раз пошел я помолиться в божий монастырь
«Помолитесь, помолитесь, я так хочу в монастырь!»
Рассказы игуменьи Георгии (Щукиной). Часть 1
В воскресенье, 14 ноября, исполнилось 90 лет Георгии (Щукиной), почетной игуменье Горненского монастыря. В этом же году отметили 30-летие ее игуменства на Святой Земле. Скольких паломников из России и всего православного мира игуменья Георгия встретила тут, утешила своим ласковым обращением, словами любви, этой знаменитой в ее исполнении песней: «Сердцу милый, вожделенный / Иерусалим, Святейший град…». Но не все знают, каким многоскорбным и трудным был её путь. Сегодня мы попросили игуменью Георгию рассказать о своей жизни и выборе монашеского пути.
Сила нужна была.
Игуменья Георгия (Щукина) – Матушка Георгия, весь XX век в России называют крестоносным. Что это за время такое для страны было? Расскажите, пожалуйста, о себе.
– Родилась я 14 ноября 1931 года в городе, который тогда назывался Ленинград. При Крещении назвали Валентиной, это значит «сильная». Сила нужна была. Детство мое прошло до войны, я его мало помню. А страшное время блокады запомнилось хорошо.
Голод был страшнейший. Сварили тогда в пищу все, что было сделано из кожи: пояса, сумки, подметки даже. Однажды пришла к нам мамина подружка. А на комоде у нас лежали продуктовые карточки, она их и взяла. Только одна детская карточка осталась. А это 125 граммов хлеба. После этого наш папа скончался от голода. Он умирал, а мама настолько слаба была, что даже не могла встать к нему. 10 дней он лежал потом в прихожей. Квартира вся пустая. Соседи все поумирали уже к тому времени, его даже вынести было некому.
Мама совсем слегла, мне Господь давал еще силы, ходила я за этими кусочками хлеба, за другими скудными продуктами, которые распределяли также по карточкам. Пошла я как-то за хлебом, мне взвесили, хотела уже брать с весов, а мой хлеб у меня выхватили. К тому, кто это сделал, еще другие подбежали, целая драка завязалась. Иду домой и плачу. В нашем подвале тогда военных расселили. Они меня постоянно видели, как я в магазин хожу. И тут один меня рукой манит, спрашивает, что случилось. Я рассказала, он, – Царство ему Небесное! – дал мне тогда кусочек хлеба, который я и принесла домой.
Так и за водой я ходила – это счастье, что к соседям; другим, даже сильно ослабевшим от голода, приходилось ходить далеко, на Неву. Когда мама послала меня к своей сестре Матрене сказать, что папа умер, я почти целый день шла, хотя она жила недалеко от нас, три-четыре остановки. Тетя Мотя, которая потом меня и воспитывала, одинокая была, детей не имела. Супруг ее, раб Божий Сергий, мой крестный, был моряком и еще раньше погиб. Она проработала в больнице им. Ф.Ф. Эрисмана почти 30 лет.
Площадь, скирды какие-то сложены на ней. Подумала: «Дрова?» А это, оказалось, покойнички
Дохожу до больницы, смотрю: машины идут одна за другой. Я посторонилась, а как за угол завернула, взгляд уперся: площадь, скирды какие-то сложены на ней. Подумала: «Дрова?» А это, оказалось, покойнички! Машины их собирали по городу, а здесь сгружали и складывали друг на друга, на морозе они долго еще потом лежали. Хоронить тогда не было возможности.
Когда я тете Моте про папу сказала, к нам тоже машина приехала, люди в белых халатах зашли в квартиру и на носилках вынесли всех наших покойничков.
Господь помог пережить все это. А люди от голода и несчастий рассудка лишались. Ни воды, ни света, ни дров – ничего уже не оставалось. Мертвый город.
Другого детства мы не знали
– Как закончилась блокада?
