отец авель иоанно богословский монастырь
Он был подлинным монахом
89 лет назад, 21 июня 1927 года, родился блаженной памяти архимандрит Авель (Македонов). 6 декабря 2006 года отец Авель (в схиме Серафим) отошел ко Господу, и ежегодно в этот день братия Иоанно-Богословского монастыря встречает множество паломников, приезжающих в обитель, чтобы молитвенно почтить память дорогого батюшки, вспомнить его наставления, духовные советы. Не только день преставления, но и день рождения отца Авеля памятен для братии обители, для всех его духовных чад. Поэтому накануне этой даты мы решили вспомнить о светлом образе старца. Поводом стал и великий юбилей: 1000-летие пребывания русских на Афоне. Ведь архимандрит Авель более восьми лет подвизался на Святой Горе Афон, был игуменом Русского Свято-Пантелеимонова монастыря!
В этот дом входишь с благоговением.
На склоне холма, недалеко от монастырского собора Успения Пресвятой Богородицы находится дом наместника. Построен он, как нам сообщили, в конце XX века, но в традиционном русском стиле, характерном для рязанских усадеб XIX века. В этом доме жил отец Авель, которому довелось возрождать монастырь, лежавший в руинах. Теперь это мемориальные покои, куда последующие игумены обители не стали вселяться, поскольку они, как и вся братия, испытывали чувство благоговения к дому, где каждый уголок дышит воспоминаниями о старце. Порой монахи-экскурсоводы водят сюда группы паломников. Здесь, по словам игумена Исаакия (Иванова), ныне возглавляющего святую обитель, совершенно особое место. В дни памяти батюшки Авеля эти покои распахивают свои двери для всех. Когда отец Авель по болезни не мог бывать в храме, он исповедовал братию и духовных чад из мира здесь, в своей келье. Литургию тогда, если мог, служил в домовой церкви, которая находится за стеной кельи. Это храм в честь иконы Божией Матери «Знамение». Батюшка трепетно относился к святыням, церковным реликвиям, собирал их.
– Вот посох святителя Луки (Войно-Ясенецкого), – сказал отец Исаакий. – Смотришь на него и думаешь: перед тобою зримый знак духовной власти над паствой одного из самых удивительных людей XX века!
В доме-музее отца Авеля мы узнали, что он дорожил мантией священномученика Мисаила, архиепископа Рязанского и Муромского, на которой имеется отметина от стрелы, пущенной в него язычником. Жил святитель во времена царя Алексея Михайловича Тишайшего и Патриарха Никона, но прославили его в лике святых лишь в наше время. Одним из главных подвигов истового ревнителя благочестия стало распространение веры среди мордвы и татар Рязанского края. Всего за свою недолгую жизнь архипастырь крестил более четырех с половиной тысяч человек. Умер он от стрелы язычника, прожив после смертельного ранения еще девять дней в жестоких страданиях. Но каждый день для него совершалась Божественная литургия, он причащался Святых Христовых Таин, а на Светлой седмице скончался светло и радостно. Чудом сохраненная походная мантия, в которой мученик в последний раз отправился на проповедь к мордве, после революции 1917 года была передана в Рязанский краеведческий музей, в 1994 году – в возрождающийся Иоанно-Богословский монастырь.
Заботами батюшки Авеля в обители появились чудотворные образы Божией Матери «Знамение-Корчемная» и Тихвинская. А в домовом храме в честь иконы Божией Матери «Скоропослушница» – ковчеги с мощами вселенских и отечественных святых. У паломников есть счастливая возможность приложиться ко многим святыням, среди которых особое место занимает икона Божией Матери «Скоропослушница», написанная на Святой Горе Афон. Многое в этом небольшом храме, расписанном одним из лучших современных иконописцев-византистов – москвичем Александром Ивановичем Чашкиным, напоминает об Афоне. Смотришь на лики святых и словно бы чувствуешь динамику их внутренней жизни.
