радоваться такой чепухе как новый год по моему мнению нелепо и недостойно человеческого разума
Антон Чехов: «Радоваться такой чепухе, как Новый год, нелепо и недостойно разума»
Если с детьми, живущими в ожидании чуда, которое (ожидание) с каждым годом ужимается, все более или менее понятно, то внятно сказать, почему Новый год пользует такой ажиотажной популярностью у взрослого населения (в России особенно) – загадка. Которую невозможно объяснить ни с религиозной, ни с атеистической точек зрения. Недаром гениальные скептики отзывались об этом празднике весьма уныло. Лучше других, устами героя одного из своих рассказов охарактеризовал этот праздник Антон Чехов:
«Радоваться такой чепухе, как новый год, по моему мнению, нелепо и недостойно человеческого разума. Новый год такая же дрянь, как и старый, с тою только разницею, что старый год был плох, а новый всегда бывает хуже… По-моему, при встрече нового года нужно не радоваться, а страдать, плакать, покушаться на самоубийство. Не надо забывать, что чем новее год, тем ближе к смерти, тем обширнее плешь, извилистее морщины, старее жена, больше ребят, меньше денег…»
Американец Марк Твен высказался как всегда остроумно:
«Новый год является безвредным праздником, в частности потому, что он не приносит никакой пользы, и может быть использован в качестве козла отпущения за беспорядочную пьянку и дружеские драки. »
«Время не имеет никаких делений или отметок, указывающих на его течение; ни гром, ни молнии, ни рёв труб не оповещает о наступлении Нового года. Даже когда начинается новое столетие, лишь только мы, смертные, звоним в колокола и стреляем из пистолетов. »
Ночь на кладбище (Чехов)
| Точность | Выборочно проверено |
— Расскажите, Иван Иваныч, что-нибудь страшное!
Иван Иваныч покрутил ус, кашлянул, причмокнул губами и, придвинувшись к барышням, начал:
— Рассказ мой начинается, как начинаются вообще все лучшие русские сказания: был я, признаться, выпивши… Встречал я новый год у одного своего старинного приятеля и нализался, как сорок тысяч братьев. В свое оправдание должен я сказать, что напился я вовсе не с радости. Радоваться такой чепухе, как новый год, по моему мнению, нелепо и недостойно человеческого разума. Новый год такая же дрянь, как и старый, с тою только разницею, что старый год был плох, а новый всегда бывает хуже… По-моему, при встрече нового года нужно не радоваться, а страдать, плакать, покушаться на самоубийство. Не надо забывать, что чем новее год, тем ближе к смерти, тем обширнее плешь, извилистее морщины, старее жена, больше ребят, меньше денег…
Итак, напился я с горя… Когда я вышел от приятеля, то соборные часы пробили ровно два. Погода на улице стояла подлейшая… Сам чёрт не разберет, была то зима или осень. Темнота кругом такая, что хоть глаза выколи: глядишь-глядишь и ничего не видишь, словно тебя в жестянку с ваксой посадили. Порол дождь… Холодный и резкий ветер выводил ужасные нотки; он выл, плакал, стонал, визжал, точно в оркестре природы дирижировала сама ведьма. Под ногами жалобно всхлипывала слякоть; фонари глядели тускло, как заплаканные вдовы… Бедная природа переживала фридрих-гераус… Короче, была погода, которой порадовался бы тать и разбойник, но не я, смиренный и пьяненький обыватель. Меня повергла она в грустное настроение…
«Жизнь — канитель… — философствовал я, шлепая по грязи и пошатываясь. — Пустое, бесцветное прозябание… мираж… Дни идут за днями, годы за годами, а ты всё такая же скотина, как и был… Пройдут еще годы, и ты останешься всё тем же Иваном Ивановичем, выпивающим, закусывающим, спящим… В конце концов закопают тебя, болвана, в могилу, поедят на твой счет поминальных блинов и скажут: хороший был человек, но жалко, подлец, мало денег оставил. »
Шел я с Мещанской на Пресню — дистанция для выпившего почтенная… Пробираясь по темным и узким переулкам, я не встретил ни одной живой души, не услышал ни одного живого звука. Боясь набрать в калоши, я сначала шел по тротуару, потом же, когда, несмотря на предосторожности, мои калоши начали жалобно всхлипывать, я свернул на дорогу: тут меньше шансов наткнуться на тумбу или свалиться в канаву…
Мой путь был окутан холодной, непроницаемой тьмой; сначала я встречал по дороге тускло горящие фонари, потом же, когда я прошел два-три переулка, исчезло и это удобство. Приходилось пробираться ощупью… Вглядываясь в потемки и слыша над собой жалобный вой ветра, я торопился… Душу мою постепенно наполнял неизъяснимый страх… Этот страх обратился в ужас, когда я стал замечать, что я заблудился, сбился с пути.
