откуда пришла красота богослужения
Православная Жизнь
Эти размышления я писал, вслушиваясь в необыкновенную красоту и смысл православного вечернего богослужения, в котором всегда столько внутреннего сияния, что это не может не рождать отклик в сердце поэта и писателя.
Вечерняя служба – лучший итог посвящённого Богу дня. Твоим делом сегодня было умножение красоты. И вот теперь настало время умножить её и в тебе.
Всё, чего только ищет чуткое и чистое сердце, всё, к чему тянется и о чём ликует, оно сполна находит в благодати, а значит, в молитве. Вот почему добрым так хочется попасть на вечернюю службу, несмотря даже на колоссальную усталость уходящего в вечность дня.
Вникая в молитвы святым на вечерней службе, мы приобщаемся к труду и памяти людей, умножающих красоту. Богослужение вообще вдыхает в нас силы к умножению света.
Богослужение вдохновляет быть благородным, а без этого невозможно быть теми, кем мы задуманы.
Служба в храме есть восстановление человечности в человеке.
Богослужение в храме и молитва – это те сокровища Церкви, которыми Бог легко сходит в жизни наши.
Вечерняя служба открывает, что только то время подлинно драгоценно, которое посвящено Богу.
Богослужение существует, чтобы настроить душу на Небо, чтобы опыт, мудрость и красоту Царства Небесного сделать достоянием нашего сердца, ищущего Бога.
Патриарх Павел Сербский говорил, какую радость ему после дня трудов приносит молитва. И один из смыслов вечерней службы в том, чтобы после целого дня жизни и трудов перед Ним побыть теперь с Ним в молитве и в храме, потому что храм и молитва делают Его присутствие в мире и нашей жизни наиболее ощутимым для нас.
Вечерняя служба, как и ночная молитва, – это сила нашего благородства и доброты завтрашнего дня.
Богослужение есть драгоценная возможность нашего участия в истине, воплощённая мечта великих античных философов.
Богослужение – наше участие в истине и красоте, совершающееся нами по силе жития.
Богослужение вдохновляет к познанию, когда стараешься изучить и узнать всё вообще, потому что сердце наполняется благодарностью Богу и ликованием о мудрости и мире Его.
Богослужение даёт нам вдохновение, силы и радость всяким нашим большим и малым делом умножать вокруг красоту.
Богослужение открывает, насколько прав был Фолкнер, когда писал, что жизнь есть дар, который нужно разделить с другими.
Богослужение и поэзия открывают нам, что всё Господне совершается в красоте и по этому признаку узнаётся и в мире, и в жизни, и в церкви, и в людских отношениях, и в мысли, и в литературе.
Богослужение – лучший психотерапевт, где Сам Господь таинственно удостоверяет наше сердце в Своей заботе.
Храмовая служба с особой силой удостоверяет душу, что жизнь всегда есть сказка, написанная Богом. И сказка эта со счастливым концом.
После вечерней службы как-то особенно переживаешь, как блаженно милосердствовать, делиться и отдавать.
Служба даёт пережить древнюю максиму отцов, что именно милосердие открывает нам двери Царства!
Храмовая служба даёт желающим самое главное из сокровищ – настоящесть Духа Святого и доброту.
И хотя это, казалось бы, очевидно, но лишь касаясь Неба, например, на вечерней службе, понимаешь, что каждая возможность сказать что-то Богу есть сокровище.
Богослужение даёт видеть мир во всей эпической значимости величайшего сюжета сказки Господней.
Богослужение вдохновляет нас на королевскую, эльфийскую высоту отношения к миру.
И в поэзии, и в богослужении важно не только то, что слова открывают новые смыслы, но и то, что на слова сошел Дух Святой.
Часто бывает и так, что человек ходит на все возможные службы в храм, бывает – и два раза в день, но остаётся всё тем же жестким, сухим и неприязненным ко всему настоящему и высокому формалистом. И это потому, что, по мысли Господа, храмовая служба лишь тогда исцеляет и жизнь, и сердце, когда соединяется с деятельной добротой.
Согласно А. Шмеману, храмовое богослужение являет суть церкви. И суть эта – жизнь во Христе.
В храм можно приходить не только для того, чтобы что-то сказать Небу, но и чтобы с особой силой побыть в присутствии Божьем. И это возношение сердца к Нему тоже молитва…
До какой степени Бог есть и жизнь, и свет души, становится ясно, если всего несколько дней не посетить храмовую службу.
На службе и в молитве Бог даёт пережить поэтичным, тонким и добрым людям, что они драгоценности, а не ничтожества, которыми их считают солидные, взрослые и умеющие устроиться в жизни.
Мне трудно назвать храмовую службу как-то иначе, чем жизнью сердца.
Служба в храме делает меня настоящим и даёт сердцу быть чистым для каждого человека.
Макарий Великий сравнивал значение службы для человека с водой для рыбы. И каждый раз, когда приходишь на службу, всем сердцем чувствуешь реальность этих его слов.
Вечерняя служба переводит сердце из состояния возмущения о действиях обидчиков в состояние жалости, что эти люди находятся в таком мраке. А умеющий жалеть умеет быть христианином и обретает тот самый благодатный душевный мир.
Святой Иосиф Исихаст говорил, что основание всей нашей подлинности и красоты заключено в вечерних и ночных молитвах к Богу. Эти молитвы дают жизни правильное изменение, нам хочется носить тяготы друг друга и так исполнить закон Христов.