Однако вернемся в дом-музей архимандрита Авеля, где на стенах висят уникальные фотографии, которые можно причислить к драгоценным документальным свидетельствам недавней атеистической эпохи, принесшей России столько страданий, мук и, вместе с тем, невольно явившей миру духовную красоту и величие сотен, тысяч исповедников Православия. Большой вклад в восстановление монастыря внес племянник отца Авеля, ныне здравствующий митрополит Иваново-Вознесенский и Вичугский Иосиф. Тогда в 90-е годы он, выпускник Рязанского высшего военного училища связи, решил посвятить себя служению Церкви. Уволившись из рядов Вооруженных сил, он стал помогать своему дяде возрождать монастырь (уже в монашеском чине). Исполняющий обязанности благочинного – иеромонах Тихон (Белов), который пришел сюда вскоре после открытия обители, так вспоминает то время:
– Было ощущение, что все идет само собой, своим чередом. Созидались стены, укреплялся монашеский дух, совершались продолжительные и благолепные богослужения. Когда отец Иосиф (Македонов) стал благочинным, а затем помощником наместника, батюшка Авель в проблемы хозяйственного плана особо не вникал. С этими задачами по его благословению, по его молитвам успешно справлялся отец Иосиф – хороший организатор, у которого, кстати, не только практическая жилка сильна. Отец Иосиф очень любил служить в храме. Отслужит раннюю Литургию, затем созывает планерку, составляет программу восстановления монастыря – в какой день кому и чем заниматься, куда идти, что делать, а после отправляется по монастырским делам в поездку. Господь одарил его многими дарами, один из них – физическая выносливость. Мы поражались: какой неуемный человек! Да и сейчас он полон энергии – владыка Иосиф, глава образованной в 2012 году Ивановской митрополии.
Также принадлежащий к когорте давних насельников обители, иеромонах Мелхиседек (Скрипкин) поведал, что секрет ее возрождения во многом связан и с личностью самого отца Авеля. Зная о праведной жизни старца-наместника, его мудрости, силе его молитве, ощущая пользу от его советов и молитв на себе, многие люди стремились помогать монастырю. Они вносили свою лепту в виде материальных пожертвований, профессиональных навыков и талантов. Так было и при жизни батюшки, и после его кончины – в память о нем. Например, директор Института экономических стратегий, доктор экономических наук, профессор, академик РАН Борис Николаевич Кузык не только пожертвовал средства на приобретение колоколов на колокольню и церковной утвари для одной из семи монастырских домовых церквей (в честь святых благоверных князей-страстотерпцев Бориса и Глеба), но спустя короткое время после кончины своего духовного отца собрал крепкий авторский коллектив, благодаря которому в 2008 году увидела свет книга «Архимандрит Авель». В нее вошли воспоминания людей близко его знавших, являвшихся его духовными чадами, беседы самого батюшки, официальные материалы СМИ. Братия Иоанно-Богословского монастыря предоставила издателям аудиозаписи с проповедями отца Авеля. Расшифрованные, записанные, они заняли важное место в издании. А само оно – объемная книга-альбом со множеством иллюстраций стала украшением богатой монастырской библиотеки. Но слово «украшением» – отнюдь не означает, что прекрасно изданная книга просто стоит на стеллаже и украшает интерьер библиотеки. Нет, она востребована. Каждая страница, каждый снимок в ней раскрывают облик монастырского аввы, которого братия запомнили спокойным и мудрым, добрым и в то же время требовательным в вопросах духовной дисциплины. А еще – прозорливым.
