Водолазкин сестра четырех о чем
Сестра моя смерть: дебют Евгения Водолазкина в драматургии
Каждая новая книга Евгения Водолазкина — событие для русской словесности. Тем более нельзя было пройти мимо первого опыта писателя, литературоведа и постоянного колумниста «Известий» в области драматургии. Бумажная книга, впрочем, выйдет только осенью, а пока все четыре входящих в нее пьесы доступны в электронном и аудиоформате. Критик Лидия Маслова не преминула ознакомиться с ними и представляет книгу месяца — специально для «Известий».
Евгений Водолазкин
Сестра четырех
Москва: Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2020. — 323 с.
Прозаик Евгений Водолазкин давно вызывает интерес театральных режиссеров (существуют спектакли по его повестям «Соловьев и Ларионов» и «Близкие друзья», и даже грандиозный религиозно-исторический роман «Лавр» сумел уместиться в сценическую версию). Однако в качестве драматурга он дебютирует лишь сейчас — сборником из четырех пьес, вроде бы и разных по жанру, но объединенных метафизическими интересами автора.
Несмотря на твердое стремление Водолазкина дистанцироваться от того, что нервно обсуждается в газетах, блогах и по радио, велик соблазн анонсировать первую, заглавную пьесу как непосредственный отклик на коронавирусную пандемию, в котором преобладающей эмоцией, по признанию самого писателя, является недоумение.
Разумеется, лучший способ выразить полное непонимание и растерянность — это абсурд, которого Водолазкин не жалеет, описывая происходящее в палате инфекционной больницы имени Альбера Камю. Во второй половине пьесы французский коньяк (возможно даже, одноименный с писателем-экзистенциалистом) становится коммуникативной смазкой для пациентов. Впрочем, герой знаменитого романа «Чума» демонстрировал гораздо большую рассудительность, мужество и самообладание, чем мечущиеся в беспомощной панике водолазкинские персонажи.
Сцена из спектакля «Соловьев и Ларионов» в театре «Современник»
В больнице с экзистенциальной вывеской заточены, помимо врача и медсестры, «человек-пицца» по кличке Фунги, занимающийся «ритейлом продуктов питания», и писатель, претендующий на то, чтобы в своей объективно-описательной функции оставаться «над схваткой». Он и предлагает свою фантазийную версию зарождения коронавируса: «Этот тип запек карасей в сметане, густо посыпал их вирусами из банки и, приклеив усы, отправился раздавать на площадь Тяньаньмэнь».
Чуть позже к персонажам присоединяется народный депутат, предлагающий нехитрый способ оптимизации лечебного процесса — путем перемещения лишних больных в коридор или во двор, — а также повышающий градус абсурдизма демагогией:
«Пока мы не решим вопросов демографии, мы не решим ни одного важного для страны вопроса. Ни одного! Дело ведь не только в том, чтобы зачать ребенка. Это — сколько угодно! Это как раз проще всего. Раз-раз-раз — и бегают по улицам Кольки и Польки! Задача-то как раз в том и состоит, чтобы убрать их с улицы, заставить учиться. А потом — отправить в космос»
Несмотря на декларируемую Водолазкиным бахтинскую «вненаходимость» автора, смотрящего на героев со стороны, в иные моменты обнаружить его присутствие совсем не трудно. Именно писатель разбивает об пол служащее источником «психоза» надоедливое радио, приносящее примерно одинаковые новости из разных точек планеты, а то и проявляющее собственную злую волю. Вненаходимость — вненаходимостью, а своего острого интереса к теме смерти, одной из важнейших в его прозе, Водолазкин не скрывает и как драматург.
Площадь Тяньаньмэнь в Пекине
Так или иначе, во всех пьесах он клонит к тому, что к смерти надо готовиться заранее, в идеале — с самого начала жизни (несмотря на общечеловеческую легкомысленную склонность жить так, будто смерти вообще нет). И если под кроватью у кого-то в первом акте лежит коса (по совместительству служащая и чеховским ружьем, и «роялем в кустах»), то рано или поздно ее хозяйке придет время собирать урожай, пусть даже в данном случае спасительный занавес успеет опуститься раньше.