«Извозчик!» — закричал я.
Ответа не последовало… Тогда я порешил идти прямо, куда глаза глядят, зря, в надежде, что рано или поздно я выйду на большую улицу, где есть фонари и извозчики. Не оглядываясь, боясь взглянуть в сторону, я побежал… Навстречу мне дул резкий, холодный ветер, в глаза хлестал крупный дождь… То я бежал по тротуарам, то по дороге… Как уцелел мой лоб после частых прикосновений к тумбам и фонарным столбам, мне решительно непонятно.
Иван Иваныч выпил рюмку водки, покрутил другой ус и продолжал:
— Не помню, как долго я бежал… Помню только, что в конце концов я споткнулся и больно ударился о какой-то странный предмет… Видеть его я не мог, а осязавши, я получил впечатление чего-то холодного, мокрого, гладко ошлифованного… Я сел на него, чтобы отдохнуть… Не стану злоупотреблять вашим терпением, а скажу только, что, когда, немного спустя, я зажег спичку, чтобы закурить папиросу, я увидел, что я сижу на могильной плите…
Я, не видевший тогда вокруг себя ничего, кроме тьмы, и не слышавший ни одного человеческого звука, увидев могильную плиту, в ужасе закрыл глаза и вскочил… Сделав шаг от плиты, я наткнулся на другой предмет… И представьте мой ужас! Это был деревянный крест…
«Боже мои, я попал на кладбище! — подумал я, закрывая руками лицо и опускаясь на плиту. — Вместе того, чтобы идти в Пресню, я побрел в Ваганьково!»
Не боюсь я ни кладбищ, ни мертвецов… Свободен я от предрассудков и давно уже отделался от нянюшкиных сказок, но, очутившись среди безмолвных могил темною ночью, когда стонал ветер и в голове бродили мысли одна мрачнее другой, я почувствовал, как волосы мои стали дыбом и по спине разлился внутренний холод…
«Не может быть! — утешал я себя. — Это оптический обман, галлюцинация… Всё это кажется мне оттого, что в моей голове сидят Депре, Бауэр и Арабажи… Трус!»
И в то время, когда я бодрил себя таким образом, я услышал тихие шаги… Кто-то медленно шел, но… то были не человеческие шаги… для человека они были слишком тихи и мелки…
«Мертвец», — подумал я.
Наконец этот таинственный «кто-то» подошел ко мне, коснулся моего колена и вздохнул… Засим я услышал вой… Вой был ужасный, могильный, тянущий за душу… Если вам страшно слушать нянек, рассказывающих про воющих мертвецов, то каково же слышать самый вой! Я отупел и окаменел от ужаса… Депре, Бауэр и Арабажи выскочили из головы, и от пьяного состояния не осталось и следа… Мне казалось, что если я открою глаза и рискну взглянуть на тьму, то увижу бледно-желтое, костлявое лицо, полусгнивший саван…
«Боже, хоть бы скорее утро», — молился я.
Но, пока наступило утро, мне пришлось пережить один невыразимый и не поддающийся описанию ужас. Сидя на плите и слушая вой обитателя могилы, я вдруг услышал новые шаги… Кто-то, тяжело и мерно ступая, шел прямо на меня… Поравнявшись со мной, новый выходец из могилы вздохнул, и минуту спустя холодная, костлявая рука тяжело опустилась на мое плечо… Я потерял сознание.
Иван Иваныч выпил рюмку водки и крякнул.
