зачем наполеон напал на россию в 1812 году
Почему в 1812 году Наполеон двинулся на Москву, а не на Петербург
Для многих поколений наших соотечественников, привыкших видеть сердцем своей Родины именно Первопрестольную, подобный выбор представляется вполне естественным. Однако в ХІХ веке столицей Российской империи был город на Неве, и по тогдашним законам и правилам войны для того, чтобы одержать окончательную победу, любой завоеватель должен был стремиться захватить именно его, нарушив тем самым всю систему управления и страной, и армией, против которых ведется кампания. Между прочим, французский император прекрасно это понимал. Общеизвестна его фраза о том, что взятием Киева он «схватит Россию за ноги», войдя в Санкт-Петербург, «ухватит за голову», а захватив Москву, «поразит в сердце».
Именно из-за этого высказывания находятся те, кто пытается отыскать избранному Бонапартом направлению конспирологические объяснения. Мол, «увлекшись символизмом и желая лишить врага нематериального духовного стержня», непобедимый до того момента Наполеон дал маху и принял решение, ставшее в конечном итоге роковым и для его войск, и для него самого. В подобное верится мало. Бонапарт был, в отличие от многих тогдашних властителей Европы, действительно профессиональным военным, причем еще и артиллеристом, то есть тем, кто привык строить свои действия на четком и холодном расчете. Причина, конечно же, была в другом.
Прежде чем я перейду к ее изложению, позволю себе остановиться на двух крайне важных моментах. Во-первых, утверждать, что захватчики в 1812 году не пытались прорваться к столице, было бы в корне неверно. На этом направлении наступление вели 10-й и 2-й корпуса так называемой Великой армии под командованием маршалов Макдоналда и Удино соответственно. Сила по тем временам более чем внушительная, в особенности если учесть, что у русской армии серьезных воинских контингентов на Севере, в Прибалтике и окрестностях столицы не имелось. Именно корпуса Удино и Макдональда, соединившись, должны были занять сперва Ригу, а затем и Петербург.
Ни одна из этих задач так и не была выполнена, причем для того, чтобы остановить вражеское наступление, с лихвой хватило одного-единственного Первого пехотного корпуса под блестящим командованием Петра Витгенштейна (ныне одного из почти забытых героев Отечественной). Он сумел сделать главное: не дал объединить силы французским корпусам, каждый из которых превосходил его войско как числом, так и количеством артиллерии, связав их кровопролитными боями местного значения. Так что к Петербургу французы стремились, да не дошли…
Сам предводитель пришедшего с Запада громадного войска прекрасно понимал: путь в глубь России станет дорогой к его гибели. Завершить первый этап восточной кампании он планировал зимовкой в Смоленске и Минске, не переходя Двину. Однако грандиозной решающей битвы в непосредственной близости от границы захватчики так и не получили: русские армии отступали все дальше и дальше, заманивая неприятеля туда, где преимущество будет не на его стороне. Судя по некоторым воспоминаниям, именно в силу этого Наполеон сперва пребывал какое-то время в замешательстве, а затем принял решение о наступлении на Москву, в ходе которого рассчитывал догнать русских и «в пару сражений все закончить». Чем завершился этот поход на самом деле, всем нам известно.
Поход Великой армии, 14 сентября 1812 года вступившей в Москву, на деле оказался дорогой в ловушку, в ад, путем к катастрофе и сокрушительному поражению. Фактически правильный ответ на вопрос относительно причин действий Наполеона заключается в том, что русским полководцам удалось навязать своему воистину гениальному противнику именно тот образ действий, который в конечном итоге и привел его на остров Св. Елены, а наши победоносные полки — к воротам Парижа.
Почему Наполеон пошел на Москву
Когда я решил ответить сам для себя на вопрос, почему Наполеон направил свою 600-тысячную Великую армию на Москву, а не на Петербург, ведь обычно стараются захватить столицу, то нашел немало взаимоисключающих суждений. Вот одно из таких.
Наполеону принадлежат слова: «Если я займу Киев, то этим я возьму Россию за ноги, если Петербург, то — за голову, а если Москву, то этим поражу Россию в сердце». Решение французского императора – это классический пример того, как выстроенный самим же человеком «виртуальный мир» не совпал с реальностью. Напыщенное восприятие окружающего мира с чрезмерным уклоном в символизм столкнулось с насущными проблемами в лице партизан, пожара в Москве и трудностями с продовольствием. Желая лишить Россию «нематериального духовного стержня», Наполеон ошибочно подумал, что эта сущность синонимична Москве.