А что есть тьма души досаждающих нас людей, как не их тяготы, которые мы можем понести своей жалостью об их искаженности?
Как полюбить богослужение
«Я чувствую в сердце веру. Одно время ходила в храм. Смотрела, слушала, пыталась сосредоточиться. Но в конце концов устала. Не откликается моя душа на все эти обряды. Наверное, они не для меня. Больше в церковь не хожу. С Богом общаюсь сама, в сердце, в душе. Хотя и чувствую при этом, что чего-то мне недостает…» «Меня можно уже, наверное, назвать воцерковленным человеком: в храм прихожу каждое воскресенье и каждый праздник, регулярно исповедуюсь и причащаюсь Святых Христовых Таин. Отказываться от этого не собираюсь, поскольку необходимость сознаю. Но выстоять службу мне по-прежнему трудно. Устаю, скучаю, отвлекаюсь, радуюсь тому, что служба кончается, наконец. Прошу Господа помочь, но только в некоторые моменты богослужения чувствую Его помощь: душа оживает, слышит, откликается. А потом опять — усталость, рассеянность, досада…» «Задался целью — изучить православное богослужение, дабы тупо в храме не стоять. Читал книжки, пользовался православными сайтами. Прежде, чем идти в церковь, старался разобраться, что и почему в ней сегодня будут делать. В результате стал подкованным. Могу ответить на вопрос, какая сегодня читается паремия и почему именно она. Хорошо? Наверное. Но сердце остается холодным. Полюбить богослужение так, как люблю музыку, например,— не могу». Подобные монологи можно слышать очень часто. Но не реже можно наблюдать и другое: искреннюю, органичную, живую любовь к богослужению, открытость ему, радость каждой его минуте. Почему состояние людей, стоящих рядом, столь различно? От чего это зависит? Как полюбить богослужение? Об этом — наша беседа с Епископом Саратовским и Вольским Лонгином.
 |
— Невосприятие человеком происходящего в храме, холодность, скука — от чего это? От незнания? От неосознанного высокомерия? От неправильного настроя — на зрелищность, на яркое эмоциональное впечатление? От отравленности восприятия телевизором и компьютером? От отсутствия духовного опыта, наконец?
— Все эти причины могут иметь место. И говорить о каждой из них можно очень долго. Действительно, у Церкви есть свой язык. Язык этот архаичен, так как он формировался в период поздней античности, но он богат, гибок, разнообразен, и в нем отразилось многое: и высшие достижения античности, и литургическая практика Иерусалимского храма, и пышный византийский придворный церемониал. Яркая образность, постоянное использование символов, с трудом воспринимаемое современным человеком,— это тоже его характерная черта. Церковный язык сложен, но тот, кто думает, что его можно радикально упростить, и этим решить проблемы — ошибается. Этот язык сложился не потому, что отцы и учители Церкви были какими-то заумными эстетами. Церковь на своем языке говорит о простых, но в то же время очень глубоких вещах. Для того, чтобы сознание человека могло вместить хоть часть проповеди Церкви, это сознание необходимо расширить. Язык Церкви (надеюсь, вы понимаете, что речь в данном случае идет не о церковнославянском языке собственно) для того и предназначен, чтобы раздвинуть границы нашего сознания. Тем более, что современный человек в этом смысле действительно узок — уже, чем даже человек Средневековья. Поэтому все опыты, которые приводят к редукции языка Церкви, сводят его к сектантским слоганам типа «Бог любит тебя, аллилуйя!» — просто обкрадывают человека, обедняя и опустошая церковное благовестие.
Незнание языка Церкви — одна из причин того, что богослужение человеком не воспринимается. Те же, кто не боится, по Евангельскому слову, «употреблять усилие», понимают происходящее в храме. Понимают, насколько язык богослужения точен и глубок, насколько он адекватен самому христианству. Проблема в том, что многие сегодня не хотят открывать для себя этот мир. Люди привыкли к поверхностному восприятию действительности и проходят мимо того, что не лежит на поверхности. Не дают себе труда вникнуть в то, что находится за границами обыденности.
— Но как вникнуть? С чего начать? Существует ли здесь какая-то методика?
— Есть два основных пути в Церковь. Первый — это когда человека призывает Бог. Порой самому человеку впоследствии сложно объяснить, как это с ним произошло. Это можно сравнить с влюбленностью: мужчина не может ответить на вопрос: «Почему именно она?», женщина — на вопрос: «Почему именно он?». Сердце откликнулось именно на этого человека. Это сравнение хромает, как все сравнения, но что-то в нем есть: человек слышит голос Бога, и его сердце откликается на этот призыв. Человек может быть интеллектуалом, а может быть простецом. Он может иметь очень сложную внутреннюю организацию или не иметь таковой. Но в какой-то момент своей жизни он слышит Бога. И тогда мир Церкви открывается для него сразу, как будто пелена спадает с глаз. Он может очень многого не знать, но он видит все, происходящее в Церкви, своими духовными очами. Этот путь — дар Божий. Но есть и иной путь — когда человек приходит к Церкви через какие-то умозаключения, через рефлексию. Это чаще происходит с людьми, которые привыкли выстраивать свою жизнь, исходя из логики. Это очень хорошее качество, и таких людей, кстати, немного. Но такому человеку труднее прийти к Богу. Он хочет, он, может быть, умом понимает многие вещи, ему важны книги, важны знания, аргументы, доказательства. Но для того, чтобы та самая пелена спала с глаз, ему нужна молитва. Для того, чтобы Царство Божие увидеть, находясь еще здесь, на этой земле, и именно в Церкви его увидеть, нужно учиться молиться, причем своими словами: просить, чтобы Бог открыл Себя. Если в первом случае Бог открывает Себя не вопрошавшему, то во втором надо просить, чтоб открылись внутренние глаза, чтоб помимо разума включилось сердце. Тогда тот язык, о котором мы здесь говорили, станет понятным.