— Ну? — спросили его барышни.
— Очнулся я в маленькой квадратной комнате… В единственное решетчатое окошечко слабо пробивался рассвет… «Ну, — подумал я, — это, значит, меня мертвецы к себе в склеп затащили»… Но какова была моя радость, когда я услышал за стеной человеческие голоса:
«Где ты его взял?» — допрашивал чей-то бас.
«Около монументной лавки Белобрысова, ваше благородие, — отвечал другой бас, — где памятники и кресты выставлены. Гляжу, а он сидит и обнимает памятник, а около него чей-то пес воет… Должно, выпивши…»
Утром, когда я проснулся, меня выпустили…
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
Общественное достояние Общественное достояние false false
Антон Чехов
«НОЧЬ НА КЛАДБИЩЕ»
«НОЧЬ НА КЛАДБИЩЕ»
— Расскажите, Иван Иваныч, что-нибудь страшное!
Иван Иваныч покрутил ус, кашлянул, причмокнул губами и, придвинувшись к барышням, начал:
— Рассказ мой начинается, как начинаются вообще все лучшие русские сказания: был я, признаться, выпивши. Встречал я Новый год у одного своего старинного приятеля и нализался, как сорок тысяч братьев. В свое оправдание должен я сказать, что напился я вовсе не с радости. Радоваться такой чепухе, как новый год, по моему мнению, нелепо и недостойно человеческого разума. Новый год такая же дрянь, как и старый, с тою только разницею, что старый год был плох, а новый всегда бывает хуже. По-моему, при встрече нового года нужно не радоваться, а страдать, плакать, покушаться на самоубийство. Не надо забывать, что чем новее год, тем ближе к смерти, тем обширнее плешь, извилистее морщины, старее жена, больше ребят, меньше денег.
Итак, напился я с горя. Когда я вышел от приятеля, то соборные часы пробили ровно два. Погода на улице стояла подлейшая. Сам чёрт не разберет, была то зима или осень. Темнота кругом такая, что хоть глаза выколи: глядишь-глядишь и ничего не видишь, словно тебя в жестянку с ваксой посадили. Порол дождь. Холодный и резкий ветер выводил ужасные нотки; он выл, плакал, стонал, визжал, точно в оркестре природы дирижировала сама ведьма. Под ногами жалобно всхлипывала слякоть; фонари глядели тускло, как заплаканные вдовы. Бедная природа переживала фридрих-гераус. Короче, была погода, которой порадовался бы тать и разбойник, но не я, смиренный и пьяненький обыватель. Меня повергла она в грустное настроение.
Мой путь был окутан холодной, непроницаемой тьмой; сначала я встречал по дороге тускло горящие фонари, потом же, когда я прошел два-три переулка, исчезло и это удобство. Приходилось пробираться ощупью. Вглядываясь в потемки и слыша над собой жалобный вой ветра, я торопился. Душу мою постепенно наполнял неизъяснимый страх. Этот страх обратился в ужас, когда я стал замечать, что я заблудился, сбился с пути.
Ответа не последовало. Тогда я порешил идти прямо, куда глаза глядят, зря, в надежде, что рано или поздно я выйду на большую улицу, где есть фонари и извозчики. Не оглядываясь, боясь взглянуть в сторону, я побежал. Навстречу мне дул резкий, холодный ветер, в глаза хлестал крупный дождь. То я бежал по тротуарам, то по дороге. Как уцелел мой лоб после частых прикосновений к тумбам и фонарным столбам, мне решительно непонятно.
Иван Иваныч выпил рюмку водки, покрутил другой ус и продолжал:
— Не помню, как долго я бежал. Помню только, что в конце концов я споткнулся и больно ударился о какой-то странный предмет. Видеть его я не мог, а осязавши, я получил впечатление чего-то холодного, мокрого, гладко ошлифованного. Я сел на него, чтобы отдохнуть. Не стану злоупотреблять вашим терпением, а скажу только, что, когда, немного спустя, я зажег спичку, чтобы закурить папиросу, я увидел, что я сижу на могильной плите.