Если бы Наполеон двинулся на Петербург, вопрос со снабжением можно было бы решить морскими силами. Расстояние от границы и до столицы было меньше, чем до Москвы. Не имели русские войска и крупных сил в Прибалтике. Под Смоленском же удалось соединиться 1-й и 2-й армии Барклая-де-Толли и Багратиона. Будь целью похода Петербург, сдерживать Великую армию Наполеона могла бы лишь часть сил 1-й армии.
Но вместо анализа и взвешенного решения, Наполеон выбрал символизм. Игры с трансцендентным, то есть находящимся за пределами человеческого разума, конечно же, завораживают. Но когда символ и внешний облик становятся важнее сущности, важнее смысла — это всегда приводит к печальным последствиям.
А вот другое мнение по этому же поводу, в котором есть ссылка на первое.
История Отечественной войны 1812 года давным-давно разобрана, что называется, по косточкам. Предметом детального изучения стали каждый шаг и тактический ход противостоявших армий — вплоть чуть ли не до ротного уровня. Тем не менее, по сей день не дано однозначного ответа на вопрос об одном из главных моментов, определивших ход этой кампании: чем руководствовался стоявший во главе Великой армии Наполеон Бонапарт, выбрав в качестве главной цели своего наступления не Санкт-Петербург, а именно Москву?
Для многих поколений наших соотечественников, привыкших видеть сердцем своей Родины именно Первопрестольную, подобный выбор представляется вполне естественным. Однако в ХІХ веке столицей Российской империи был город на Неве, и по тогдашним законам и правилам войны для того, чтобы одержать окончательную победу, любой завоеватель должен был стремиться захватить именно его, нарушив тем самым всю систему управления и страной, и армией, против которых ведется кампания. Между прочим, французский император прекрасно это понимал. Общеизвестна его фраза о том, что взятием Киева он «схватит Россию за ноги», войдя в Санкт-Петербург, «ухватит за голову», а захватив Москву, «поразит в сердце».
Именно из-за этого высказывания находятся те, кто пытается отыскать избранному Бонапартом направлению конспирологические объяснения. Мол, «увлекшись символизмом и желая лишить врага нематериального духовного стержня», непобедимый до того момента Наполеон дал маху и принял решение, ставшее в конечном итоге роковым и для его войск, и для него самого. В подобное верится мало. Бонапарт был, в отличие от многих тогдашних властителей Европы, действительно профессиональным военным, причем еще и артиллеристом, то есть тем, кто привык строить свои действия на четком и холодном расчете. Причина, конечно же, была в другом.
Прежде чем я перейду к ее изложению, позволю себе остановиться на двух крайне важных моментах. Во-первых, утверждать, что захватчики в 1812 году не пытались прорваться к столице, было бы в корне неверно. На этом направлении наступление вели 10-й и 2-й корпуса так называемой Великой армии под командованием маршалов Макдоналда и Удино соответственно. Сила по тем временам более чем внушительная, в особенности, если учесть, что у русской армии серьезных воинских контингентов на Севере, в Прибалтике и окрестностях столицы не имелось. Именно корпуса Удино и Макдональда, соединившись, должны были занять сперва Ригу, а затем и Петербург.
Ни одна из этих задач так и не была выполнена, причем для того, чтобы остановить вражеское наступление, с лихвой хватило одного-единственного Первого пехотного корпуса под блестящим командованием Петра Витгенштейна (ныне одного из почти забытых героев Отечественной). Он сумел сделать главное: не дал объединить силы французским корпусам, каждый из которых превосходил его войско как числом, так и количеством артиллерии, связав их кровопролитными боями местного значения. Так что к Петербургу французы стремились, да не дошли…
Сам предводитель пришедшего с Запада громадного войска прекрасно понимал: путь в глубь России станет дорогой к его гибели. Завершить первый этап восточной кампании он планировал зимовкой в Смоленске и Минске, не переходя Двину. Однако грандиозной решающей битвы в непосредственной близости от границы захватчики так и не получили: русские армии отступали все дальше и дальше, заманивая неприятеля туда, где преимущество будет не на его стороне. Судя по некоторым воспоминаниям, именно в силу этого Наполеон сперва пребывал какое-то время в замешательстве, а затем принял решение о наступлении на Москву, в ходе которого рассчитывал догнать русских и «в пару сражений все закончить». Чем завершился этот поход на самом деле, всем нам известно.