– Когда пробили Дорогу жизни, по Ладожскому озеру стали вывозить блокадников: сначала на машинах, потом в поездах. Я обморозилась, без сознания уже в поезде оказалась. В Орехово-Зуеве мама сдала нас, двух покойниц: Ниночку – сестру, она там где-то в братских могилах и похоронена, и меня тогда, как покойницу, в морг определили. А я потом прямо воскресла. У меня обморожение было, на правой ножке пальчики даже ампутировали. И ручки были обморожены, но Господь сохранил.
– Блокада закончилась, но война-то еще продолжалась?
– Да, нас всех, блокадников, на Кубань отправили. Через три месяца, когда я уже чуть подокрепла, приехала в станицу Кавказскую, маму разыскивала. Нашла ее, немножко пожили, опять беда: немцы уже на юг заявились. Предлагали всем ехать в Германию работать, и многих так вывозили – сначала добровольцев, потом невольников. Уже когда наши наступали, фрицы стали хаты поджигать, расстреливать, виселицы устроили. А мы – мама, я, двоюродная сестра Лидочка и бабушка, у которой мы жили, – спаслись тем, что 10 дней просидели в хозяйском погребе, не высовывались, – он далеко был, на огороде, поэтому нас и не нашли. Партизаны потом нас освободили, но еще одно несчастье: началась эпидемия сыпного тифа. Мама заболела и умерла, там ее, за станицей, и похоронили.
Многое Господь еще дал испытать, пережить. Но шла война, у всех было полно бед, и нам все, что происходило, казалось тогда само собой разумеющимся… Другого детства мы не знали. Побыла я и в детдоме – слава Богу, что недолго. Потом, уже в 1944-м году, вернулась в Ленинград, у тети Матрены жила, это мамина сестра. Меня тогда устроили работать в столовой неподалеку от Финляндского вокзала в Ленинграде. Тяжело там было тем, что требовали обвешивать, чтобы эти недовесы директору доставались. Потом, к счастью, меня устроили в Центральный Исторический архив. А до этого – единственное утешение, что недалеко от предыдущей работы Преображенский собор был. Стала я туда после работы заходить помолиться.
«Возьми меня, Господи»
Валя Щукина до пострига – Как Господь в обитель приводит, к монашеству?
– Надо, чтобы было призвание к монашеству. Кто-то хочет замуж выходить, а другая себя Господу посвятить желает. Здесь, в этом мире, все преходящее, надо позаботиться о вечной жизни. У монахов все же правило с поклонами, послушание в монастыре, – все условия: спасай только душу. Как говорят: одни приходят в монастырь жить, а другие спасаться. У первых все не так: и трапеза на та, и келлия им не подходит, и послушание не такое: «этого не умею», «плохо себя чувствую» или «не моя череда» – и такое можно услышать. А этого монахиня или послушница не должны говорить. Такие не по призванию пришли в обитель. А та, кто знает, зачем пришла в монастырь, – ради спасения свой души, ради Царства Небесного, ради будущей жизни, – может – не может, умеет – не умеет, ее череда – не ее, какая келлия, какая трапеза, – ей все хорошо. Она знает только: «Благословите, помолитесь», – и побежала на послушание. У нее и душа спокойна, и совесть спокойна, и Господь дает утешение и молитву. У таких все: ей, Богу содействующу! – как при постриге говорится. И никаких претензий, – вот эти точно спасающиеся.
Сама я, когда еще была в миру, очень любила проповеди священников в храме. А какие же у нас тогда батюшки были! Сильно их слово воздействовало на душу! Однажды священник на Рождество такое проникновенное слово сказал о том, что все что-то дарят Господу Родившемуся только что. «А мы что принесем?» – спросил он. «Боженька, Господи, что я тебе принесу? Я такая грешница, у меня ничего нет доброго. Я хочу Тебя любить и Тебе хочу себя посвятить. Возьми меня, Господи», – говорю.