Я, не видевший тогда вокруг себя ничего, кроме тьмы, и не слышавший ни одного человеческого звука, увидев могильную плиту, в ужасе закрыл глаза и вскочил. Сделав шаг от плиты, я наткнулся на другой предмет. И представьте мой ужас! Это был деревянный крест.
Не боюсь я ни кладбищ, ни мертвецов. Свободен я от предрассудков и давно уже отделался от нянюшкиных сказок, но, очутившись среди безмолвных могил темною ночью, когда стонал ветер и в голове бродили мысли одна мрачнее другой, я почувствовал, как волосы мои стали дыбом и по спине разлился внутренний холод.
И в то время, когда я бодрил себя таким образом, я услышал тихие шаги. Кто-то медленно шел, но. то были не человеческие шаги. для человека они были слишком тихи и мелки.
Наконец этот таинственный «кто-то» подошел ко мне, коснулся моего колена и вздохнул. Засим я услышал вой. Вой был ужасный, могильный, тянущий за душу. Если вам страшно слушать нянек, рассказывающих про воющих мертвецов, то каково же слышать самый вой! Я отупел и окаменел от ужаса. Депре, Бауэр и Арабажи выскочили из головы, и от пьяного состояния не осталось и следа. Мне казалось, что если я открою глаза и рискну взглянуть на тьму, то увижу бледно-желтое, костлявое лицо, полусгнивший саван.
Но, пока наступило утро, мне пришлось пережить один невыразимый и не поддающийся описанию ужас. Сидя на плите и слушая вой обитателя могилы, я вдруг услышал новые шаги. Кто-то, тяжело и мерно ступая, шел прямо на меня. Поравнявшись со мной, новый выходец из могилы вздохнул, и минуту спустя холодная, костлявая рука тяжело опустилась на мое плечо. Я потерял сознание.
Иван Иваныч выпил рюмку водки и крякнул.
Утром, когда я проснулся, меня выпустили.
НУ, ПУБЛИКА!
— Шабаш, не буду больше пить. Ни. ни за что! Пора уж за ум взятьс.
Не верьте шампанскому: как Чехов и Цветаева отмечали Новый год в Крыму
От приезда в Крым и от встречи Нового года многие великие люди испытывали схожие эмоции.
И это вовсе не популистское заявление, примеров действительно множество, так много, что все и не упомнишь. Но о двух совершенно не схожих личностях, внесших каждая свой и каждая огромный вклад в русскую литературу, рассказать просто необходимо.
Открытка 1905 года. фото: citifox.ru
Биографы оправдывали хрестоматийную знаменитость. Мол, подобные настроения преследовали тонко чувствующего интеллигента Чехова, потому что он болел, а больному и праздник не в радость. Однако подобные аргументы, увы и ах, просто притянуты за уши, ведь приведенные выше цитаты взяты из рассказов 1880-х, когда Антону Павловичу было немногим больше 20 лет. Реально болен он был с 1884 года, страдал кровотечением из правого легкого.
И еще одна, мягко говоря, неточность, которой грешат многие биографы и литературоведы. На этот раз неточность эта не «за» Чехова, а «против» Крыма. Как свидетельствуют опубликованные в 2018 году данные исследований ученых Куодрэмского института биологических наук (Норидж, Великобритания), умер Антон Павлович от образования тромба, приведшего к закупорке сосудов и последующему кровоизлиянию в мозг. А вовсе не от обострения туберкулезного процесса по причине частых переездов из Ялты в Москву и обратно в самое неблагоприятное время года,
Антон Павлович Чехов.
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
Лучшие цитаты Антона Павловича Чехова
2. Вся Россия-страна каких-то жадных и ленивых людей: они ужасно много едят, пьют любят спать днем и во сне храпят. Женятся они для порядка в доме, а любовниц заводят для престижа в обществе. Психология у них- собачья: бьют их- они тихонько повизгивают и прячутся по своим конурам, ласкают- они ложатся на спину, лапки кверху, и виляют хвостиками.
4. Никакой красотой женщина не может заплатить мужу за свою пустоту.
5. Одиночество в творчестве тяжелая штука. Лучше плохая критика, чем ничего.