— Но почему вникнуть в богослужение не хочет подчас человек, привыкший именно вникать — в умные книги, в интеллектуальные фильмы, в философские системы и научные теории? Почему иного нашего интеллигента так трудно убедить в том, что вот здесь, в церкви — тоже стоит потрудиться?
— Потому, может быть, что эти люди привыкли считать себя не такими, как все — «несмь якоже прочие человецы». Человек может не осознавать этого своего высокомерия, снобизма, но внутри него это живет — потребность причислять себя к особому обществу, к интеллектуальной элите. Почему люди, о которых мы говорим, так трудны подчас для евангельской проповеди? Потому что они привыкли получать нечто взамен своих интеллектуальных усилий, хотя бы вот это чувство принадлежности к определенному кругу. А Церковь — она ведь не дает повода считать себя выше других. Она не льстит человеку. И у него нет стимула — не только влюбиться в церковную жизнь, в богослужение, а просто поинтересоваться этим.
Вместе с тем нельзя не заметить: Православная Церковь в последние годы прирастает интеллигенцией. Интеллигенция идет именно в Православие, а не к протестантам, скажем — там интеллигенции практически нет. Люди, умеющие думать и привыкшие к внутреннему труду, находят себя в Православии. Но перед Богом надо предстать с пустыми руками. Не держаться за нажитое: жизненный опыт, интеллектуальный багаж, профессионализм. Перед тем, как войти в храм, надо сдать все это в камеру хранения. И войти с пустыми руками. Потому что, на самом деле, когда человек пытается предстать перед Богом, не упуская ничего из того, что он нажил, у него не получается ничего. То, что он скопил— это хорошо, и не надо переставать этим пользоваться, но просто, входя в храм и становясь на молитву, надо это все оставить в стороне. Потому что Богу это не нужно. И проблема наша не в том, что мы нажили, а что нет. Наша проблема в нашем сердце.
— Не знаю, всегда ли это порождено снобизмом, но подчас человек, входящий в храм, ждет какого-то яркого эмоционального впечатления и бывает разочарован, потому что не получает его.
— Нашему богослужению действительно присуща зрелищность. Но современный человек зрелищностью пресыщен. Та зрелищность, которая окружает нас со всех сторон, производит гораздо более яркое впечатление, нежели происходящее в храме. Красота богослужения подавляется самой обстановкой, можно сказать, что она не имеет нужного фона. Я когда-то прочитал у Ивана Шмелева о том, как звонили в старой Москве колокола, как весь воздух был напоен колокольным звоном. На моей памяти в начале 90-х годов вновь зазвонила колокольня Успенского собора в Кремле. И вот, во время Патриаршего богослужения я вдруг поймал себя на мысли, что ничего особенного не слышу: ну, колокола и колокола. А когда мы крестным ходом вышли из Боровицких ворот, звона вообще уже не было слышно, потому что вокруг шумела Москва. То, что в начале прошлого века воспринималось как нечто величественное и грандиозное, для описания чего даже не хватало слов в языке — теперь кажется чем-то слабым и малозаметным. Впечатление, производимое богослужением, сильно проигрывает впечатлениям обычного сегодняшнего дня. Потому современному человеку не всегда просто богослужение для себя открыть, для этого нужен труд и терпение.
— Очень многие приходят в храм с такой полусознательной установкой: послушаю и посмотрю, посмотрю именно со стороны. И совершенно не соотносят слышимое с собою. Я хорошо помню момент, когда вдруг поняла, что общеизвестное «Да избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды» — это не ритуальное произнесение определенных слов, нет, это про мою скорбь, про мои нужды, про мой гнев. И это не в пространство произносится, это нас, то есть и меня тоже, призывают помолиться Богу об избавлении.
— Большинство из тех, кто ходит сегодня в церковь, сначала пришли именно так: посмотреть и послушать. Они сами подчас не могут сказать, что их подвигло, может быть, простое любопытство, а может быть, потребность души. В начале пути это самое «посмотрю, послушаю» нормально. Беда, если на этом человек останавливается и у него формируется установка: служба в храме — это не для меня. Обратите внимание: многие люди называют себя православными, более того, прихожанами конкретного храма — но не считают для себя обязательным участие в богослужении. В храм они предпочитают заходить тогда, когда службы нет, ставят свечки и уходят — им так проще, легче. Но если мы хотим получить от Церкви то, что она может дать, мы не должны искать легких путей.
