зачем полицейские держатся за плечо
Зачем бойцы спецназа держат друг друга за плечо во время операций
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Четкая, согласованная и хорошо спланированная работа бойцов спецназа – залог успешного выполнения операции. Высокий результат в этом, как и любом другом деле, достигается за счет ежедневных тренировок, которые буквально доводят до автоматизма большинство совершаемых бойцом действий. Совершенно очевидно, что в разных условиях спецназ действует по-разному, а потому приемы для работы в городе и на открытой местности могут сильно различаться.
То, что можно увидеть на фотографии, называется «правилом вытянутой руки». Применяется данный прием для достижения сразу нескольких важных целей. Во-первых, положив руку на плече друг друга, бойцы спецназа держат необходимую дистанцию и построение во время движения. Благодаря этому идущий первым всегда уверен в том, что идущий последним не отстал и с ним ничего не случилось.
Во-вторых, руки бойцов не просто лежат на плече, они держат впереди стоящего товарища за шлейку бронежилета. Это необходимо для того, чтобы одернуть коллегу назад в том случае, если произойдет опасная ситуация. Чаще всего это касается обстрела построения или падения сверху каких-либо потенциально опасных предметов.
В продолжение темы стоит читать про то, можно ли открыть дверь выстрелом в замок, как часто показывают в кино.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
masterok
masterokМастерок.жж.рф
Хочу все знать
Да, действительно, постоянно видишь подобное и в художественных фильмах и на документальных съемках операций, где работают силы специального назначения.
И вроде бы в общем то догадываешься, что это профессиональная фишка, догадываешься примерно для чего она нужна, но все же наверняка вы не назовете все причины, из-за которых спецназовцы ведут себя именно так.
Данное построение имеет название «Гусеница». Считается, что оно используется только русским спецназом, который его изобрел и ни в одной стране мира к такому порядку строя не прибегают. На самом деле это далеко не так. Этот вид построения часто применяется и широко используется не только у нас, но и за пределами нашей страны.
У подобного построения есть ряд преимуществ:
Еще один весомый плюс этого построения, заключается в том, что в случае ранения данная поддержка поможет удержать и оттащить товарища в безопасное место.
Кроме того, очень часто «правило вытянутой руки» используется в штурмующем построении с пуленепробиваемым щитом. В этом случае описываемый прием опять-таки помогает держать равнение. Чаще всего применяется он в небольших группах в 3-5 бойцов.
Формопостроение «гусеница» эффективно если поблизости находятся какие либо укрытия, а на открытой местности оно не целесообразно.
«К утру все сознаются»: Почему и как пытают в полиции
Оригинал статьи на Village.
— КАКИЕ НАИБОЛЕЕ РАСПРОСТРАНЕННЫЕ ВИДЫ ПЫТОК, КОТОРЫЕ ПРИМЕНЯЮТ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫЕ ОРГАНЫ В РОССИИ?
Бывают и выдающиеся случаи. Вообще, при разговоре о пытках нормы, конечно, не существует, но некоторые способы пыток, которые еще вчера считались эксцессом, сегодня становятся повседневностью. Например, когда к пальцам прикручивают провода и пускают ток — это уже классика. А вот когда на зоне человеку в задний проход втыкают шланг и под давлением пускают ледяную воду — это уже эксцесс. Причем все это дело снимают на камеру и угрожают, что видео покажут блатным. Или эксцессом можно назвать, когда человеку загоняют в задний проход шланг с колючей проволокой. Шланг вытаскивают, а проволока остается. Другой эксцесс — это когда во время сексуального насилия — или, другими словами, ритуальных действий по опусканию — в помещении присутствует начальник колонии, а его заместитель по безопасности и оперативной работе снимает процесс на видео. Причем опускают они заключенного не за какую-то провинность, а за отказ строить дачу гражданину начальнику. Я рассказываю реальные истории — по последней осуждены начальник колонии и его заместитель в Оренбурге.