Поход Великой армии, 14 сентября 1812 года вступившей в Москву, на деле оказался дорогой в ловушку, в ад, путем к катастрофе и сокрушительному поражению. Фактически правильный ответ на вопрос относительно причин действий Наполеона заключается в том, что русским полководцам удалось навязать своему воистину гениальному противнику именно тот образ действий, который в конечном итоге и привел его на остров Святой Елены, а наши победоносные полки — к воротам Парижа.
Путь на Петербург означал стратегический проигрыш с самого начала
Такой вариант не рассматривал никто из современников, и не без причин
Действительно, ведь столицей Российской империи был Санкт-Петербург, там находились царский двор, правительство, государственный аппарат. Наполеон понимал, что не сможет оккупировать Россию. Известно, что его целью было навязать Александру I выгодные условия мирного договора, а этого можно было добиться, только непосредственно воздействовав на него.
Роковой поход Наполеона на Москву породил в последнее время спекуляции о том, будто Наполеон вёл войну не с Россией, а с некоей «Тартарией», причём в интересах Петербурга, желавшего эту самую Тартарию со столицей в Москве завоевать.
Примечательно, что в сохранившихся документах и мемуарах, а также во всех сочинениях более ранних историков, решение Наполеона считается само собой разумеющимся и не вызывающим критики. Рассматривается только вариант: а что было бы, если бы Наполеон остановился в Витебске или Смоленске, как первоначально и хотел? Поход на Петербург не фигурирует в качестве альтернативы.
Наполеон пришёл к Москве не ради самой Москвы, а в погоне за русской армией
Расстояние от Немана до Петербурга ненамного короче, чем от Немана до Москвы – 900 км вместо 1000. Взять Петербург было для Наполеона ничуть не труднее, чем взять Москву, и он бы это, конечно, сделал, будь у него такая цель. А что дальше? Ведь российское правительство могло заблаговременно переехать в Москву, благо у Москвы всегда сохранялось значение коронационной столицы. Что же, Наполеону тогда идти ещё 700 км до Москвы?
Идя на Петербург, Наполеон был бы уязвим и с другого фланга – со стороны Балтийского моря. Ведь на морях господствовал английский флот. Наполеон не смог бы снабжаться морем. А англичане (вместе со шведами, которые также вступили в коалицию против Наполеона) могли ещё и высадить десант в Прибалтике, в тылу французской армии.
Путь на Петербург во всех отношениях был для Наполеона стратегическим тупиком. Правда, таким же тупиком оказался и путь на Москву. Но это выяснилось только потом, опытным образом. Стратегическая бесперспективность же петербургского направления была очевидна сразу.
Вторжение Наполеона в Россию было началом краха его амбиций. Здесь его «великая армия» потерпела фиаско. Но корсиканца всю жизнь словно тянуло в Россию. Он хотел служить в русской армии и планировал породниться с российским императором.
Россия как плацдарм для Восточного похода
Наполеон Бонапарт вовсе не собирался останавливаться на подчинении России. Он мечтал об империи Александра Македонского, его дальнейшие цели лежали далеко в Индии. Таким образом, он собирался ужалить Великобританию пиком русских казаков в ее самом больном месте. Иными словами, прибрать к руках богатые английские колонии.
Такой конфликт мог привести к полному краху Британской империи. В свое время, об этом проекте, по словам историка Александра Кацура, задумывался и Павел I.
Еще в 1801 году французский агент в России Гиттен, передавал Наполеону «…Россия из своих азиатских владений… могла бы подать руку помощи французской армии в Египте и, действуя совместно с Францией, перенести войну в Бенгалию».
Был даже совместный русско-французский проект – 35 тысячное войско под командование генерала Массена, к которому в районе Черного моря присоединялись русские казаки, через Каспий, Персию, Герат и Кандагар должны были выйти к провинциям Индии. А в сказочной стране союзникам уже непосредственно надо было «хватать англичан за щулята». Именно поэтому и был убит заговорщиками проанглийской ориентации император Павел, а Александр I всю жизнь следовал в русле английской политики.
Как известно, Индийский поход вместе с Павлом у Наполеона не получился, но в 1807 году во время встречи в Тильзите Наполеон пытался склонить уже Александра I к подписанию соглашения о разделе Османской империи и новом походе на Индию.
Позднее 2 февраля 1808 года в письме к нему Бонапарт так излагал свои планы: «Если бы войско из 50 тысяч человек русских, французов, пожалуй, даже немного австрийцев направилось через Константинополь в Азию и появилось бы на Евфрате, то оно заставило бы трепетать Англию и повергло бы ее к ногам материка».