«В результате вскрытия при отворачивании левого полушария головного мозга над левой половиной мозжечкового намёта обнаружена пуля. Тип — тупоносая оболочечная калибра «Наган». В настоящее время она хранится в Музее Кирова за пуленепробиваемым стеклом. Шансов на выживание у покойного не было. Вещество левого полушария мозжечка размозжено»
Околомедицинская тематика в «Музее», как и в «Сестре», неумолимо перетекает в религиозно-философскую и подталкивает к излюбленной Водолазкиным идее, что только вера в Бога — главное, если не единственное, средство от страха смерти.
Никто вроде бы формально не умирает в заключительной пьесе «Микрополь» (кстати, уже поставленной в прошлом году в Томске), однако ее название рифмуется с «некрополем» достаточно отчетливо, чтобы воспринимать носящих греческие имена героев как изначально мертвых. Не отвлекают даже их комические суетливые потуги баллотироваться в мэры, обманывать дольщиков, жен и мужей (в водолазкинском понимании человек, отказывающийся видеть метафизическое измерение, мало чем отличается от мертвеца).
«Микрополь» — политическая сатира с элементами фривольного свингерства, внутри которой таится греческая трагедия, без долгих проволочек превращающаяся в фарс. В его финале, как и полагается, возникает deus ex machina, чтобы вернуть надежду отчаявшемуся хору обманутых дольщиков, однако эта внезапная победа разума и справедливости над тотальным хаосом выглядит кратковременной и случайной.
Рецензии на книгу « Сестра четырёх » Евгений Водолазкин
Сборник пьес «Сестра четырех» станет для большинства разочарованием. Тут вам и пандемия, и претензия на комедии абсурда. Но лично мне пьесы понравились.
Моей любимой стала вторая пьеса «Пародист». Ее я, действительно, нашла смешной. Нереалистичной, но смешной и довольно абсурдной. Сходила бы на ее постановку, так мне понравилось.
полный бред!
жалко выкинутых денег!
Фото обложки и страниц книги для ознакомления.
После прочтения Лавра и Авиатора я была готова скупить всего Водолазкина, какие блестящие были эти книги. И каждый след раз оказывался хуже и хуже. Ощущение, что пишет не сам автор, а литературные негры за него на пике его славы. Попытка выжать из себя что-то интересное в этих пьесах ни к чему не привела. Одноразовая книга за которую 200 руб жалко. Шрифт главное по-больше, чтобы соблюсти объём страниц и Нормик. Я тоже в институте так делала с курсовыми)) короче эта книга последняя которую купила Водолазкина. Не тратье деньги и главное время.
СМЕРТЬ ЕЙ К ЛИЦУ: ВАРИАНТ COVID-ДРАМЫ ЕВГЕНИЯ ВОДОЛАЗКИНА
Пьеса Евгения Водолазкина «Сестра четырех» (2020) принадлежит к актуальной литературе – наметившемуся в новейшей русской драматургии тематическому направлению «covid-драма», возникшему весной 2020 года как реакция на угрозу пандемии, глобальный социальный кризис, пошатнувшуюся систему традиционных европейских ценностей, таких, как толерантность, демократическая «открытость» границ (личных, социальных, культурных), признание безусловной ценности человека[1].
Такие тематические повороты уже случались. Напомню, что в силу родовой специфики драма оперативно реагирует на еще не пережитое событие, примером чего служат пьесы периода ВОВ ( «Нашествие» Л. Леонова, «Русские люди» К. Симонова, «Песнь о черноморцах» Б. Лавренева, «Сталинградцы» Ю. Чепурина), «производственные пьесы» о НТР 1970-х («Человек со стороны» И. Дворецкого, «Протокол одного заседания» А. Гельмана, «Из жизни деловой женщины» А. Гребнева) с их злободневностью, острой постановкой общественно значимых вопросов, публицистическим звучанием. Как следствие – локальность, недолгий всплеск интереса к ним читателя / зрителя ( лишь немногие из этих произведений пережили свое время).