— РАНЬШЕ ВЫ ГОВОРИЛИ, ЧТО ПОЛИЦЕЙСКИЕ СТАРАЮТСЯ НЕ ОСТАВЛЯТЬ СЛЕДОВ НА ТЕЛЕ ПОСТРАДАВШЕГО, ТАК ЛИ ЭТО ДО СИХ ПОР?
— КТО ЧАЩЕ ВСЕГО ПЫТАЕТ?
— ПОЧЕМУ ПОЛИЦЕЙСКИЕ ПЫТАЮТ? ДЛЯ НИХ ЭТО СПОСОБ ДОБИТЬСЯ ПРАВДЫ ИЛИ ИНСТРУМЕНТ ФАЛЬСИФИКАЦИИ?
Цель полицейских — ликвидировать это сообщество. Поэтому, когда на их территории происходит грабеж, скорее всего, его совершил кто-то из этих нехороших людей. Может быть, и не они его совершили, но ведь они все равно совершили кучу других преступлений, за которые их не наказали. «Я мент, я за ними слежу и точно знаю, что они плохие люди и их надо посадить». Дальше менты поговорили с потерпевшим, а он нормальный мужик и готов опознать того, на кого укажут. Теперь не хватает только признания подозреваемого. А если будет признание соучастника, то вообще замечательно.
С точки зрения опера, он не совершил преступления, а с точки зрения закона, это фальсификация, превышение должностных полномочий, преступление против правосудия, преступление против порядка управления, преступление против личности — то есть в сумме лет десять точно. Менты считают, что они очищают территорию и делают хорошее дело. Конечно, случаются сбои и сажают невиновных — ну, что поделать, бывает.
— ВЛИЯЕТ ЛИ ПАЛОЧНАЯ СИСТЕМА (система полицейской отчетности, при которой обязательно нужно раскрыть определенное количество дел — палок — в месяц. — Прим. ред.) НА КОЛИЧЕСТВО ПЫТОК?
— Да, конечно, но в любом случае лучшим опером будет считаться тот, который раскрыл больше всего преступлений. Приведу простой пример из моей практики. У меня когда-то был друг, который после окончания Нижегородской полицейской академии, попал на престижную службу — в РУБОП (региональное управление по борьбе с организованной преступностью. — Прим. ред.) в отдел по борьбе с экономическими преступлениями, а это — элита элит. Мы с ним в свое время много разговаривали на тему насилия, и он говорил, что пытают прежде всего дураки, которые плохо учились и не умеют работать по-другому. А он умеет работать по-другому, и рано или поздно такие, как он, придут и поменяют систему.
Так вот, через некоторое время я захожу вечером к нему на работу, слышу вопли в коридоре и спрашиваю его, как же так. И он мне объяснил: «Я обычное преступление буду раскрывать в лучшем случае месяц, потому что нужно будет заказать экспертизы, а их долго делают. А мой однокашник из той же академии, который окончил ее по блату и ни разу не открывал учебник, раскроет преступление к утру. Он разведет по кабинетам подозреваемых, которые, с его точки зрения, больше всего подходят на роль преступника. Одному пальцы в тиски зажмет, к другому ток подключит — и к утру у него все сознаются. Ему только останется определить, кто из них паровозом пойдет, кто соучастником, а кто свидетелем. Этот человек сделает карьеру и через десять лет станет полковником, а меня со своей криминалистикой вышибут в звании капитана».
Я критически отношусь к идее сделать у нас в отделах опенспейсы, как в американской полиции, или понатыкать везде камеры. Некоторые считают, что тогда в нашей полиции не будут бить. Но дело ведь в людях, а не в условиях. К примеру, у полицейского нет никаких доказательств и он официально не может ни задержать, ни арестовать подозреваемого, но ему нужно, чтобы человек оговорил сам себя. Для этого он незаконно тащит человека в отдел и там бьет в своем рабочем кабинете. Неважно, пять или десять камер будет висеть, опер найдет угол, где избить человека. В полицейских участках, где часто бывают проверяющие, ОНК, журналисты и правозащитники, опера не пытают подозреваемых — они отвозят их в ближайший лесок и бьют там.