Доподлинно неизвестно, как отнесся к этой идее российский император, но он предпочитал, чтобы любая инициатива исходила не от Франции, а от России. В последующие годы уже без Франции Россия начинает активно осваивать Среднюю Азию и налаживать торговые отношения с Индией, исключив в этом деле всякую авантюру.
Зато известны слова Наполеона, которые он сказал приставленному к нему врачу-ирландцу Барри Эдварду О`Мира во время ссылки на Святую Елену: «Если бы Павел остался жив, вы бы уже потеряли Индию».
Нежеланная Москва
Решение идти на Москву было для Наполеона не военным, а политическим. По мнению А. П. Шувалова именно полагание на политику было главной ошибкой Бонапарта. Шувалов писал: «Он основал планы на политических расчетах. Сии расчеты оказались ложными, и здание его разрушилось». Историки до сих пор не могут прийти к единодушному мнению, почему Наполеон пошел именно на Москву. Она не была столицей.
Идеальным с военной стороны решением было остаться на зимовку в Смоленске; эти планы Наполеон обговаривал с австрийским дипломатом фон Меттернихом. Бонапарт заявлял: «Мое предприятие принадлежит к числу тех, решение которых дается терпением. Торжество будет уделом более терпеливого. Я открою кампанию переходом через Неман. Закончу я ее в Смоленске и Минске. Там я остановлюсь».
Эти же планы озвучивал Бонапарт и по воспоминаниям генерала де Сюгера. Он записал следующие слова Наполеона, сказанные им генералу Себастиани в Вильно: «Я не перейду Двину. Хотеть идти дальше в течение этого года – значит идти навстречу собственной гибели».
Очевидно, что поход на Москву был для Наполеона вынужденным шагом. Как утверждает историк В.М. Безотосный, Наполеон «рассчитывал, что вся кампания уложится в рамки лета – максимум начала осени 1812 года». Более того, зиму 1812 года французский император планировал провести в Париже, но политическая ситуация спутала ему все карты. Историк А.К. Дживелегов писал: «Остановиться на зимовку в Смоленске значило оживить все возможные недовольства и волнения во Франции и в Европе. Политика погнала Наполеона дальше и заставила его нарушить свой превосходный первоначальный план».
Хотел генерального сражения
Тактика русской армии стала для Наполеона неприятным сюрпризом. Он был уверен, что русские для спасения своей столицы вынуждены будут дать генеральное сражение, а Александр I для ее спасения запросит мира. Эти прогнозы оказались сорваны. Наполеона погубило как отступление от своих первоначальных планов, так и отступление русской армии под руководством генерала Барклая де Толли.
До рокировки Толли и Кутузова французы удостоились только двух битв. В начале похода такое поведение противника было на руку французскому императору, он мечтал дойти до Смоленска с малыми потерями и там остановиться. Судьбу Москвы же должно было решить генеральное сражение, которое сам Наполеон называл grand coup. Оно было нужно как Наполеону, так и Франции.
Но вышло все иначе. Под Смоленском русским армиям Барклая де Толли и Багратиона удалось объединиться, и они продолжили вовлекать Наполеона вглубь огромной страны. Grand coup откладывался. Французы входили в пустующие города, доедали последние запасы и паниковали. Уже позже, сидя на острове Святой Елены, Наполеон вспоминал: «Мои полки, изумленные тем, что после стольких трудных и убийственных переходов плоды их усилий от них постоянно удаляются, начинали с беспокойством взирать на расстояние, отделявшее их от Франции».
Те, кто помнит фильм 1943 года «Кутузов» наверняка вспомнят эпизод в конце фильма, где маршалы и генералы Наполеона, греясь у огня в каком-то доме, рассуждают о том, где была допущена главная ошибка. Один обвиняет другого, что не было выполнено указание Наполеона, чтобы в Смоленск при отступлении первыми вошли гвардейцы и не позволили мародерствовать остальным солдатам, второй упрекает первого, что они отступают по старой Смоленской дороге, где невозможно взять ни продовольствие для армии, ни корм для лошадей. Но вошедший Наполеон говорит, что главная ошибка заключалась в том, что они вообще начали поход на Россию. Учитывая, что фильм вышел на экраны в 1942 году, после победы под Сталинградом, когда произошел перелом в Отечественной войне 1941-1945 годов, такая оценка Наполеоном главной своей ошибки была символична. Гитлер допустил точно такую же ошибку, и наши войска закончили войну в столице поверженного Третьего Рейха – в Берлине.
Зачем Наполеон напал на Россию?