Все время, куда ни приду, к Казанской Божией Матери или к святителю Николаю, я всех батюшек просила: «Помолитесь, помолитесь, я так хочу в монастырь!» А они мне отвечали: «Должна быть воля Божия, надо знать ее и благословение на монашество получить». – «От кого, – спрашиваю, – получить благословение. » Слушала я так проповеди, слушала, а там все про подвижников рассказывали, как они себя Богу посвятили… И мое желание уйти в монастырь становилось все больше и больше. Мне тогда едва 16 исполнилось. Кто же такую отпустит, и кто же такую возьмет?
Тетушка моя и слушать ничего такого не хотела, глубоко верующая была, но все твердила: «Я тебя взяла из детдома не для того, чтобы в монастырь отпустить. Меня похоронишь, потом куда хочешь иди – хочешь замуж, хочешь в монастырь, это уже да будет воля Божия».
«С Богом гряди!»
– Тогда же в России вообще уже не было женских монастырей. Это только какой-то особый Промысл Божий привел в обитель?
– Без Промысла Божьего ничего в жизни не происходит. Ходила я тогда в Никольский храм, где чудотворный образ святителя, я там всегда акафисты помогала петь, вроде у меня голосенок прорезался и слух. Батюшки меня уже знали, и алтарницы тоже знали, что у меня желание в монастырь уйти. Я всех просила помолиться, чтобы как-то смягчилось сердце моей тетушки. Однажды алтарница сказала мне, что надо бы у владыки взять благословение. Ленинградским архиереем тогда был будущий Патриарх Алексий I (Симанский). Она меня так взяла как-то за руку и привела к владыке, потому как он тогда в Никольском соборе жил. Владыка Алексий расспросил меня и дал свое благословение на монастырскую жизнь. Я и его попросила помолиться, чтобы Господь смягчил моей тете Мотеньке сердце, – «Потому что она никак, – говорю, – не хочет отпускать. ». – «Да будет воля Божия!» – сказал владыка и благословил меня съездить к старцу высокой духовной жизни, который в Вырицах живет.
Владыка Алексий расспросил меня и дал благословение на монастырскую жизнь
Поехала я туда, а там народу столько! Старец болен – никого не принимает… Вышла его келейница, а ей записочки все передавали, у кого какая проблема, а она потом ответ старца сообщала. И вот, она подошла ко мне и спрашивает: «А ты чего?» У меня никакой записочки запасено не было… «Я из Ленинграда… – отвечаю, – и у меня очень серьезный вопрос». Через несколько минут она вдруг возвращается, берет меня за руку и ведет прямо в домик к отцу Серафиму. Те, кто в очереди были, роптать стали, они-то там давно уже, а я вот только приехала, и почему меня провели.
Захожу, а батюшка Серафим лежал на одре, и так был похож на преподобного Амвросия Оптинского! Знаете, есть такая известная литография, где преподобный лежит на подушке. И вот, я опустилась на коленочки, плачу и ничего сказать не могу. А он и спрашивает: «Ну, что, деточка?» И сам меня стал расспрашивать. Я отвечаю на все вопросы. А про монастырь боюсь даже и заикнуться: «Ну, кто я такая? – думаю. – В монастыре жили такие подвижники, а я кто?» Но батюшка дальше сам беседу ведет, наводящие задавая вопросы, тут уже я и не выдержала: «Батюшка, я так в монастырь хочу!» А он тут же и подхватил: «Вот-вот! Матерь Божия тебя избрала, и ты должна жить в монастыре». И показывает так рукой на фотографию, что на стене у него висела: «Вот твой монастырь». Я вглядываюсь сквозь слезы, и – как солнце: это Пюхтица! И краем сознания уже слышу: «А тетушка твоя пусть ко мне приедет, я с ней поговорю!» – сказал батюшка Серафим. Так меня и благословил: «С Богом гряди. Господь тебя избрал, воля Божия есть. Так Господу угодно и Матери Божией. С Богом гряди!».
«Царица Небесная Сама здесь Хозяйка»
– Матушка Георгия, а тогда же молодежь вообще в монастыри не пускали. Это же вообще еще было время репрессий?