— В КАКИХ РЕГИОНАХ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫЕ ОРГАНЫ ПЫТАЮТ ЧАЩЕ ВСЕГО?
— Хуже всего ситуация с пытками обстоит на Кавказе. Чечня — это эпицентр неблагополучия. Там все настолько плохо, что даже нет жалоб. Приведу пример: если в колонии куча жалоб на отсутствие в душевых кабинках резиновых ковриков и на малое количество мяса, то это хорошая колония. А если из колонии жалоб нет вообще и при этом она вся в мраморе и зеркалах, значит, все плохо. Я таких колоний знаю три, и все три были образцовыми концлагерями.
— ЧАСТО ЛИ ПЫТАЮТ В МОСКВЕ?
Обычно Следственный комитет отказывает в возбуждении уголовного дела против сотрудника полиции — так происходит всегда и везде. После этого наши юристы собирают доказательства, идут в суд и опровергают отказ. Потом снова отказывают, и мы снова идем в суд. В обычном российском регионе уголовное дело удается возбудить раза с пятого или шестого, а в Москве можно в суды ходить хоть 25 раз, и ничего не произойдет. Здесь со всеми документами и с кучей судебных решений нужни прийти либо к генералу полиции, либо в Генеральную прокуратуру, либо к какому-нибудь деятелю из Общественной палаты. В Москве все процедуры соблюдаются еще хуже, чем в Чечне. В Чечне хотя бы есть обратная связь: на ходатайство мы получаем отрицательный ответ, а в Москве можно написать ходатайство и никогда не получить на него ответ. Можно сходить в суд, а СК наплюет на суд.
— ВЕЛИКА ЛИ ВЕРОЯТНОСТЬ, ЧТО ПРИ ЗАДЕРЖАНИИ В МОСКВЕ МЕНЯ БУДУТ ПЫТАТЬ?
— Люди почему-то считают, что если они не бомжи, не имеют отношения к криминальным структурам, не оппозиционеры, не наркоманы и не ссорятся с начальством, то они находятся в абсолютной безопасности. Наша многолетняя практика показывает, что почти все жертвы пыток — это обычные люди, которые просто оказались не в том месте не в то время.
В качестве примера приведу историю дедушки — заслуженного ветерана атомпрома. На старости лет он заболел и сидел как-то на остановке возле больницы с большим красным носом. Мимо проезжал патруль ППС: «О, дед, да ты у нас бухарик». Дедушка оскорбился до глубины души: «Да как вы смеете со мной так разговаривать?» Деду вломили, не отходя от кассы, скрутили и в машине еще раз дали как следует. В итоге он получил 25 тысяч рублей компенсации, но возбуждения уголовного дела мы так и не добились.
Расскажу другую историю. Однажды в выходной день военный летчик Сергей Санкин поссорился дома с женой. Она вызвала полицию. Менты ему говорят: «Майор, слушай, поехали лучше, а то у вас тут до мордобоя дойдет». По-хорошему довезли его до отдела, закрыли в камеру и сказали, что через три часа отпустят. Вскоре эти менты уехали, приехали другие и стали с ним грубо разговаривать. Он им что-то в ответ сказал. Они его избили — теперь он инвалид второй группы.
— КАК НУЖНО СЕБЯ ВЕСТИ С ПОЛИЦЕЙСКИМИ, ЧТОБЫ НЕ БЫТЬ ПОДВЕРГНУТЫМ ПЫТКАМ?
В первую очередь ведите себя грамотно. Не ведите себя как в роликах с названиями типа «Как опустить гаишника». Демонстративный троллинг с использованием правовых норм ничем хорошим не закончится — это очень рискованное развлечение. Когда вы вступаете в конфликт, не надо удивляться, что вас тащат в отдел и проявляют агрессию.
К полицейским нужно относиться так же, как вы бы хотели, чтобы они относились к вам — с презумпцией невиновности. Если вас остановил полицейский и просит показать документы, которые у вас с собой есть, — покажите. Он имеет право у вас их спросить. Если у вас нет оснований считать, что полицейский враждебно к вам настроен, не надо демонстративно снимать его на камеру или включать диктофон — вы только разозлите человека. Если вы опасаетесь сотрудника полиции, то включите диктофон незаметно в кармане.