— Но бывает так, что человек старается, искренне стремится полюбить богослужение, но никак не может…
— Я бы не назвал это явление массовым, но проблема такая может возникнуть. Поделюсь личным опытом: я через богослужение пришел в Церковь, и для меня богослужение значило и значит очень многое. И, став уже пастырем, я старался содействовать воцерковлению человека именно таким образом: не только через беседы, хотя беседы тоже нужны, и не только через книги. Как только я видел, что у человека есть искренний интерес, я всегда ставил его на клирос — читать, петь, изучать Устав, типикон. Вы бы видели, с какими горящими глазами обычные современные ребята изучали типикон. Это же настолько интересно! На самом деле, церковная жизнь, богослужение — это необыкновенно интересное дело. Но, к сожалению, наши батюшки не всегда понимают, что это самый верный, самый основательный путь воцерковления — дать человеку возможность самому участвовать в богослужении. Человек становится церковным благодаря сознательному участию в богослужении. На моей памяти это произошло со многими людьми.
Можно сделать еще многое — дать людям в руки богослужебные тексты, проводить беседы и занятия по литургике. Все можно сделать, но при одном условии — если священники сами живут этой жизнью, сами любят службу. А если священник сам относится к богослужению поверхностно, воспринимает его как некий досадный довесок к своей основной деятельности — тогда вряд ли он может помочь своим прихожанам.
— А может быть, это проблема веры? Знания как таковые не помогают согреться душе. Живая вера в то, что знания эти истинны,— другое дело. Чтобы полюбить Литургию, надо быть абсолютно уверенным: в Чаше — не хлеб и вино, а Тело и Кровь.
— У меня не было никогда никакой рефлексии по этому поводу. Я принял это однажды и навсегда: в Чаше — Тело и Кровь Христа. И мне не хочется это анализировать. Аскетика говорит, что от помыслов хульных надо отвращаться, а не погружаться в них. Дело рассудка — сомневаться, а дело веры — верить. Рассудку надо сказать: сомневайся, а я буду верить. Периоды уныния и отчаяния бывали и у великих святых. Этим и проверяется наша вера. Конечно, если нет веры, если нет любви к Богу, если нет ощущения живой связи с Ним, связи, хотя бы, скажем так, прерывистой — этих состояний не преодолеть. Мы должны здесь сделать усилие. Святитель Феофан Затворник в своих письмах говорил примерно так: и на небе не всегда ясно. А если это состояние длится долго — значит, надо думать, значит, что-то не так в самом человеке, в его отношениях с Богом.
— А что может быть не так?
— На этот вопрос может ответить только духовник после исповеди. Это очень индивидуально. У одного человека это может быть гордыня. У другого — разлад с совестью, внутреннее согласие с грехом. Самый страшный огонь, на котором горит человек: когда он знает, что занятие его греховно, и продолжает грешить. Бывают и более простые причины. Но, как правило, человек сам сеет и выращивает те горькие плоды, которые потом собирает.
 |
/p>
— Мы, современные люди, разобщены. Мы ощетиненные индивидуалисты, и в храм мы приходим зачастую в том же привычном уже состоянии: я для себя сюда пришел, это мне надо, это моя потребность, и больше никого это не касается. Меж тем богослужение по определению своему соборно, это именно собрание молящихся, как и сама Церковь — собрание. Можно ли полюбить богослужение, не полюбив для начала тех, кто стоит рядом, то есть не исполнив призыва «Возлюбим друг друга да единомыслием исповемы»?
— Безусловно, но я против очередности. Все должно делаться вместе. Конечно, нельзя любить Бога, и нельзя любить Литургию, оставаясь при этом безразличным к ближнему. Каждый раз, когда я слышу такие речи: «Люблю ходить в маленький храм, где так мало народу, где вообще никого нет, где меня никто не знает, никто мне не мешает» — мне это как ножом по сердцу. Человек не хочет даже задуматься о том, что есть Церковь, он хочет только одного — чтоб никто ему там не мешал. Те, с кем он должен чувствовать себя единым целым, для него — помеха. Да, одна из функций Церкви, даже, может быть, социальных функций — дать человеку побыть одному какое-то время; иногда ведь без этого невозможно просто прийти в себя. Но побыть одному — не значит отталкивать других. Через какое-то время, возможно, Церковь останется единственным местом, где люди будут иметь не только обязанность, но и стимул быть вместе. Весь остальной мир будет миром, в котором люди будут друг другу безразличны.
— Я хорошо помню тот период своей жизни, когда я с трудом выстаивала службы, казавшиеся непомерно долгими, тяжелыми и малопонятными. И помню безвестную бабушку, сказавшую какой-то своей знакомой: «Мне сегодня надо бы пораньше домой вернуться, но служба меня так захватывает — не могу уйти». Меня это совершенно поразило!
— Это не удивительно. Несмотря на все сложности с пониманием, люди все равно приходят в храмы и все равно остаются в них. Во вновь открытые храмы приходят люди, ранее совершенно незнакомые с языком Церкви, и остаются — ни один из этих храмов не пустует. Мы открываем новые храмы и знаем, что они тоже не будут пустовать. Значит, люди многие слышат этот язык, понимают и следуют ему. А когда человек услышал, понял — тогда к нему относятся слова Христа, сказанные самарянке: кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек (Ин. 4, 14). Посмотрите, сколько недостатков и нестроений в нашей церковной жизни, как часто люди встречают в ней совсем не такой прием, которого ждали,— мы ведь очень несовершенны с человеческой стороны. Но люди не уходят из Церкви, они попробовали живой воды Евангелия и другой уже не хотят.