Кроме того, появление «covid-драмы» было бы невозможно без документальной драматургии, которая с конца ХХ века активно развивается в российской «новой драме», стремящейся запечатлеть деструктивные явления постсоветского социума («Театр. doc», «уральская школа»).
На общем фоне «Сестру четырех» выделяет состоявшаяся публикация (АСТ: «Редакция Елены Шубиной» ), сделавшая ее знаковым явлением новейшей литературы.
Сама же драма поставила меня перед дилеммой: чего в ней больше: «неотделанности» материала или сознательного ориентира на перформативность?
В пользу последнего говорит то, что Е. Водолазкин обращается к пандемии «здесь-и-сейчас», подталкивает читателя / зрителя к активному со-переживанию драматической ситуации, по сути, объединившей сценическое и внесценическое время-пространство (проблема Сovid-19 все еще не решена, более того, связанные с ней тревожность и общая неустроенность управляют стереотипами массового сознания). И вместе с тем необходимы существенные уточнения, касающиеся перформативно-рецептивного потенциала различных уровней художественной структуры[4], эстетические решения которых не всегда убедительны.
Получается, что намеченный поворот темы в логоцентричную плоскость, который оправдал бы нарочитую условность как «обнажение приема», раскрыл бы еще один аспект пандемии, ставшей «локомотивом литературы» (с. 69), а вместе с тем и исключительную роль Слова в современном мире, значение документальной литературы ( вспомним реплику Сестры-Смерти: «Когда человек уходит, нужно, чтобы после него остался хотя бы текст» (с. 72) ), обрывается за счет возвращения к остро социальной проблематике. Вместо литературной авторефлексии драматургическое высказывание сворачивает на знакомую колею, движется по накатанной…
Отсюда – ожидаемый финал, напоминающий о традиционном приеме Deus ex machinа: прибывшие Полицейский и Психиатр дают логическое объяснение всему происходящему (пандемия закончилась, а запертые в палате пациенты просто этого не знали, Сестра – это душевнобольная, уже убившая трех человек). Так внезапное вмешательство автора, «разрубающего» узел конфликта, превращает практически готовую трагическую развязку если не в happy end, то в «облегченное» разрешение сюжетных противоречий.
Здесь ощутимы сатирические ноты, свидетельствующие о социальном скептицизме: несмотря на последнее заверение Сестры в том, что «жизнь уже не будет прежней», поведение персонажей, получивших счастливое освобождение от смерти, говорит, скорее, об обратном. Показательно, что их готовность изменить жизни после пандемии прерывается репликой Депутата: «Никуда вы не пойдете» и ответом Писателя: «Не пойду» (с. 100).
А что касается вопроса об идейно-эстетическом потенциале пьесы Е. Водолазкина, ответ на него может быть следующим: в ряду произведений проекта «covid-драма» «Сестра четырех», безусловно, значима как попытка зафиксировать динамичную, становящуюся современность, «не отлежавшуюся» еще в авторском сознании, но ставшую неотъемлемой частью повседневного опыта, тотально релятивного «здесь-и-сейчас» современного человека.
Сестра четырех
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Философская пьеса «Сестра четырех» – это первая часть одноименной книги известного российского прозаика, филолога, лауреата главных отечественных литературных премий, автора бестселлеров «Лавр», «Авиатор», «Брисбен» и других – Евгения Водолазкина.
2020 год. В мире бушует эпидемия опасного коронавируса, ежедневно уносящая жизни тысяч людей. На окраине Москвы в инфекционной больнице имени Альбера Камю оказываются заперты несколько пациентов: молодой разносчик пиццы по прозвищу Фунги, пожилой Писатель, уже много лет пребывающий в творческом и личностном кризисе, и амбициозный Депутат среднего возраста. За их состоянием следит единственный оставшийся в больнице Доктор, находящийся на пределе душевных и физических сил, и медицинская Сестра неопределенного возраста. Еще есть бодрый Полицейский и загадочный Психиатр.