– Про то, что творилось в стране, про лагеря, где людей массами уничтожали именно за веру, конечно, говорили. К моей тете Моте приходили ее подружки. Одна сидит плачет, другая плачет, потому что кого-то взяли, кого-то на Соловки отправили или даже расстреляли. Но для меня это уходило на второй план сознания, у нас много тогда бед было… С 15 лет я стремилась в монастырь, – и всё.
Монахиня Георгия с монахиней Варварой (Трофимовой) на Соловках
– А в монастыре тогда власти давали спокойно жить? Не преследовали?
– Жизнь сестер в Пюхтице, не сказать, чтобы была легкой. Тогда еще ни рабочих и никакой помощи не было. Сестры все сами делали: и пилили, и кололи дрова, и косили, и стога на лошадках возили – ни машин, ни тракторов, ничего не было. В хлебной стояла огромная квашня, втроем месили. Так же и в просфорной. Руки, как от мороза, краснели – так много приходилось раскатывать тесто. Помимо всех других послушаний, надо было запасти дров в хлебную, в просфорную, в храм, в игуменский корпус, в богадельню, в священнический дом. Сестры на себе все дрова таскали. Да еще от уполномоченного было распоряжение: сдать государству норму – столько-то кубометров дров ежегодно. Потом отец Пимен похлопотал, специально встречался с уполномоченным, просил снять с пюхтицких сестер эту норму. Приехал к нам и после литургии и молебна всем сестрам объявил: «Сестры, хочу вас порадовать, милость Божия да будет с вами! Царица Небесная Сама здесь Хозяйка. Благодарите Царицу Небесную, уполномоченный снял с вас нормы по дровам». Вот такое было чудо.
– Помните, как вы впервые оказались в Пюхтице? Кстати, вот потом вас определили нести послушание на Святой Земле, а ведь Пюхтица тоже переводится с эстонского как «святое место».
– В 1949-м году я приехала в Пюхтицу, и игуменья мать Рафаила (Мигачева), с которой мы однажды еще в Ленинграде виделись, назначила меня своей келейницей. Тогда, в первые годы моего жительства в монастыре, Бог сподобил близко общаться с будущим Патриархом Пименом (Извековым). Он был еще архимандритом, наместником Псково-Печерского монастыря и нашим благочинным. Часто приезжал в Пюхтицу, совершал постриги. Присылал для сестер свою машину, чтобы сестры несколько деньков пожили у печерских святынь, поклонились в пещерах преподобным, службу попели. Брали мы чудотворную Пюхтицкую икону и ехали с певчими. В Псково-Печерском монастыре, конечно, исповедовались, причащались. Какие там старчики были – преподобный Симеон (Желнин), молодой отец Иоанн (Крестьянкин), другие. Мы были так счастливы и благодарны!
«Хочешь быть служанкой в доме Матери Божией?»
– Чем запомнилась жизнь в самой Пюхтицкой обители?
– В Пюхтице я застала еще старых монахинь – тех, которые первыми пришли на Святую гору по благословению отца Иоанна Кронштадтского. Меня поселили в келлии вместе с монахиней Аркадией, она родом была из Кронштадта, духовная дочь отца Иоанна Кронштадтского. Дом ее родителей стоял недалеко от дома, где располагалась квартира батюшки Иоанна, так что даже этот святой подвижник к ним домой заходил, а они – к нему в гости ходили. И по его благословению она совсем молоденькой девушкой пришла в Пюхтицу.
Была еще монахиня Ираида, старшая просфорница, она в 14 лет пришла в монастырь и рассказывала, как сама Пресвятая Богородица ее избрала и прислала в монастырь.
– Видение было?