«Наибольшей причиной непонимания богослужения является рассеянность ума»
Беседа с протоиереем Леонидом Ролдугиным
Сейчас многих волнует вопрос о возможных изменениях в богослужении. В Интернете и печатных СМИ идет дискуссия о языке богослужения, о том, как сделать богослужебные тексты «более понятными» и нужно ли это делать вообще, о том, необходимы ли переводы богослужебных текстов на русский язык, и если необходимы, то кто и как может или должен заниматься этими переводами. Мы попросили высказаться на эти темы настоятеля храма Рождества Христова в Измайлове, благочинного Преображенского округа Москвы протоиерея Леонида Ролдугина.
Протоиерей Леонид Ролдугин. Фото: А.Поспелов / Православие.Ru
– Отец Леонид, в последнее время вновь поднят вопрос о языке нашего богослужения. Каким, по-вашему, он должен быть: церковнославянским или русским, допустима ли избранная правка церковнославянского текста?
– Вопрос о переводе церковных книг и богослужения на русский язык – не новый. Его поднимали еще в конце XIX – начале XX века, и очень за это ратовали обновленцы – в надежде на то, что при переводе на русский язык богослужение сразу станет понятным, и толпы народа хлынут в Церковь. Эти надежды не оправдались, они и не могут оправдаться. Полный перевод всего богослужения на русский язык не только не нужен, он и немыслим.
Во-первых, это разрушит многовековую традицию, сложившуюся в славянских странах. Это разорвет наши церковные связи с братскими Церквами, такими как Сербская Церковь, Болгарская Церковь, где богослужение все-таки совершается на церковнославянском языке.
Церковнославянский язык – священный язык; это богослужебный язык нашей Церкви на протяжении многих веков, и рвать эту тысячелетнюю традицию неправильно. Нельзя одним и тем же языком разговаривать на базаре и в церкви с Богом. В отличие от обыденного просторечия, это должен быть особый – священный, благоговейный – язык.
В древнем Израиле во времена Иисуса Христа разговорным был арамейский язык, а богослужение в Храме совершалось на иврите. Так же и сейчас: никто никаких вопросов о переводе иудейского богослужения на идиш не ставит. Другое дело – проповедь, произносимая после богослужения. Она, допустим, может быть легче воспринята на повседневном языке – на идише, но богослужение как совершалось на иврите, так и совершается.
Церковнославянский язык достаточно понятен русскому народу. Он имеет особую красочность, особый богословский смысл, даже особые построения фраз, которые взяты из византийской традиции. Кроме того, надо учитывать, что многие церковные тексты положены на ноты, они поются, они должны петься. Если перевести их на разговорный русский язык, то исказится или невосполнимо пропадет целый слой церковного богослужебного пения.
С другой стороны, есть некоторые церковные песнопения, которые совершенно непонятны современному человеку. Нужно облегчать их понимание. Эта работа всегда проводилась, но она проводилась всегда на очень архаичных элементах. К примеру, можно привести слова, которые совершенно утратили свой первоначальный смысл и приобрели смысл совершенно другой. В Псалтири встречается, например в 17-й кафизме: «Раб же Твой глумляшеся во оправданиих Твоих». В современных изданиях старый текст выносится на поля, чтобы древнее выражение было понятно людям, так как сейчас мы придаем этому слову совершенно иной смысл. По-нашему, «глумиться» значит «издеваться», хотя, если вслушаться, то корень слова «глумляшеся» – «ум». «Глумляшеся» значит «размышляти буду», то есть размышлять, углубляться умом, иметь в уме, в рассуждении своем.
Или взять, к примеру, самое распространенное евангельское чтение в Богородичные праздники: «Блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал». Сейчас это неблагозвучно звучит, поэтому можно заменить на «сосцы, имиже Ты питался». Понятно? Понятно все. Богослужебный язык живет, развивается, поэтому такие замены возможны и даже необходимы. Но подобных мест в богослужебных текстах не так уж много.
Полной русификации богослужебного языка быть не должно еще и потому, что не понятно, на какой русский язык будем переводить. На язык Пушкина, XIX века, или на литературный язык прошлого ХХ века, или на нынешний разговорный язык? Разговорный русский язык тоже развивается. Может быть, на язык СМС-ок будем переводить, или на молодежный сленг, или на уличный жаргон? Что тогда останется от священного текста? Тогда останутся одни междометия. И это будет уже не священный текст. К священному тексту должно быть особое благоговение – как к слову Божию.
Всегда, во всех богослужениях, во всех странах, во всех религиях был бережно сохранен более древний язык. Есть новогреческий мир и есть старогреческий – богослужение совершают на старогреческом языке.
Вот отрицательный пример, но поучительный: католики после II Ватиканского Собора в странах Западной Европы перевели богослужение на национальные языки. Но, что, наполнились храмы? Напротив, из этих храмов ушли люди – они пошли туда, где понятная для них месса совершалась на латинском языке. Традиционные приходы оказались более крепкими. А там, где перевели богослужение на современный язык, по прошествии 30–40 лет опять надо переводить – уже на более современный язык. И если будет идти постоянный процесс перевода, то что останется от древних текстов? Мы не будем их знать. Мы утратим самое сокровенное, самое основное, что мы слышим в этом боговдохновенном слове, когда Бог говорит с человеком.