Оказавшись вместе, герои обсуждают не только эпидемию и политику, но и множество экзистенциальных вопросов, касающихся всех и каждого. И все это время за стенами больницы раздается стук топора. Поди пойми: то ли новое отделение строят, то ли гробы заколачивают. Нездоровая какая-то атмосфера…
«В связи с нынешней пандемией на каждой стране, каждом городе и каждом деревенском клубе висит амбарный замок. Возникает дерзкая догадка: а, может, дело не в вирусе? Может, дело как раз-таки в замках? Время снимать замки – и время их развешивать. Может быть, глобализация достигла той степени, когда все ждут повода, чтобы закрыть дверь?
Эти и другие вопросы решают четыре пациента инфекционной больницы имени Альбера Камю. Они еще не знают, что на этом пути их ждут большие открытия».
«Сестра четырех». Отрывок из пьесы Евгения Водолазкина про карантин
Вот что написал о пьесе ее автор Евгений Водолазкин, лауреат премии «Большая книга» и «Ясная Поляна»: «В связи с нынешней пандемией на каждой стране, каждом городе и каждом деревенском клубе висит амбарный замок. Возникает дерзкая догадка: а, может, дело не в вирусе? Может, дело как раз-таки в замках? Время снимать замки — и время их развешивать. Может быть, глобализация достигла той степени, когда все ждут повода, чтобы закрыть дверь? Эти и другие вопросы решают четыре пациента инфекционной больницы имени Альбера Камю. Они еще не знают, что на этом пути их ждут большие открытия».
[[<"fid":"340381","view_mode":"default","fields":<"format":"default","alignment":"center","field_file_image_alt_text[und][0][value]":false,"field_file_image_title_text[und][0][value]":false,"external_url":"">,»type»:»media»,»field_deltas»:<"2":<"format":"default","alignment":"center","field_file_image_alt_text[und][0][value]":false,"field_file_image_title_text[und][0][value]":false,"external_url":"">>,»attributes»:<"class":"media-element file-default media-wysiwyg-align-center","data-delta":"2">>]]
Среди действующих лиц молодой разносчик пиццы, который называет себя Фунги, заслуженный Писатель шестидесяти четырех лет, активный сорокалетний Депутат, его ровесник Доктор, уставший от всего происходящего, медицинская Сестра «неопределенного возраста» и Полицейский «в расцвете сил». За стеной палаты время от времени раздается стук топора — то ли строят новое отделение больницы, то ли делают гробы. В четырехместную палату, где поначалу лежит только Фунги, постепенно кладут других пациентов, которые, как и бывает в больницах, обсуждают диагноз, странный вирус, собственных жен и, конечно, политику.
Полный текст пьесы в ближайшее время появится на ЛитРес в электронной и аудиоверсии, в печатном виде — позже.
Вечер. Больничная палата.
РАДИО. Передаем вечерние новости. Сегодня опубликована статистика по жертвам коронавируса в США.
ПИСАТЕЛЬ. Давайте выключим, а? Я здесь уже четвертый день — и ничего другого пока не слышал.
ФУНГИ. Неужели четвертый день?
ПИСАТЕЛЬ. А может — шестой. В замкнутом пространстве время не чувствуется.
Фунги выключает радио. За стеной слышен стук топора.
ФУНГИ. Они работают в три смены. Круглые сутки. Слышите, как топор ходит? Все-таки и у нас умеют работать быстро.
ПИСАТЕЛЬ. Знать бы еще, что они там с такой скоростью делают. ФУНГИ. Может, действительно, гробы? Отчего-то же Сестра высказала такую мысль?
ПИСАТЕЛЬ. Вы заметили: она сидит у нас все дни напролет. У нее что — других пациентов нет? Вы находите этому какое-то объяснение?
ФУНГИ. Нахожу. Может быть, это звучит нескромно, но, мне кажется, я ей понравился.
ПИСАТЕЛЬ. Да что вы!
ФУНГИ. Более того: у меня возникло подозрение, что она… Ищет со мной близости.
ПИСАТЕЛЬ. В самом деле? Ну, тогда это все объясняет.