Зачем Наполеон напал на Россию, что толкнуло Бонапарта на этот поистине самоубийственный поход — это действительно, вопрос из вопросов.
Зачем Наполеон напал на Москву?
Претензии Франции
22 июня (дата-то какая!) 1812 года в своем обращении к войскам Бонапарт фактически объявил войну России, обвинив ее в нарушении Тильзитского мира. Справедливости ради стоит отметить, что Тильзитский мир был невыгоден ни Франции, ни России. Поэтому у каждой стороны были свои причины для войны.
Наполеон сам неоднократно признавал, что стремится к управлению миром. В этом ему мешали только Англия и Россия. Англия была на острове, после поражений на море достать ее Бонапарт не мог.
Однако Россия по его мнению не очень соблюдала эту блокаду, торгуя с Британией как напрямую, так и через третьи руки. К тому же единственной боеспособной армией на континенте, способной противостоять наполеоновской, была русская армия. Так что путь к покорению Англии лежал через сокрушение России.
Еще одной причиной войны было уязвленное самолюбие Наполеона. Ему дважды отказывали в браке с русскими великими княжнами и в итоге Наполеон, самозваный император, любой ценой пытавшийся достичь легитимности в глазах других монархов, женился на австрийской принцессе.
Позиция России
Россия тоже не была в восторге от Тильзитского мира. Ее помещики, купцы и промышленники несли немалые убытки от континентальной блокады. Мало того, в результате падения экспорта зерна произошло его обвальное удешевление. Импорт же предметов роскоши и вина из Франции наоборот увеличился. Все эти факторы привели к падению курса рубля. Российские власти даже были вынуждены ввести специальный режим торговли с нейтральными странами (где конечным покупателем все равно была Англия) и ввести повышенные пошлины на импорт из наполеоновской империи.
Также причиной войны было Ольденбургское герцогство, где правил родственник Александра Первого. Наполеон его просто оккупировал, и не реагировал на протесты Петербурга по этому поводу.
Случилось то, что случилось
Совокупность всех этих факторов вела к большой войне. Уже осенью 1811 года о ней говорили как о неизбежности. Предпринимались определенные дипломатические шаги. Целью Наполеона было устроить войну для России еще на два фронта — с Швецией и Турцией. Но эта цель не была достигнута. Бернадот, который занял шведский престол, разумно рассудил, что Франция далеко, а Россия рядом. И что лучше остаться без Финляндии, но с Норвегией, чем вообще без ничего. А турок разбил Кутузов, принудив к миру.
Загадка вторжения
Факт, который принято считать общеизвестным, неопровержимым, изученным и ни в чём не подлежащим сомнению – 24 июня 1812 года «силы Западной Европы пересекли границу России, и началась война… То есть случилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие…»
Однако, отложив в сторону философствования «помещика, юродствующего во Христе», и внимательно взглянув на это событие, мы обнаружим целый ряд странностей, которые до сего дня не получили должного освещения в исторической литературе. Вся российская историография, независимо от периода, утверждает одно: Наполеон «без объявления войны напал на Россию». А поскольку сам факт вторжения вроде бы никаких сомнений не вызывает, да и в сравнении с последующими эпическими событиями имеет не столь большое значение, то и внимание ему в основном массиве исторических трудов уделяется чисто символическое.
Не будем надолго останавливаться на вопросе о том, каким образом армия Наполеона оказалась на границе между Герцогством Варшавским и Российской империей – это тема отдельного разговора. Здесь отметим лишь, что подготовку к войне Россия начала ещё в 1808 году, и уже в 1811 силы, сосредоточенные на западной границе, превысили численность 200 тысяч человек. Франция же в тот же год имела в Герцогстве лишь около 70 тысяч солдат, причём уже удвоив силы в ответ на концентрацию русских войск, которые, разумеется, никакой угрозы для России представлять собой не могли, и начала масштабное перемещение своих войск на территорию Польши лишь в начале весны 1812 года.
Была ли эта война неизбежной? Хотя подавляющее большинство разнородных по уровню и качеству российских описаний и исследований даёт однозначное заключение по этому поводу (независимо от политических взглядов и пристрастий их авторов), приписывая Наполеону намерение «завоевать Россию», в действительности ответ на этот вопрос совсем не очевиден. Однозначно ясно, что Наполеону она была совсем не нужна и никаких намерений на «захват России» у него не имелось. Существует немало свидетельств того, что всё могло завершиться лишь демонстрацией силы. Однако русский император ни на какие переговоры не пошёл.