6. Когда в твой палец попадает заноза, радуйся: «хорошо, что не в глаз!»
7. Водка белая, но красит нос и чернит репутацию.
8. На одного умного полагается тысяча глупых, на одно умное слово приходится тысяча глупых, и эта тысяча заглушает.
9. Искать в женщине того, чего во мне нет, это не любовь, а обожание, потому что любить надо равных себе.
10. Жизнь — канитель. Пустое, бесцветное прозябание. мираж. Дни идут за днями, годы за годами, а ты всё такая же скотина, как и был.
11. Радоваться такой чепухе, как новый год, по моему мнению, нелепо и недостойно человеческого разума. Новый год такая же дрянь, как и старый, с тою только разницею, что старый год был плох, а новый всегда бывает хуже. По-моему, при встрече нового года нужно не радоваться, а страдать, плакать, покушаться на самоубийство. Не надо забывать, что чем новее год, тем ближе к смерти, тем обширнее плешь, извилистее морщины, старее жена, больше ребят, меньше денег.
12. Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству.
13. Настоящий мужчина состоит из мужа и чина.
14. Пока человеку нравится плеск щуки, он поэт; когда же он знает, что этот плеск не что иное, как погоня сильного за слабым, он мыслитель; когда же он не понимает, какой смысл в погоне и зачем это нужно равновесие, которое достигается истреблением, он опять становится глуп и туп, как в детстве. И чем больше знает и мыслит, тем глупее.
15. Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье… Между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч, живущих в городе, ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился. Мы видим тех, которые ходят на рынок за провизией, днем едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников; но мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами. Все тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания… И такой порядок, очевидно, нужен; очевидно, счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут свое бремя молча, и без этого молчания счастье было бы невозможно. Это общий гипноз.
16. Веровать в Бога нетрудно. В него веровали и инквизиторы, и Бирон, и Аракчеев. Нет, вы в человека уверуйте! Эта вера доступна только немногим, кто понимает и чувствует Христа.
17. Только трус, у которого больше страха перед смертью, чем достоинства, может утешать себя тем, что тело его будет со временем жить в траве, в камне, в жабе. Видеть свое бессмертие в обмене веществ так же странно, как пророчить блестящую будущность футляру после того, как разбилась и стала негодной дорогая скрипка.
18. Он и она полюбили друг друга, женились и были несчастливы.
19. Надо воспитать женщину так, чтобы она умела сознавать свои ошибки, а то, по ее мнению, она всегда права.
20. Говорят: в конце концов правда восторжествует; но это неправда.
21. Какая бы великолепная заря ни освещала вашу жизнь, всё же в конце концов вас заколотят в гроб и бросят в яму.
22. Женщины без мужского общества блекнут, а мужчины без женщин глупеют.
23. Не успокаивайтесь, не давайте усыплять себя! Пока молоды, сильны, бодры, не уставайте делать добро! Счастья нет и не должно его быть, а если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в более разумном и великом.
24. Если хочешь стать оптимистом и понять жизнь, то перестань верить тому, что говорят и пишут, а наблюдай сам и вникай.
25. Там хорошо, где нас нет: в прошлом нас уже нет, и оно кажется прекрасным.
26. Бывают люди, которые всегда говорят только умные и хорошие слова, но чувствуешь, что они тупые люди.
27. Здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди.
28. Одна боль всегда уменьшает другую. Наступите вы на хвост кошке, у которой болят зубы, и ей станет легче.
29. Сотни верст пустынной, однообразной, выгоревшей степи не могут нагнать такого уныния, как один человек, когда он сидит, говорит и неизвестно, когда он уйдет.
30. Нужно по капле выдавливать из себя раба.
31. Не стоит мешать людям сходить с ума.
32. «Циник» — слово греческое, в переводе на твой язык значащее: свинья, желающая, чтобы весь свет знал, что она свинья.
33. Если твой поступок огорчает кого-нибудь, то это еще не значит, что он дурен.
34. Жизнь, по сути, очень простая штука и человеку нужно приложить много усилий, чтобы её испортить.
35. Наша вселенная, быть может, находится в зубе какого-нибудь чудовища.
