я говорю: «Ну, это было в 1995 году, когда я учился в школе милиции. У нас группа курсантов сбежала, и ясно, что все наряды наказали и меня тоже. А школу я потом окончил с красным дипломом». «Да, это мы видим, — отвечают, — но ведь был же такой факт». И потом, говорят, у вас взысканий больше, чем поощрений.
«Вор должен сидеть в тюрьме»
— У нас живут по морали, а не по закону. И в этом смысле фильм «Место встречи изменить нельзя» нанес огромный, непоправимый вред всей милиции. В книге ведь, если «Эру милосердия» почитать, Жеглов — почти отрицательный персонаж, отживающий тип опера, а Шарапов — образец милиционера нового времени. Но Высоцкий за счет своей харизмы все перевернул. И во многом деградация нашей милиции происходила из-за убежденности в верности формулы «Вор должен сидеть в тюрьме»: неважно, какой там закон, какие формальности, — должен сидеть.
В УПК прописано, что все люди, принимающие процессуальные решения, — судьи, следователи, прокуроры — оценивают доказательства «по внутреннему убеждению». Это правовой термин. Так и у нас. Есть внутреннее убеждение. И есть преступления, которые милицейская мораль не признает преступлениями. Бить жулика — не преступление. А разве Жеглов совершил преступление с точки зрения морали, когда подкидывал кошелек Кирпичу? На милицейском форуме опрос проводился: 75% действующих сотрудников милиции ответили, что прав Жеглов, а Шарапов неправ. То есть нарушить закон напрямую с хорошими целями можно, с плохими целями — нельзя. Но мы же понимаем, что хорошая цель или плохая, таким образом, определяю я сам.
И есть несколько психологических стадий, по которым идет трансформация сотрудника милиции.
Первый шаг: ловим карманника, который успел выкинуть украденный бумажник. Просто берем и кладем ему его назад — ведь если не положить, то дела не будет, суд тебе не поверит.
Второй шаг: вообще-то он карманник, но мы его никак поймать не можем, поэтому берем и подкладываем ему кошелек. Логика: а что, позволять, чтобы он и дальше людей обирал?
Четвертый шаг: он не преступник, но, вообще-то, сволочь, грязный негодяй — подкидываем ему наркотики.
И самый последний этап: он не преступник, но он мне должен денег, он обидел мою девушку, он залил мою квартиру, он не отдал долг моей маме — он должен сидеть в тюрьме.
Если от первого шага посмотреть — до последнего, кажется, пропасть. А пошагово дорога проходится легко. Порог переступания через закон очень низкий, не только в милицейской среде, а вообще в народе.