Бог не говорит с человеком на просторечии. Бог говорит с человеком на понятном, но возвышенном языке, который наделен духовной сущностью. Бог говорит так, чтобы слова действительно имели глубокий и моральный, и мистический – многоплановый – смысл. Многоплановость смысла чаще всего заключена именно в славянском боговдохновенном тексте, а не в разговорной речи.
Введение разговорной речи вначале в значительной мере обеднило бы наше богослужение, а затем вызвало бы просто раскол среди верующих. У нас пример такой уже был: обновленцы делали замену церковнославянского языка русским. И что? Люди ушли в «Тихоновскую» Церковь, где богослужение совершалось на родном и понятном для них славянском языке. В XIX веке митрополит Филарет счел разумным полностью перевести Священное Писание с еврейского на русский язык, и при этом учитывались также многие проясняющие греческие тексты Септуагинты. Вне богослужения удобоприемлемо таким переводом пользоваться – для домашнего чтения, например.
То же самое касается и богослужебных книг. Есть издания с параллельным текстом. Хороший пример – трудно понимаемый сейчас Покаянный канон Андрея Критского. Во многих храмах, в том числе и в нашем, используют издание канона, где параллельно со славянским напечатан на соседней странице русский текст. Читаешь по-славянски – это, прежде всего, обогащает; при этом понимаешь смысл, глядя в русский текст. Кроме того, возникает желание почитать Библию и узнать первоисточник, откуда тот или иной образ взят, что с ним связано. Там много поучительного, много иносказательного, много того, что действительно раскрывает глубину и смысл Священного Писания.
Такая практика допустима. При этом некоторые отдельные слова тоже можно заменить. Например: «Авраам учреди странники». По-нашему, «учреждение» чего-либо означает «создание». А смысл древнего выражения – угостил странников, приготовил угощение для странников. Поэтому желательно дать толкование в подстрочнике или на полях, чтобы было понятно.
Для перевода текстов церковных книг разумно использовать не чисто русский язык, а славянизированный, при этом новославянский текст должен быть не только понятным, но и сохранять живую связь со старославянским языком. Многие сейчас учат иностранные языки, и никто не говорит: «Переведите мне на наш язык». Кто хочет читать Шекспира в подлиннике – учит английский язык; кто Гете хочет читать – немецкий или даже старонемецкий учит, и многое там ему открывается того, чего он не мог бы понять в переводе. Вот и церковнославянский язык – он не сложный, не тяжелый, и благодаря ему сохраняется связь поколений, а самое главное – сохраняется духовная высота богослужебного, богооткровенного текста.
– А как относиться к деятельности той комиссии, которую возглавлял архиепископ Финляндский Сергий (Старгородский), будущий патриарх? Мы знаем, что за несколько лет эта комиссия исправила многие каноны. Как вы оцениваете качество этих исправленных текстов?
– Я видел эти каноны. В богослужебной практике их не употребляли, они не всегда удачны. Кое-что из того, что сделал архиепископ Сергий, можно принять, но отнестись к этому надо критически. В тех канонах, которые перевел владыка Сергий, почти совершенно не учтен музыкальный момент. Была учтена только смысловая составляющая канонов, а музыкальная осталась в стороне. Поэтому к подобной работе необходим комплексный подход. Должны быть задействованы специалисты не только в области литургики, в области славянского и русского языков, но и в области церковного пения, потому что каноны должны петься. Необходимо привлечь церковных музыкантов, знатоков традиционного или хотя бы обиходного церковного пения, которое должно доносить не просто музыкальную красоту, но и богословский смысл исполняемых песнопений.
Богословская составляющая песнопений должна быть на первом месте. Всякий перевод должен учитывать, прежде всего, ту мысль, то богословское содержание, которое заключено в тропарях, седальнах канонов. Мысль должна быть сохранена прежде всего. Если эта мысль многоплановая, многоуровневая, многозначная, то она должна остаться на церковнославянском. Если славянский текст не подходит, то нужно использовать те наработки, которые были уже у владыки Сергия. Если они действительно выражают всю глубину мысли, если они выражают подлинный, изначальный богословский смысл, тогда ими можно пользоваться, совершенно отбрасывать их не нужно. Это был большой труд почтенного человека и известного богослова, который написал книгу «Православное учение о спасении». Он не был крупным знатоком славянского языка и переводческой работы. Понятно его стремление – сделать богослужения более ясными и доступными для восприятия. Но не всегда это получалось. И надо учитывать ту эпоху, в которую владыкой Сергием совершалась эта работа. С одной стороны, для него это было некоей отдушиной, с другой стороны, продолжением тех богословских исканий, которым был посвящен дореволюционный период. Им двигало стремление показать именно красоту православного богослужения; выполненные им переводы – его колоссальный личный труд.
Тексты, намеченные к переводу, не следует сразу выносить на всенародное обсуждение – скажем, на интернет-сайтах, потому что в богослужебные тексты, как в чистую воду реки, может попасть мутная вода непрофессионального мнения. Советоваться нужно со специалистами, с теми, кто действительно знает и может что-то полезное внести. С каждым человеком советоваться не следует, потому что многие советчики могут внести некоторую массовую несообразность: одному покажется, вот так лучше, а другому – вот как. И мы тогда действительно в дебрях словопрений увязнем и ничего не сделаем путного. Поэтому нужна, может быть, узкая, небольшая группа специалистов, комиссия из профессиональных знатоков, которая бы этим занималась.