– Вот, однажды она с родителями приехала на всенощную под Успение, ей всего-то лет 13–14. Вечером всенощная, а потом общая Исповедь была. Владыка из Ревеля приезжал и утром собирался служить литургию прямо на горе, там, где единственная часовенка стояла. И вот, после Исповеди ее уложили спать на телеге, поверх сена. И видит она сон. Вдруг перед ней такая красивая Жена предстала, глаза у Нее необыкновенные. Подходит Она и так ласково-ласково смотрит на нее, и говорит: «Дочь Ирина, ты хочешь быть Моей служанкой и жить в Моем доме?» В миру монахиню Ираиду Ириной звали, она и отвечает: «Хочу!» – «Приходи и живи, и служи». «И эта Прекрасная Госпожа еще ближе ко мне подошла, – рассказывала потом монахиня Ираида, – ручку мне так на голову положила. Я такое блаженство, – говорит, – почувствовала, не передать! И вдруг Она вмиг стала невидима. Это Матерь Божия была…».
Преемство оптинской духовной традиции
– А как вы попали в вильнюсовский монастырь Святой равноапостольной Марии Магдалины?
– К нам тогда в Пюхтицы Валя – будущая пюхтицкая игуменья Варвара (Трофимова) – пришла. Она собиралась в вильнюсовский монастырь поступать, но ее сестра подстроила так, что написала ей якобы от игуменьи Нины (Баташевой) письмо, так что Валя туда не попала, а пришла к нам. Мы так с ней сдружились, прямо душами срослись, – не разлей вода! А потом были как-то в отпуске в Вильнюсе, все тогда и выяснилось. Мы с ней туда, к уже старенькой игуменье Нине, перешли, монашеского опыта набираться. Игуменья Нина в молодости была духовной дочерью старца Амвросия (Гренкова), преподобного Оптинского. Так 12 лет в монастыре мы у нее и пробыли.
Паломничество в монастырь Преподобного Александра Свирского
– Матушка, простите, что я вас всё про сложности спрашиваю, вы так светло все рассказываете, а хрущевские гонения вас как-то коснулись, нет?
– А как не коснулись, при Хрущеве монастыри стали закрывать, наш женский в Вильнюсе закрыли, нас тогда приютили в мужском Духовом монастыре. Я, как была уже регентом, так и там хором управляла. Мы чередовались с братией: они сегодня поют, мы завтра, а в праздники и воскресные дни наш сестринский хор пел даже вместе с архиерейским. В пещерном храме лежали мощи Виленских мучеников, которые в течение уже более 550 лет остаются нетленными, как у святителя Спиридона или преподобного Александра Свирского, – у них такие же мощи. Я тапочки для вильнюсских мучеников шила и сама вышивала их. На мощах эти тапочки освящали и раздавали в благословение верующим. Так что мы и при хрущевских гонениях не унывали.
Милосердие
427. Разбойник Кириак, оказавший милосердие новокрещенным, впоследствии сам был помилован
428. Ученики не оказали “нищему” помощи; игумен же на своих плечах принес его в селение, затем “нищий” стал невидим; и был голос к игумену, что если не убедит своих учеников быть милосердными, то они не наследуют с ним Вечной Жизни
Был некий игумен, отец общежительного монастыря, святой по жизни, украшенный всеми добродетелями, милостивый к нищим. Он молился Богу, говоря: “Господи! Знаю, что я грешен, но, надеясь на Твою благость, уповаю спастись ею. Умоляю эту благость Твою, Владыко, не разлучи меня с духовной семьей моей и в Будущем Веке, но сподоби чад моих со мной Вечной Жизни!” Часто повторял святой эту молитву. На эту молитву Господь даровал вразумление. В соседнем монастыре был праздник. Пригласили на него и игумена с его монахами. Он не хотел было идти, но пошел, услыхав во сне голос, сказавший ему: “Пойди на праздник, только пошли своих учеников впереди, а сам иди один сзади них.” Когда настало время, монахи пошли на праздник. Дорогой они увидели лежащего нищего, расслабленного и в ранах. Они спросили о его