ФУНГИ. Необъяснимых вещей на свете нет. (Достает из рюкзака бутылку водки.) Если хорошо подумаете, вы найдете объяснение всему. В крайнем случае — обратитесь ко мне. Как вы думаете, почему так хорошо работает моя мысль?
ПИСАТЕЛЬ. Даже не догадываюсь.
ФУНГИ. Потому что я ее — стимулирую (ставит на тумбочку две жестяные кружки и разливает в них водку).
ФУНГИ. Это не «ого» — «ого» было, когда я сюда въезжал. Но день за днем, предаваясь мыслительной деятельности, я незаметно для себя выпил значительную часть. И теперь предлагаю допить оставшееся. Мы должны встретить вирус во всеоружии! Что говорит на этот счет литература?
ПИСАТЕЛЬ. Литература не возражает.
ФУНГИ. Ну, что — есть у вас еще необъяснимые вещи?
ПИСАТЕЛЬ (задумчиво допивает содержимое кружки). Удивительное дело — все начало объясняться само собой. Хотя — нет, кое-что осталось необъясненным. Вот смотрите: сейчас во всем мире объявлено чрезвычайное положение. Закрыты школы, театры, магазины — все, что способно закрываться. Мир остановился.
ФУНГИ. Так ведь сейчас пандемия. Пан-де-ми-я. Одно слово чего стоит — как оркестр! Ваше здоровье!
ПИСАТЕЛЬ. Есть слово эпидемия. Когда эпидемия охватывает весь мир, ее называют пандемией. Это происходит время от времени.
ФУНГИ (наливает). Ну, происходит, ну, время от времени, все естественно — в чем здесь непонятка?
ПИСАТЕЛЬ. А вот в чем: отчего мир остановился именно сейчас?
ФУНГИ. Подождите. Для начала выпьем (пьют). Отвечаю вопросом на вопрос: а почему моя жена вместо пиццы положила в коробку «Мать» Горького? (С шумом нюхает рукав пижамы.) Мать-перемать! В мире должны быть тайны.
ПИСАТЕЛЬ. Получается, что даже вы не можете все объяснить?
ФУНГИ. Получается, так. Иначе было бы слишком скучно. Нет, честное слово, лучше уж я чего-нибудь не объясню, чем мы умрем от скуки (берется за бутылку).
ПИСАТЕЛЬ. Не много ли?
ФУНГИ. Там осталось всего ничего. Жена говорит: то, что на дне, — это слезы, нельзя их оставлять.
ПИСАТЕЛЬ (занюхивая рукавом). Я не все выпил. Там совсем не на дне было, хороших полбутылки. Какие же это слезы?
ФУНГИ. Горькие. Попробуйте — горькие или нет?
ПИСАТЕЛЬ (пригубив). Пожалуй что горькие.
ПИСАТЕЛЬ. Возникает законный вопрос: кто создавал этот вирус? И кто не закрутил банку?
ФУНГИ (приглушенным голосом). Пока понятно лишь одно: кто-то не закрутил. Может, в туалет вышел или, там, покурить. Банка опрокидывается сквозняком — дзынь! — и вот, пожалуйста, весь мир стоит на ушах. Послушайте! (Хлопает себя по лбу.) Как я до этого сразу не додумался? Банку закручивать — не собирались (лезет в рюкзак, достает вторую бутылку).
ПИСАТЕЛЬ. Но мы ведь уже допили слезы! Новая бутылка, насколько я помню, не планировалась.
ФУНГИ. Это форс-мажор. Дело государственного значения (разливает водку по кружкам). Сейчас мы выпьем, и я скажу что-то очень важное. Под запись.
ПИСАТЕЛЬ. У меня нет ни бумаги, ни ручки.
ФУНГИ. А еще писатель! Тогда пишите на телефоне. Так вот. Неизвестный диверсант, гуляя по Великой китайской стене, подложил банку с вирусом под один из зубцов.
Писатель включает мобильник и пишет.
ПИСАТЕЛЬ. …под один из зубцов. Я не помню, есть ли на этой стене зубцы. На кремлевской есть, а на китайской — не помню.