– Во времена владыки Сергия так и было: он возглавлял группу специалистов. В дискуссиях, которые сейчас ведутся, высказывающие свое мнение разделились на три группы: есть те, кто считает, что нужно переводить все достаточно радикально; другие считают, что нужно переводить немного; третьи считают, что ничего нельзя переводить. И в каждой из этих групп есть высококлассные филологи. Получается, что и специалисты придерживаются разных мнений. Как тут быть?
– Во-первых, здесь нужно положиться на волю Божию, потому что всяким церковным процессом руководит Сам Бог. Это дело – внутрицерковное. Мы забываем о влиянии Духа Божия, просвещающего всякого человека, который трудится во славу Божию. Начинать нужно все с молитвы. Нужно помнить, что все эти обсуждаемые тексты есть тексты молитв, тексты обращения, тексты славословия, хвалебные тексты, тексты прошения к Господу Богу. Нужно всегда помнить о том, что молитва помогает изливать душу человека, что пред Господом Богом должно быть излито состояние души человека – любое ее состояние. Находимся ли мы в скорби или в радости, находимся в каком-то поиске или в размышлении, находимся в отчаянии, в унынии, или находимся в каких-то трудных обстоятельствах или в болезни – все это в богослужебных текстах отражено и все это должно быть сохранено. Не только богословская мысль, но и психологическое, моральное состояние души.
Нужно ли вообще заниматься поновлением текстов? Нужно это делать, но не радикально, потому что революции в Церкви никакой не должно быть. Это должно происходить естественным, постепенным, медленным, мирным путем. Это должен быть не путь компромисса, а путь поиска истины. На Вселенских соборах ведь не все были со всем согласны, многие высказывали свои точки зрения. Пусть и сейчас разные специалисты высказывают различные мнения. А компетентная комиссия отберет лучшее, то, что действительно выражает богословскую мысль Церкви и выражает состояние души человека.
Покаянный текст должен вызывать покаянные чувства в человеке. Такие каноны у нас есть. Зачем их переводить, когда они и так понятны? Они прекрасно выражают внутреннее состояние человека. Вот об этом нужно думать.
В комиссии должны быть не просто специалисты, но глубоко верующие люди, которые чувствуют всю глубину этого текста. Затем можно разослать эти тексты во все епархии, и в течение какого-то исторического периода Церковь выберет из того, что было предложено, лучшее и оставит это, введет это в практику, а то, что было чуждо, что было не совсем, может быть, правильно, то отсечет.
Здесь надо дать действовать Духу Святому – а не просто человеческому вдохновению, ибо боговдохновенной должна быть деятельность. Поэтому начинать все надо с молитвы: «Господи, помоги! Господи, вразуми! Господи, научи! Господи, наставь! Господи, прости ошибку, не дай впасть в искушение». Не должно быть соревнования знаний, соревнования интеллектов, а должны быть направлены все усилия к общей пользе. Иногда своими личными интересами, своими пристрастиями необходимо пожертвовать общему согласию и миру. Если это будет так, то тогда, я думаю, дело будет успешно. Нужно все начинать с молитвы и с чувством духовной ответственности, чтобы не повредить, не исказить мысль Божию.
Это дело должно быть неспешным, нескоропалительным, не переводом ради перевода, но делом спасительным, чтобы текст был на пользу души человека, чтобы текст был спасительным. Внутрицерковные люди должны этим заниматься – не просто ученые, но церковные люди.
– Хотелось бы вернуться к самому богослужению. Как вы считаете, что является наибольшей причиной непонимания богослужения: трудности самого текста или все-таки не совсем адекватное исполнение, невнятное чтение, пение? Что больше дает непонимания?
– Знаете, все вместе, все перечисленное вами. И прежде всего – рассеянность ума. Человек приходит в Церковь несосредоточенным, слушать Священное Писание он не привык. Часто даже утреннее и вечернее правило совершается механически, без внимания, без проникновения в текст. Бывает механическое исполнение. То же самое касается и молитвы Иисусовой. Можно взяться сделать пятисотницу, тысячу молитв, а толку от этого не будет никакого. Только фарисейство от этого будет развиваться, потому что будешь думать: «Вот, я сделал, я исполнил то, что положено»… – но результата духовного, роста духовного, чувства смирения, чувства покаяния не возникнет. А ведь молитва направлена именно на то, чтобы человек познал свою греховность, чтобы внутрь себя посмотрел: что там творится внутри его сердца? То же самое наблюдается и в отношении восприятия богослужения.
Богослужения разнообразны. Есть суточный круг, есть месячный круг, двенадцать праздников, великопостный цикл, Цветная триодь и т.д. Что мешает человеку понимать? Во-первых, рассеянность ума, несобранность, невнимание. Второе – это леность обыкновенная. Не хочется человеку понимать, он и не стремится к этому. Что понятно – то понятно, а что непонятно, того и не хочет знать. Такие говорят: «Вот эти молитвы я буду читать, потому что мне понятно, это мне соответствует, а другие молитвы я не буду слушать, потому что многое мне непонятно, многое мне не по душе».