болезни, он со слезами отвечал им: “Я был болен, а здесь напал на меня зверь. Изломав меня, он ушел, и некому отнести меня в село.” Они сказали: “Мы пешие, без осла, ничем не можем тебе помочь.” Сказав это, они оставили его и ушли. По прошествии короткого времени шел тут игумен и увидел нищего, который лежал и стонал. Узнав о причине такого его положения, он спросил: “Не проходили ли здесь монахи незадолго передо мной и не видели ли тебя?” Нищий отвечал: “И стояли надо мной, и расспросили о случившемся со мной, и ушли, сказав: “Мы пешие, ничем не можем тебе помочь.”” Игумен сказал: “Если можешь, то пойдем вместе потихоньку.” Нищий отвечал: “Не могу идти.” Игумен сказал: “В таком случае я возьму тебя на плечи и с Божией помощью донесу до селения.” Нищий стал отговаривать его: “Отец! Как тебе одному нести меня? Путь далекий, пойди туда и пошли за мной.” Игумен отвечал: “Жив Господь Бог мой! Не оставлю тебя!” С этими словами он взял нищего на плечи и понес. Сперва он чувствовал тяжесть ноши, но потом тяжесть уменьшилась, а вскоре сделалась почти нечувствительной. Игумен недоумевал, почему вдруг тот, которого он нес, стал невидим. И последовал голос к игумену: “Ты постоянно молишься о своих учениках, чтоб они сподобились Жизни Вечной, но дела у тебя одни, а у них другие. Если хочешь, чтобы прошение твое было исполнено, убеди их поступать так, как поступаешь ты. Я – Судия Праведный: воздаю каждому по делам его.” (Еп. Игнатий. Отечник. С. 417. № 4; Пролог. 24 сентября).
429. Об иноке Мартирии, носившем Христа в образе нищего
В стране Саворской жил некий инок, христолюбивый, нищелюбивый и милостивый, молодой по возрасту и старый по разуму. То есть этот инок, по имени Мартирий, проводил святую жизнь. Он имел обычай ходить из своего монастыря в соседний к своему духовному отцу для того, чтобы вместе с ним изливать молитвы перед Господом, И вот, когда однажды по обычаю Мартирий шел к своему духовнику, он встретил на пути лежащего нищего, всего покрытого струпьями. Он намеревался идти туда же, куда шел и Мартирий, но сил у него не было. Мартирий сжалился над ним, разложил на земле свою мантию, положил на нее нищего и понес его на своих плечах. Когда он со своей ношей пришел к монастырю, где жил его духовник, тот встретил его и, как прозорливец, исполненный Духа Святого, громко воскликнул: “Спешите скорее, отворите врата монастырские! Ведь Мартирий грядет, Бога неся!” Мартирии же, подойдя к вратам, снял свою ношу и хотел поднять нищего с земли, но оказалось, что в мантии никого нет, он увидел только образ Господа нашего Иисуса Христа, возносившийся на Небо. И тут послышался голос: “О Мартирий, ты не презрел Меня на земле, а Я не презрю тебя на Небеси! Ты ныне на Меня воззрел милостиво, а Я тебя вовеки помилую!” Когда после этого Мартирий вошел в монастырь, духовный отец спросил его: “Брат Мартирий, где же Тот, Которого ты нес на раменах своих?” Мартирий отвечал: “Если бы я знал, отче, кто Он, я бы простерся у Его ног.” Весть о чудном видении тотчас же разнеслась по монастырю. Духовник же спросил Мартирия: “Тяжело ли тебе было, чадо, нести нищего на плечах?” – “Нет, – отвечал Мартирий. – Когда я нес Его, никакой тяжести не чувствовал, ибо нес Носящего меня и весь мир, Того, Который словом Своим все содержит.” (Прот. В. Гурьев. Пролог. С. 386).
430. Авва Макарий Великий был “как бог земной,” ибо покрывал недостатки братий
Об авве Макарий Великом утверждали, что он был, как сказано в Писании, “бог земной,” потому что, как Бог покрывает мир, так и авва Макарий прикрывал согрешения, которые он, и видя, как бы не видел, и слыша, как бы не слышал. (Достопамятные сказания. С. 150. № 31; Еп. Игнатий. Отечник. С. 310. № 11).