Если чувствуете, что может начаться что-то неладное, привлекайте внимание и оставляйте следы. Если пошла кровь — измажьте ей все что можно. Если вас бьют, кричите как можно громче — вас должны увидеть и услышать не только оперативники, которые ходят по коридору, но и случайные люди. Если вас посадили в камеру административного задержания, расскажите всем, кто там сидит, о том, что вас били, потому что потом этих людей можно будет найти.
— ЧТО ДЕЛАТЬ, ЕСЛИ МЕНЯ ПЫТАЛИ, НО НЕ ОСТАЛОСЬ НИКАКИХ СЛЕДОВ И СИНЯКОВ?
— Во-первых, вы точно никогда не узнаете, остались следы или нет, это должен сказать специалист. Вам нужно не просто прийти в травмпункт, а организовать грамотное медицинское освидетельствование, чтобы справки можно было приобщить к материалам дела. Во-вторых, не поленитесь и пригласите хорошего адвоката, потому что далеко не каждый адвокат вообще знает, как привлечь к ответственности сотрудника полиции. Также обратитесь к правозащитникам, к друзьям в полиции или СК.
Стоит найти свидетелей. Например, человека избили во дворе девятиэтажного дома, а он говорит, что этого никто не видел. Так не бывает, нужно просто сделать то, что следователь никогда не будет делать сам, — провести поквартирный обход. В лучшем случае следователь поручит сделать обход участковому, который тоже этого делать не будет и через три дня напишет рапорт, что очевидцев не обнаружено. На самом деле свидетели точно есть, нужно просто поискать. Также нужно срочно осмотреть место происшествия — там наверняка остались следы.
— ЧАСТО ЛИ ПОСТРАДАВШИЕ ОТ ПЫТОК СО СТОРОНЫ ПОЛИЦЕЙСКИХ ОТКАЗЫВАЮТСЯ БОРОТЬСЯ И ПОДАВАТЬ ЗАЯВЛЕНИЕ?
— Каждый пятый успешный случай в нашей практике заканчивается тем, что, когда мы собираем доказательства и сотрудника привлекают как обвиняемого, полицейские предлагают потерпевшему какую-то компенсацию: снятие всех обвинений, деньги, бонусы. Потерпевший говорит: «Да, меня били, но мне сказали, что дадут не 15 лет, а восемь, и это меня устраивает». И в каждом пятом нашем успешном расследовании, несмотря на огромное количество времени, которое мы потратили на расследование, заявитель нас продает. И дело даже не в деньгах и времени, а в том, что доказать удается примерно один случай из 20 — в остальных просто невозможно собрать доказательства. Благодаря одному такому делу сотня-другая человек будет безнаказанно подвергнута пыткам.
Многие отказываются еще до начала нашей работы, потому что боятся за свою жизнь и не верят в справедливость. Череда нападений на наших сотрудников в Чечне была направлена именно на устрашение людей, с которыми мы работаем. Местные жители видели, как наших юристов избили и несколько раз подожгли среди бела дня наш офис — при толпе народу. При этом полиция следила, чтобы не дай бог с нападавшими ничего плохого не случилось. Поэтому люди рассуждают просто: «Вы не можете себя защитить — как вы защитите нас?»
Каждый месяц я получаю от десяти до 20 сообщений о пытках в Чеченской Республике, и каждый раз происходит один и тот же разговор: «Вашего сына забрали для проверки мобильного телефона. Он не появляется четвертые сутки, и, скорее всего, его пытают. В следующий раз вы его увидите на скамье подсудимых, сознавшегося в нападении на церковь или в подготовке теракта. Вы готовы обращаться к нам за помощью? Мы прямо сейчас из Центральной России готовы отправить к вам опытного адвоката, который в течение суток выяснит, что происходит с вашим сыном, и добьется с ним встречи». Но люди не соглашаются, просто на Кавказе боятся, что будут репрессированы еще и другие члены семьи. Хотя мы всегда готовы вывезти 10–15 человек в безопасное место. На нашем попечении постоянно находится несколько семей, которые живут в других регионах. В отношении некоторых из них мы также добиваемся мер применения госзащиты.