Конечно, полностью отдаться богослужению может мешать и непонятность отдельных текстов. Евангелие почти всем понятно, за исключением нескольких мест, а Апостол и паремии более трудны для понимания, поэтому их нужно разъяснять. Вот, например, одно из непонятных мест в Апостольских чтениях: «Спят довольни» – это что, хороший сон у них? А смысл совершенно другой: мы умираем от того, что недостойно причащаемся, в осуждение. Нужно это перевести? Конечно, нужно перевести и объяснить, донести до сознания людей, потому что это изменит их отношение к причастию и к литургии вообще. Нужно облегчать понимание подлинного смысла. Для этого существует катехизаторский отдел, а также воскресные школы для детей и школы для взрослых, они есть почти во всех приходах.
Храм Рождества Христова в Измайлове. Фото: А.Поспелов / Православие.Ru
Но главное вот что: если человек приходит с желанием понять богослужение, с покаянным чувством, то Господь открывает ему смысл услышанного. Рано или поздно человек найдет объяснение, если он ищет его, если этот вопрос его мучает: или через людей, или через литературу, или еще каким-нибудь путем, но непонятный смысл рано или поздно прояснится. Кроме того, когда человек постоянно читает что-то, к примеру, Псалтирь или Евангелие, то с каждым разом он понимает все больше и больше. Сначала будет понятна только какая-то внешняя, например историческая, фактура. Потом начинаешь более понимать духовный мир, иносказательный смысл начинает раскрываться. А потом духовный смысл начинает раскрываться человеку.
Нам нужно не только вчитываться, нужно вживаться в это, соучаствовать в том, что ты читаешь. Когда будет соучастие, если предпримешь подвиг, если будет стремление, если усилие над собой сделаешь, тогда с текста, как бы скрытого за семью печатями, начнут сниматься печати. И тогда человек в тексте увидит не просто историческое повествование, а именно то, что ему говорит Бог, именно то, что ему сейчас нужно, – личное Божественное слово. Оно не перестанет быть творческим никогда. Бог – Творец. Он творил и сейчас творит спасение каждого человека.
Облегчить понимание смысла – это значит, в конечном итоге, привести людей в Церковь, привести людей к Богу, к пониманию нашего спасения. Единственное наше спасение – во Христе Иисусе. Священное Писание способствует нашей встрече с Богом. Если это достигается, тогда любые усилия, направленные к этому, благословляются Церковью, более того – бывают необходимыми.
Многое зависит от внутреннего настроя человека. Если он своим знанием, своим духовным опытом служит Церкви, служит Богу, тогда всякий его труд, в том числе и интеллектуальный, служит спасению. Для этого нужна молитва. Своими человеческими усилиями этого достигнуть нельзя. Здесь должен быть Бого-человеческий процесс. Бог со Своей стороны вразумляет и вдохновляет, а человек прилагает к этому свои усилия. Когда состоится эта встреча, тогда человек действительно получает мир, радость о Дусе Святе и понимает смысл того спасения, которое было совершено Спасителем, в которое мы входим, которое мы для себя активизируем, делаем его живым для себя, делаем своим собственным, тогда мы в этом участвуем. Мы органически вживаемся в это мыслью и душой, всеми своими чувствами вживаемся в этот текст, вживаемся в это спасительное богооткровенное многоуровневое слово Божие. Глубина премудрости и разума Божия открывается человеку постоянно, когда человек с усилием этим занимается. Когда ему не просто интересно, но когда это – дело его жизни, дело его спасения. Если с таким настроением подходить к переводу – как к делу, порученному Церковью, – и не внешне, а изнутри подходить к этому, тогда, я думаю, это будет успешно, это будет нужно. Пусть Церковь разберется с этим, нужно оставить это на волю Церкви.
Можно привести некоторую аналогию со Вселенскими соборами. Там мы увидим: сначала не все понимали церковную истину, были горячие споры, дискуссии, заседали иногда много раз и по нескольку лет, но никогда во главу угла не ставился внешний критерий – мнение большинства. Критерий был другой – соответствие Христовой истине, многовековому аскетическому молитвенному спасительному опыту всей Церкви. Вот, к примеру, Ефесский Собор 449 года, так называемый «Разбойничий», по своему составу был представительным, и было на нем единодушие большинства. Однако Церковь отвергла его гетеродоксальные богословские положения, потому что они не соответствовали Ее соборному внутреннему аскетическому опыту. Если текст перевода будет соответствовать внутреннему церковному аскетическому опыту, тогда это Церковью будет благословлено и будет воспринято, тогда на это будет Божие благословение. Если это будет противоречить внутреннему церковному 2000-летнему опыту, тогда это не будет принято – как чуждое, как ненужное Церкви, как внешнее, преходящее.
Утверждение внешнего, мирского человека, что он не ходит в церковь, потому что там все ему непонятно, чаще всего – только самооправдание его нежелания. Даже если перевести все богослужение на русский язык, все равно он не станет ходить в храм, все равно все в богослужении останется для него чуждым и непонятным. Потому что он приходит в храм как на какое-то театральное действо, ему интересно посмотреть, интересно поучаствовать в таком спектакле, приобщиться эмоционально или интеллектуально, но не духовно, к чему-то очень древнему.
Слово Божие, хоть и древнее, оно всегда новое. В нем ищущему сердцем открываются многие и многие спасительные внутренние смыслы. «А вот этого я не знал. Здесь вдруг открылась какая-то истина, и я должен что-то сделать». Это делали уже многие, и это было очень полезно для их совершенствования, для смирения, для осознания своей греховности, для покаяния, для спасения. Когда будет внутренний молитвенный настрой, тогда дело познания будет успешным.