431. Богородица не наказала согрешившего Зенона, потому что он был милостив
Некий Зенон обидел дочь вдовы. Вдова, пребывая в храме Богородицы, просила Владычицу со слезами: “Отомсти за меня Зенону.” Так просила она много раз. Богородица явилась ей и сказала: “Поверь Мне, жена, что много раз Я хотела отомстить за тебя, но руки его возбраняют Мне.” Был же Зенон очень милостив. (Алфавитный патерик. Л. 203).
432. За милосердие игумена Варлаама хлеб чудесно умножался в Махрищской обители
В праздник Святой Троицы собралось много богомольцев в Махрищскую обитель. Игумен Варлаам заботился, чтобы не был нарушен устав гостеприимства преподобного Стефана, и после службы пошел помолиться на его гроб, с верой к нему взывая: “Знаю, о преподобный, что, если только захочешь, можешь нам помочь своими молитвами и малыми этими хлебами насытить множество народу, ибо ты сам по заповеди Христовой питал алчущих и призревал странных и то же ты заповедал нам, чадам твоим.” Сказав это, он велел трапезному брату Симону положить весь хлеб, что был, на трапезу, хотя и в малых ломтях. Народу же было так много, что ни трапезная не могла всех вместить, ни даже келии, и некоторые расположились на монастырском дворе. Трапезник роптал на игумена, говоря сам себе: “Можно ли таким малым количеством хлеба насытить такое множество людей? Наутро нам самим не останется ни крохи.” Но Господь, насытивший некогда в пустыне пятью хлебами пять тысяч человек, явил и здесь Свое знамение. Игумен по обычаю сотворил молитву перед началом трапезы и благословил всех, и что же? Не только насытились все участники дивной трапезы, но и с избытком осталось хлеба и пития столько, что хватило этого не на один только день, а больше чем на три месяца. Братия прославила Господа, дивного во святых Своих, и угодника Его Стефана. (Троицкий патерик. С. 339).
433. Будучи болен и получая много продуктов, старец все раздавал
Об авве Феодоре Фермейском рассказывали: “Когда скит был опустошен, он ушел жить в Фермею и, состарившись, заболел. Братия носили ему пищу. То, что приносил ему первый брат, он отдавал второму, и так по порядку, что принимал от одного, то отдавал другому. Когда же наступало время обеда, он ел то, что приносил ему приходивший в этот час. (Достопамятные сказания. С. 286. № 24).
434. Покупая у бедной старушки подушку, отец Моисей Оптинский дал ей пять рублей вместо рубля
Один раз у отца архимандрита Моисея были гости, с которыми он сидел в зале. В это время в переднюю пришла пожилая, бедно одетая женщина с подушкой в руках. Отец Моисей увидел ее в растворенные двери и по обычаю вышел к ней в переднюю с вопросом: “Что тебе надобно?” – “Батюшка! Сделайте милость, возьмите, у меня дома дети голодные, есть нам нечего.” – “А что эта подушка стоит?” – “Полтора рубля.” – “Это дорого, возьми рубль,” – с этими словами отец Моисей пошел в спальню, взял пятирублевую бумажку и отдал ее старухе под видом рубля, приговаривая: “Дорого, дорого.” Женщина поклонилась и вышла. Отец архимандрит пошел к своим гостям, но едва успел вернуться, как старуха, рассмотрев в сенях ассигнацию, опять отворила дверь со словами: “Батюшка, никак вы ошиблись.” – “Да ступай, ступай, я сказал, что больше не стоит.” Старуха ушла, а гости слышали только разговор про один рубль серебром. Много раз прикрывал он так свои благодеяния. (Оптинский патерик. С. 55).