Разумеется, ситуацию с нависанием над границей Герцогства Варшавского, союзного Франции, весьма значительных русских сил, определённо предназначавшихся не только для его захвата, нужно было каким-то образом решать, да и столь внушительная армия долго стоять на месте без дела попросту не могла. Переход Немана состоялся. С точки зрения России это было вторжение на её территорию, поскольку Россия любые захваченные земли всегда однозначно объявляла своей собственностью, с точки зрения французов, и тем более – поляков, они вступили на оккупированную польскую территорию, по причине чего кампания эта в европейской исторической литературе имеет название «Вторая Польская война». Но вот была ли дата этого перехода случайной?
Согласно культивируемой более двухсот лет версии, Наполеон ставил перед собой задачу вклиниться между армиями Барклая и Багратиона с целью разгрома их по отдельности. Однако при более внимательном рассмотрении начала кампании сразу же возникают вопросы – во-первых, зачем при этом группировке левого фланга, которой командовал лично французский император, понадобилось двигаться на Вильно по широкой дуге с севера, а не по прямой, что, вне всякого сомнения, было бы быстрее, во-вторых, каким образом подобный манёвр мог помешать соединению русских армий, в-третьих, почему группировки Жерома и Богарне, располагавшиеся южнее главных сил, выступили не в тот же, и даже не на следующий день, а лишь четыре и пять дней спустя? Наконец – почему французская армия, триумфально вступившая в Вильно 28 июня, задержалась в нём на целых 18 дней, выслав вперёд лишь отдельные отряды? Все эти факты определённо противоречат указываемым в российских учебниках целям первого периода кампании. Совершенно очевидно, что задача перед войсками ставилась какая-то совсем другая. Какая же?
Сегодня достоверно известно, что Александр I готовил наступательную войну. Начать её планировалось ещё в 1811 году, когда с молдавского театра военных действий, где шла реальная война, были сняты пять дивизий (. ) для переброски на западную границу, откуда никаких угроз России не исходило. Годом ранее незадолго до того созданной агентурной сети за рубежом были даны поручения не только собрать максимально точные сведения о составе и дислокациях французских и союзных Франции войск в Европе, но и о состоянии приграничных крепостей на территории Франции, что более, чем наглядно свидетельствует о предполагаемом характере предстоящей войны. По дипломатическим каналам велась интенсивная обработка правителей Австрии и Пруссии с целью добиться создания новой антифранцузской коалиции. Более того, Александр предпринял попытку склонить к переходу в российское подданство князя Понятовского, фактического правителя Герцогства Варшавского (разумеется, не напрямую, а через своего «молодого друга» Адама Чарторыйского), предлагая ему выступить в предстоящей кампании на стороне России против Наполеона в обмен на воссоздание Польского королевства как автономии в составе Российской империи.
Как известно, нападение на Герцогство не состоялось по причине решительного отказа Австрии и Пруссии в очередной раз выступать против Наполеона. Однако из пяти прибывших с турецкого фронта дивизий назад были возвращены только две. Таким образом опасность начала войны никоим образом не уменьшалась, а прибытие Александра к армии в апреле 1812 года снимало всякие сомнения в намерениях российской стороны.
На самом деле император Александр на тот момент от идеи наступательной войны уже практически отказался. Действительно – в одиночку Россия бороться с Наполеоном в принципе не могла, что весьма наглядно показали все кампании этого периода. Правда, всё ещё обсуждался вариант вторжения в Герцогство Варшавское в расчёте на то, что сам факт его всё же вынудит Пруссию и Австрию и даже самих поляков вступить в союз с Россией. Надежды на создание коалиции подогревались секретными соглашениями Александра с Францем I и Фридрихом-Вильгельмом III, согласно которым в случае войны их войска, формально на тот момент союзные Наполеону, должны были ограничиваться лишь демонстрациями и не предпринимать активных действий, а также недавно заключённым антифранцузским союзом с Швецией. Но всерьёз в такую возможность уже мало кто верил, да и время, когда, по словам генерала Беннигсена, «власть Наполеона [была – А.А.] менее всего опасна для России», было безвозвратно упущено. Многочисленные войска Франции и её союзников уже стояли на Немане, и наступление силами, уступающими в численности, стало практически безнадёжным делом. Теперь в ставке верховного командования обсуждались различные планы войны на своей территории (ни один из которых, правда, так окончательно и не был принят). Но для исполнения любого из них необходимо было затащить армию Наполеона в Россию.