— Всегда по-разному. Могут дать пять лет, могут дать пять лет условно, а могут дать год. Но полицейских, осужденных за должностные преступления, больше никогда не возьмут на работу в органы. Несмотря на то что суд обычно устанавливает запрет на три года, их все равно не возьмут — таков внутренний приказ в МВД.
— ПРИВЛЕКАЛИ ЛИ КОГДА-НИБУДЬ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ СОТРУДНИКОВ ПОЛИЦИИ, КОТОРЫЕ ЗНАЛИ О ПЫТКАХ, НО НЕ РАССКАЗАЛИ ИЛИ НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛИ, ЧТОБЫ ИХ ПРЕДОТВРАТИТЬ?
— Я могу вспомнить лишь один такой случай — тогда дело кончилось убийством. При пытках присутствовало четверо ментов, одного назначили убийцей (причем, по-моему, не того, кого надо), а остальных судили за халатность. Суд состоялся через семь лет после убийства, поэтому сроки давности истекли, и тех трех никак не наказали.
— РАССКАЖИТЕ О САМОМ УСПЕШНОМ ДЕЛЕ «КОМИТЕТА ПРОТИВ ПЫТОК».
— Мы работаем, чтобы изменить систему, чтобы в России стало меньше пыток. Мы рады помогать людям, никогда их не бросаем и даже опекаем годами, но работаем мы не для них, а для всех, у кого есть риск оказаться жертвой пыток. У нас даже полковники из МВД (например, Захарченко), когда оказываются под арестом, заявляют, что боятся пыток.
Наверное, наше самое успешное дело — это первое и самое известное дело «Комитета против пыток», дело Михеева. Мне рассказывали про истерику Нургалиева (заместитель секретаря Совета безопасности, экс-министр внутренних дел РФ — Прим. ред.) на совещании по результатам этого дела. Это было первое решение Европейского суда по пыткам в полиции. До решения Михеев 23 раза обращался в суд с жалобой на то, что Следственный комитет отказывается проводить расследование. И 23 раза суд удовлетворял жалобу. СК говорил: «Хорошо, еще раз проверим». И через месяц говорил, что не будет возбуждать уголовное дело. Это продолжалось восемь лет, пока мы не выложили все документы страсбургским судьям на стол. С тех пор прошло 20 лет, и несколько месяцев назад я положил на стол омбудсмену Москальковой доклад с десятком дел, аналогичных делу Михеева. За 20 лет ничего не изменилось.
Кстати, в качестве мер общего характера после решения Европейского суда на кабинете третьего этажа, откуда Михеев выбросился из окна после пыток, поставили решетку. Следователь, который вел это дело, сказал ментам: «Если бы у вас стояла решетка, он бы не выбросился из окна и не было бы никакого скандала». То есть для них ЧП — это то, что человек выбросился из окна. А то, что человек, который не совершал преступления, под пытками оговорил себя, признался в убийстве, — это не ЧП.
— ПОЧЕМУ СЛЕДСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ЧАСТО ОТКАЗЫВАЕТСЯ ПРИВЛЕКАТЬ ПОЛИЦИЮ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ?
— Нынешней власти нужна полиция и Следственный комитет, которые работают в ручном режиме. Страна большая, а рук не хватает. А если они будут работать по правилам и по закону — значит, над ними потеряют власть. Тогда уже нельзя будет сказать, какого губернатора сажать, а какого нет. Появится риск, что посадят тебя и твоего друга. Никто не хочет, чтобы у нас все было по закону. Рядовые граждане, кстати, тоже.
У нас следователь, прежде чем возбудить уголовное дело, прямо говорит: «Я дело-то возбужу, а вдруг начальство мне скажет по-другому — тогда дело придется прекращать. А возбудить дело и прекратить его — это ЧП, потому что с точки зрения высокого кремлевского начальства много возбужденных и прекращенных дел — это признак коррупции. Якобы мы с кого-то вымогаем деньги. Тогда нас приедут проверять. А проверять будут не только это дело, но и другие. И кому это надо?»