ФУНГИ. Я тоже не помню. Ладно, давайте по-другому. Пишите. Этот тип запек карасей в сметане, густо посыпал их вирусами из банки и, приклеив усы, отправился раздавать на площадь Тяньаньмэнь.
ПИСАТЕЛЬ (пишет). …на площадь. Какой, однако, тонкий расчет! Усатый человек раздает на площади карасей в сметане — что может быть естественнее? Только кем же был этот диверсант?
ФУНГИ. Не исключается инопланетный след. Не будем показывать пальцем, чтобы не обидеть ни одну из планет, но, по свидетельствам очевидцев, в походке незнакомца было что-то неистребимо марсианское. Остаток содержимого банки диверсант высыпал в Янцзы — все до последнего вируса. Или в Хуанхэ, что одно и то же.
ПИСАТЕЛЬ. Здесь с вами можно поспорить.
ФУНГИ. Я вас умоляю! Зачем спорить по таким пустякам? (Разливает, пьют.). Так вот, пишите: спустя час случайный прохожий по фамилии Сунь подошел к реке.
ПИСАТЕЛЬ (пишет). … подошел к реке. Есть. Подозреваю, что сунул в реку руку. Сунул ведь?
ФУНГИ. Хуже. Он вошел туда целиком.
ПИСАТЕЛЬ (пишет). Це-ли-ком. Зачем?
ФУНГИ (разливает). Не знаю… Должно быть, уронил туда что-нибудь. Например, томик Мао. Или тот же китайский зонтик. Вырвало ветром из рук и — привет!
ПИСАТЕЛЬ. Нет, скорее всего, он уронил туда драгоценную шпильку, которую нес жене. Я думаю, что его жену звали Баожей, что значит «драгоценная шпилька». Так что с Сунем?
ФУНГИ. Ну, выловил он драгоценную шпильку и возвращается, короче, домой. Мокрый, озябший. Жена его встречает, как обычно, с улыбкой: здравствуй, мужа мой Сунь. А у него зуб на зуб не попадает. Его, короче, колотит по полной программе. Она ему: Сунь, а, Сунь? Что ты молчишь, мужа мой Сунь? Ужин совсем остыл, мужа мой Сунь.
ПИСАТЕЛЬ (пишет). …мужа мой Сунь… До чего точно вы передаете интонации.
ФУНГИ. А китайский этот пациент ей и отвечает: вэй, в зараженную реку входил. Вэй, у меня какой-то вирус, на корону похож. Тут выясняется, что в то самое время, когда он погружался в реку, жена его была на площади Тяньаньмэнь. Хотела, понимаешь, купить мужу чего-нибудь на ужин. Там увидела, что раздают карасей в сметане — бесплатно: взяла, не взвешивая, примерно полкило.
ПИСАТЕЛЬ. … примерно полкило. А зачем платить, если дают бесплатно? Тоже ведь можно понять. Все?
ПИСАТЕЛЬ. Да, но… Судя по стилю, вы злоупотребили женьшенем.
ФУНГИ. Возможно. Сохраните и скопируйте в почту. Надо бы назвать как-то.
ПИСАТЕЛЬ. «Ты помнишь, как все начиналось»?
ФУНГИ. Нет, скорее — «Заразительный смех» или что-то в этом роде. Теперь остается найти адрес Министерства по чрезвычайным ситуациям. Пошлем нашу бумагу туда, потому что ситуация складывается, прямо скажем, чрезвычайная.
ПИСАТЕЛЬ (роняет голову на руки). Я не понял одного — в чем состоит цель нашего письма?
ФУНГИ. Не надо во всем искать какую-то цель. Есть вещи, которые делаются без цели. Просто из любви к прекрасному. Нашли адрес? (Замечает, что Писатель спит.) Вот те на: а он спит! (Вынимает из руки Писателя телефон. Набирает на телефоне адрес.) Так: МЧС. Копии: МВД, МИД, Росатом, Роскосмос… Отправляю. Он спит, а я бодрствую. Один — за весь мир в ответе.