Вроде бы на первый взгляд в этом не было чего-то особенно сложного. Действительно, после того, как Россия на протяжении всего восьми лет предыдущего периода трижды вступала в войны против Франции далеко за пределами своей территории (в 1799, 1805 и 1806 годах, причём в первых двух случаях являясь прямым их инициатором), и концентрации войск вблизи границ трудно было предполагать, что Наполеон будет спокойно сидеть в Париже и ожидать нападения. Сообщения о намерении Александра развязать новую войну французский император получал регулярно и в больших количествах. Они в разных формах начали поступать ещё с 1808 года, но тогда он категорически отказывался им верить. Однако их поток нарастал и всё более и более подкреплялся фактическими данными. Не было секретом, что Россия в то время, когда Французская империя ровным счётом ничем ей не угрожала, вдвое увеличила военный бюджет, а также наращивала численность существующих полков и создавала новые. Это были и сведения, полученные от агентуры при дворах европейских монархов, откуда регулярно поступала информация об усилиях России по созданию новой коалиции, и крайне обеспокоенные, порой почти панические просьбы о подкреплении французских и польских офицеров, возглавлявших наблюдательные и охранные отряды на границе с Россией, которые сообщали, что при переходе русских войск в наступление их просто нечем будет сдержать, и донесения шпионов из оккупированных приграничных литовских областей как о продолжении наращивания русских войск, так и разговорах подвыпивших офицеров в трактирах, в которых громогласно провозглашалось, что все они со дня на день ожидают приказа императора наступать. И, разумеется, детальный доклад князя Понятовского по поводу предложений Александра о совместном выступлении против Франции. Так что никаких сомнений в скором нападении России попросту не оставалось, и наиболее логичным действием для Наполеона стало бы нанесение упреждающего удара по примеру тех, какие производились им до сих пор по всем армиям, готовящимся к агрессии против Франции и её союзников.
Но была одна серьёзная проблема – французский император очень не хотел этой войны. Необходимо было каким-то образом заставить его вторгнуться на российскую территорию.
Практически все авторы описаний кампании 1812 года приводят высказывание Наполеона: «Россия увлечена роком. Пусть её судьба свершится.» Но лишь немногие определяют эту фразу как несколько странную. И в самом деле – подобное выражение могло быть вполне логичным применительно к государству, совершающему агрессию, но никак не к миролюбивой стране, готовящейся лишь отразить нападение.
Следует обратить особое внимание на весьма важную деталь. Перед началом вторжения Наполеон отдал приказы командующим центральной и правофланговой группировками своих войск королю Вестфалии Жерому Бонапарту и вице-королю Италии Эжену Богарне о защите мостов на Висле. То есть эти соединения должны были отступать от Немана до Вислы и лишь там закрепится намертво. Могло ли произойти подобное отступление, если бы русская армия не предприняла движения вперёд?
Вот именно этим и объясняются действия войск французского императора в первые дни кампании. Жером и Богарне стояли на месте в ожидании нападения русских войск, чтобы, согласно плану Наполеона, начать отступление, сдерживая неприятеля небольшими локальными боями. Вспомним, что они перешли границу лишь после того, как Наполеон уже вступил в Вильно, наступления русской армии не случилось и стало ясно, что операция не удалась. То есть главные силы под командованием самого императора по изначальному плану должны были совершить фланговый обход и в районе Вильно выйти в тыл наступающей русской армии. И это единственное разумное объяснение характера Виленской операции.
Дополнительным доказательством служит то обстоятельство, что после кардинального изменения плана кампании войска Жерома, которым только тогда было предписано отсечь армии Багратиона путь на соединение с армией Барклая, на первом этапе попросту не смогли выполнить эту задачу. Разумеется, практически все российские описания приписывают эту неудачу безынициативности и даже «тупоголовости» брата императора, но в реальности совершенно очевидно, что произошла она по той простой причине, что группировка Жерома была элементарно не готова к наступательным действиям, особенно к необходимому в новых условиях стремительному маршу.
Наполеон, как известно, не относился к числу тех полководцев, которые охотно принимали желаемое за действительное, как это частенько случалось с его австрийскими, прусскими и русскими противниками. Следовательно, пересекая Неман, он был уверен в том, что русская армия уже начала своё наступление. На чём же могла быть основана эта уверенность?
Здесь необходимо упомянуть ещё об одном важнейшем событии, до сих пор не прояснённом до конца. Известно, что сообщение о переходе Немана войсками Наполеона застало Александра на балу в имении генерала Беннигсена Закрет под Вильно. По свидетельствам очевидцев, государь продемонстрировал высочайшее хладнокровие и даже не сразу покинул продолжающийся как ни в чём ни бывало бал. Верноподданные мемуаристы восхищались самообладанием царя, хотя и отмечали некоторое охватившее его волнение, которое он весьма успешно скрывал. Впрочем, конечно же, было понятно, что началось поистине титаническое, эпохальное событие, и вызванное этим известием возбуждение государя вполне объяснимо. Но что скрывалось за его спокойствием?