— ПОЧЕМУ В ДРУГИХ СТРАНАХ, В ТОМ ЧИСЛЕ СТРАНАХ БЫВШЕГО СССР, КОГДА В НОВОСТЯХ ПОЯВЛЯЕТСЯ ИНФОРМАЦИЯ О ПЫТКАХ В ПОЛИЦИИ, ТЫСЯЧИ ЛЮДЕЙ ВЫХОДЯТ НА УЛИЦЫ И ДОБИВАЮТСЯ ОТСТАВКИ ЧИНОВНИКОВ, А В РОССИИ МЫ НЕ ВИДИМ ПОДОБНОГО РЕЗОНАНСА?
— ВАМ НЕ СТРАШНО ЗАНИМАТЬСЯ СВОЕЙ РАБОТОЙ?
Наверное, я уже это говорил, но скажу еще раз. Когда-то, еще не будучи никаким правозащитником, я прочел «1984» Оруэлла и испугался. Я понял, что не хочу жить в таком мире. Я предпочитаю получить пулю на баррикаде или молотком по затылку в подъезде, чем жить в такой реальности. Мы сейчас как никогда близко находимся к этому обществу. Оказаться в нем я боюсь. Все остальное — нет.
— ЧАСТО ЛИ ВАМ УГРОЖАЮТ?
— Не скажу, что часто, но порой пишут какую-то херню в интернете. У меня-то указан адрес, место работы, телефон — про меня все известно, а они даже боятся себя назвать. Но я к таким угрозам не отношусь серьезно, думаю, их пишут 14-летние подростки или девочки, которые зарабатывают себе на губную помаду на «фабрике троллей».
С другой стороны, многие мои коллеги действительно заплатили жизнью за свою деятельность, которая вряд ли была более радикальная и успешная, чем моя. И, наверное, может найтись какой-нибудь отморозок, который застрелит меня где-нибудь в подъезде. Но я не настолько молодой человек, чтобы сильно бояться смерти. С другой стороны, это все издержки профессии.
Лови «антимасочника»! На охоту вышли спецотряды полиции
В регионах правоохранители уже проводит рейды, составляя протоколы на нарушителей
В некоторых российских регионах местная власть, видимо, будучи не в силах заставить граждан соблюдать разнообразные ограничения по COVID-19 с помощью уговоров и распоряжений, привлекла на помощь силовиков. Так, в Барнауле решено сформировать отдельную полицейскую бригаду, которая займется проведением регулярных рейдов и отловом антимасочников. Об этом объявил на заседании оперативного штаба начальник городского отдела полиции Александр Майдоров. По его словам, помогать полицейским в борьбе с нарушителями санитарного режима будут активисты местной народной дружины.
Как предположил в беседе с «СП» один из чиновников администрации Барнаула, сформированные специальные группы будут состоять из полицейских, которые будут специализироваться какой-то промежуток времени на применяемых противоэпидемиологических мерах, чтобы «избежать разного рода правовых осложнений, потому что отдельные члены общества умышленно нарушают введенные в период пандемии меры, а опыта у полиции в таких делах пока немного». Именно поэтому и появятся такого рода спецгруппы, которым также предстоит помогать сотрудникам Роспотребнадзора и других ведомств, выявляющим случаи отступления от ограничительных мер, но не имеющих ресурсов для оперативного воздействия на нарушителей. Детали работы создаваемых бригад чиновник сообщить не смог.
В других регионах власти тоже довольно активно привлекают правоохранительные органы к «охоте» на нарушителей масочного режима. Так, в Новосибирской области местная полиция регулярно проводит рейды в метро, автобусах, маршрутках, составляя протоколы на нарушителей и проводя с некоторыми из них разъяснительные беседы.
В Симферополе на постоянной основе уже работает два десятка мобильных групп, отслеживающих соблюдение в городе антиковидных ограничений на объектах хозяйственной деятельности. По словам начальника управления административных органов симферопольской мэрии Сергея Роика, в каждую мобильную группу входит по два человека, проводящих рейды общественном транспорте, торговых центрах, общепите, сетевых магазинах, салонах красоты и пр.