435. Голос, исходивший от иконы, повелел богачу оказать помощь семье милосердного человека
В 1848 году был в Москве голод и свирепствовала холера. Люди умирали тысячами, как в Москве, так и в уездах Московской губернии. Однажды во время этого голода к Ивану Илларионовичу Украинцеву пришла одна женщина. В неописуемом горе и рыдании просила она сколько-нибудь хлеба для своей семьи, так как дети ее умирали. В доме же самого Ивана Илларионовича оставалась единственная коврига хлеба. Не раздумывая, он взял ковригу и отдал ее этой бедной женщине. Когда узнала об этом жена Украинцева, она пришла в такой гнев, что не знала, какими последними словами обозвать Ивана Илларионовича. Он два дня с кротостью и смирением переносил скорбь. Но на третий день, когда его дети слегли в постель и со слезами просили хлеба, он уже не мог вынести этого и из гимназии, где служил, пошел прямо в часовню Иверской иконы Божией Матери. Ей, как живой, поведал он свою лютую печаль, веря, что только Она сможет помочь ему в безвыходном положении. Слезы его на молитве текли непрестанно. В то время, когда он пламенно молился в Иверской часовне, в своей молельне молился московский князь Ватбольский. Ни Украинцев, ни князь, хотя и жили оба в Москве, друг друга не знали. Князь Ватбольский вдруг поразился голосу, исходившему от его келейной иконы Божией Матери: “Тотчас же пошли рабу Моему Иоанну Украинцеву для насыщения его семейства все необходимое, так как дети его умирают от голода.” Дом и улица, где жил Украинцев, были точно указаны. Князь Ватбольский тотчас же послал своего управляющего по указанному адресу. Управляющий увидел в доме тягостную картину умирания от голода и все рассказал князю. Князь немедленно послал все, что нужно, в изобилии: и хлеб, и мясо. Так семейство Украинцева было спасено от голода. С того дня князь Ватбольский и семья Украинцева подружились. (Троицкие листки с луга духовного. С. 57).
436. Оказав милосердие бедной женщине, человек, хотевший покончить жизнь самоубийством, ощутил радость жизни и удалился на Афон
347. Небесное воздаяние еврею за милосердие
Настоятель церкви села Ижоры под Петербургом, отец протоиерей Иоанн Камнев, был свидетелем поразительной милости Божией к одному добросердечному еврею, жителю этого села. Все относились к нему с великой любовью и почтением за его необыкновенную честность и милосердие к бедным и страждущим. Очень многим он охотно помогал в тяжкие минуты. Падет ли лошадь, случится ли какой-нибудь урон в хозяйстве, собирается ли замуж бедная девица – все обращавшиеся к нему за поддержкой находили в нем своего отца и благодетеля. Однажды этот еврей пригласил отца Иоанна к себе в дом и слезно просил его о принятии в лоно Святой Православной Церкви. Отец Иоанн полюбопытствовал: “Как же ты дошел до мысли креститься? Кто вразумил тебя на это?” Тот отвечал: “С молодых лет до последнего дня я часто читал Священное Писание, читал Евангелие и пророческие писания и, много думая над прочитанным, постепенно убедился, что Господь Иисус Христос есть, действительно, Мессия, предвозвещенный пророками. Но Его наши предки не приняли и распяли.” Тогда отец Иоанн ответил ему: “Я с великой радостью готов совершить над тобой Таинство Крещения, только предварительно мне необходимо испросить у своего архиерея благословение на твое присоединение ко Святой Церкви.” Еврей, выслушав слова пастыря, заметил: “Я чувствую приближение кончины и боюсь, что, пока вы будете сноситься с архиереем, я умру некрещеным. Тогда вы будете отвечать перед Богом.” Услышав о предчувствии близкой смерти, отец Иоанн немедленно его крестил, исповедал, причастил Святых Христовых Тайн и освятил Таинством Елеосвящения. Замечательно, что все эти четыре Таинства были совершены в течение одного дня. По совершении Святого Таинства Елеосвящения старый еврей с радостным настроением души в тот же день скончался. Поистине милосердие вечно предстоит перед престолом Божиим. Оно и доброго еврея соделало чадом света Христова. (Троицкие листки с луга духовного. С. 96).