Любопытно то обстоятельство, что немалое количество мемуаристов, включая достаточно приближённых к персоне самодержца, утверждают, что Александр заранее точно знал день, когда войска Наполеона перейдут Неман. Трудно однозначно оценить, насколько справедлива или несправедлива их уверенность. Однако если считать такую информированность реальной, то источником её, конечно же, не могли стать разведка или некий тщательный анализ (коего не имелось и в помине). Она могла родиться лишь в том единственном случае, если царь сам приложил руку к её созданию. Хладнокровие, проявленное им при получении известия о переходе французами Немана с наибольшей долей вероятности свидетельствует как раз о том, что его план начал осуществляться.
Ни для кого не секрет, что история – явление весьма двойственное. С одной стороны – есть точная наука, оперирующая датами, цифрами, археологическими исследованиями, изучением предметов быта, искусства, войны, научной деятельности и документально подтверждёнными фактами. С другой стороны – мимо исторической науки прошла невероятная по объёму и значимости масса фактов, оставшихся неизвестными, поскольку они не зафиксированы в письменном или предметном виде. Неисчислимое количество устных переговоров, бесед, сообщений, обсуждений, изложенных проектов и планов, дискуссий, советов и прочих вербальных и визуальных форм навсегда скрылись от всех исследователей в тумане времени. Даже невозможно себе представить, как выглядела бы история человечества, если бы этот пласт сведений был доступен историкам. Уверенно можно сказать лишь одно – взгляды на очень многие великие и невеликие исторические события подверглись бы весьма существенной корректировке.
Немногим менее значимым можно считать огромный объём сведений, до сих пор скрытый в различных российских архивах. Без сомнения, каждому историку неоднократно попадались на глаза «Бюллетени Великой армии» со штампом «Запрещено», проставленным в годы большевистского режима. В начале 90-х годов мне довелось общаться с главным редактором журнала «Родина» В.Долматовым и писателем Л.Аннинским, от которых я узнал о том, что после состоявшегося тогда кратковременного открытия архивов им удалось бегло просмотреть лишь около 5%, из которых на страницах журнала оказалось возможным опубликовать не более 1%. Гигантское количество документов по сей день остаются неизученными и даже попросту неизвестными историкам.
Совокупность перечисленных выше фактов о начале кампании 1812 года весьма убедительно приводят к выводу о том, что накануне вторжения в пределы Российской империи Наполеон получил некое сообщение о начале наступления русской армии. Каким могло быть это сообщение? Существует, конечно, множество вариантов. Это могли быть сведения, полученные от перебежчиков, которых перед началом войны было немало. Это могли быть доклады многочисленных лазутчиков или информация, полученная от мирных жителей Литвы, с нетерпением ожидавших прихода Наполеона. Это могла быть некая подложная копия приказа по русской армии. Одно ясно – если такое сообщение действительно было получено французским императором, то оно, вероятнее всего, было инспирировано Александром I с целью спровоцировать Наполеона на вторжение в Россию. Причём сделано это было достаточно искусно – Наполеон должен был полностью поверить в факт свершившегося события. Конечно, теоретически это могла быть и ошибка или даже сознательная дезинформация с целью ускорить развитие событий со стороны кого-либо из французских, а тем более – польских офицеров, но именно только целенаправленная провокация Александра складывает все пазлы в единую логическую картину. Поскольку если она действительно состоялась, то удалась на все 100%.
Если подобное сообщение было передано Наполеону устно – оно для нас навсегда так и останется в области предположений. Но нельзя полностью исключать и того варианта, что некое донесение по сей день находится среди засекреченных документов в одном из российских архивов. Тогда ещё сохраняется шанс на его открытие и окончательное прояснение вопроса – «почему Наполеон напал на Россию». Однако произойти это может лишь после того, как историческая наука в России перестанет быть «национально-ориентированной», то есть служить средством пропаганды вопреки исторической правде. Не случайно сегодня многие настоящие историки приводят цитату из А.Чехова о том, что «не может быть национальной истории так же, как не может быть национальной таблицы умножения» (очевидно, в его время подобная проблема уже стояла). И, разумеется, когда изучение истории в поисках истины перестанет классифицироваться как уголовно-наказуемое деяние.