Руководитель общественной организации «Лига защитников пациентов» Александр Саверский напоминает, что широкое привлечение силовых структур к соблюдению антиковидных мер началось давно:
— Полицейские занимаются проверками соблюдения введенных ограничений в общественных местах, транспорте. Сейчас же мы просто наблюдаем очередной виток какого-то безумного «режима повышенной готовности». Сложно сказать, как это все согласуется с правовыми нормами — у нас, напомню, существует общее и специальное законодательство. И эти «спецподразделения» следует рассматривать в рамках сомнительных антиковидных «новшеств», сообщения о которых поступают едва ли не каждый день. Скажем, недавно появились официальные правила эвакуации граждан при пандемии COVID-19. Что за бред?! Какая эвакуация — куда? И подобные «спецотряды» — из этого же ряда.
«СП»: — У нас деятельность силовых структур регулируется федеральным законодательством. Получается, эти региональные формирования полиции — вне правовых рамок?
— Их создание не имеет отношение ни к правовой системе, ни к медицинской — это чистая политика. Использование полицейских в отдельно взятом регионе, конечно, выглядит сомнительно, словно у нас нет единого государства и универсального законодательства.
«СП»: — Это принесет результат?
— Не думаю. Граждане уже перестают бояться избыточных ограничительных мер, растет число обращений в прокуратуры, суды. Недовольство растет.
По мнению председателя наблюдательного совета Института демографии, миграции и регионального развития Юрия Крупнова, нынешние действия чиновников вызваны прежде всего потерей целевой функции сферы здравоохранения.
— Судя по всему, власть сегодня забыла, что ее главная задача — охрана здоровья граждан, обеспечение профилактики заболеваний, эпидемий. Но если целевая функция теряется — берется административно-силовая дубина, использованием которой имитируется ее наличие. Это чем-то напоминает ситуацию с введением ЕГЭ в 2000-е годы, когда развитие интеллектуальных, творческих способностей у школьников заменено такой своеобразной «игрушкой», нацеленной на то, чтобы ученики честно сдали этот экзамен. Ведь как тогда было — учителей обвинили, что они взяточники, коррупционеры, а нормально сдать экзамен в школе можно только лишь с привлечением силовиков, которые будут контролировать нормальное его проведение. То есть, угробили доверие к школе, к педагогам. И сейчас мы наблюдаем нечто похожее.
«СП»: — Имеет место подмена мер
— Минздрав, судя по всему, забыл, что означает понятие «здравоохранение» и слишком увлекся административными рычагами. Локдауны, маски, перчатки, теперь вот полицейские подразделения… Все это закончится тем, что к каждому живущему в России приставят полицейского (а еще лучше двух), которые будут следить за тем, чтобы он носил маску, перчатки, предъявлял QR-коды, соблюдал все предписанные ограничения. Губернаторы будут отчитываться об «успешных» принимаемых мерах. Правда, все это закончится, что стражи порядка потеряют на исполнении этих функций последнее здоровье и ограничения закончатся с последним гражданином страны. Вот такая картина выстраивается, когда наблюдаешь эти новшества!
«СП»: — Встает вопрос: что же делать?
— Для начала, успокоиться и прекратить нагнетать панику. Правительство должно провести независимый стратегический аудит всех принимаемых по ковиду мер. Странно, что этого еще не сделала Счетная палата, которая просто обязана его проводить. Нужно прежде всего заниматься здоровьем граждан, а не борьбой с ковидом. Следует не уповать на «волшебную» вакцину, которая якобы всех нас спасет, не борьбой с «антипрививочниками», а принять комплекс мер по исправлению ситуации в здравоохранении. Вспомнить об «оптимизации» лечебных учреждений, низких зарплатах медработников, падении уровня подготовки медперсонала и начать работу в этом направлении. Вспомнить, наконец, что Россия стала мировым лидером по избыточной смертности в период пандемии.