Одно из теплых воспоминаний: батюшка приглашает в свой рабочий кабинет, который был смежным с его кельей (это в нынешнем доме-музее его памяти), кого-то из братии и просит помочь ему ответить на письма, поступавшие на его имя в большом количестве. Диктует ответ и, отвечая на вопрос писавшего, нередко разрешает внутреннюю проблему того брата, которого пригласил. Иногда брата «осеняло» сразу же, иногда значительно позже, но главное – он находил ответ на то, что его беспокоило. Можно сказать, что и таким способом батюшка духовно окормлял братию. А его любовь к братии и пастве, его глубочайшее смирение в полной мере проявились в те декабрьские дни 2006 года, когда батюшка Авель лежал на смертном одре. В праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы он почувствовал, что пришел конец его земной жизни и сказал об этом келейнику Сергию: «Все, отхожу». Тот ему: «Батюшка, а не страшно умирать?» – «А чего мне бояться? Придет Ангел Господень и заберет меня». Сергий же ему говорит: «Батюшка, ну праздник же великий. Все радоваться будут, а тут горе такое. Нельзя праздник портить». Отец Авель слегка улыбнулся и сказал: «Послушание – дело большое. Еще подожду, но не больше двух дней». Прошло два дня и 6 декабря, рано утром, батюшка позвал келейника: «Сережа!» В его голосе слышались бодрость и неподдельная радость. Будто бы он хотел показать послушнику что-то светлое, поделиться чем-то высоким и благостным. Сергий, который был за стеною, подбежал через несколько секунд, но батюшка уже отошел. Глаза его смотрели в одну точку, лицо было радостным, а тело – уже бездыханным.
Наивная укоризна прозвучала в его молитвенном обращении к Божией Матери
Благой Промысл Божий свел сельского парнишку Колю с дивным архипастырем – человеком высокообразованным, тонким, воспитанным, дворянского происхождения. Это архиепископ Рязанский и Касимовский Димитрий (Градусов), (в схиме Лазарь), получивший благословение на священство от святителя Тихона, Патриарха Московского и всея Руси. С детства Коля мечтал стать монахом и во время своего иподиаконства рассказал о своей заветной мечте владыке. Однако тот ответил, что еще не время и рукоположил его во диаконы. А осенью 1945 года, когда диакон Николай сопровождал владыку в храм во имя Архистратига Михаила в селе Кривополянье (теперь это Елецкая епархия, тогда была Рязанская), случилось чудо. Владыка приехал в это село, чтобы совершить постриг в местной женской общине, в которой собрались монахини и послушницы из закрытой Дивеевской обители. Он отправил своего диакона в храм за чиновником, архиерейским облачением. Войдя в церковь, 18-летний отец Николай увидел Тихвинскую икону Божией Матери, которую почитал, сколько себя помнил. Поклонился чудотворному образу и обратился к Божией Матери с такими словами: «Вот, Матерь Божия, я все прошу-прошу Тебя, а Ты меня не слышишь. Владыка никак не постригает меня в монахи. » Принеся все необходимое для пострига, диакон услышал от архиепископа Димитрия: «Ну что ж, ты получишь, что просил». Дальше последовал коротенький диалог: «Владыко, я не помню, чтобы у Вас что-то просил. Вроде бы ничего не просил». – «Да ты не у меня просил!» И тут отец Авель (в этот день в Кривополянье он будет наречен именем в честь святого праведного Авеля, первого мученика) понял, что его просьба к Божией Матери услышана.
Все, кто близко знал старца, знали и то, что оставшись без матери, он всю свою жизнь полагался на Пресвятую Богородицу как на родную мать.
Когда встал вопрос о служении батюшки на Афоне, ему потребовались стойкость и терпение. Терпением пришлось запастись надолго, поскольку вопрос об отправке монахов из Советского Союза на Святую Гору Афон решался на протяжении долгих 10 лет. А стойкость была нужна для того, чтобы за этот немалый по меркам земной жизни срок его желание подвизаться на Афоне, почитающемся как земной удел Пресвятой Богородицы, не ослабело. Сам батюшка вспоминал: «Нашлись люди, которые стали меня отговаривать. Я ответил так: «Если б рая не было, я, может быть, и не поехал бы с уже насиженного места. Но знаю, что рай есть, и что его не купишь, также по наследству он не перейдет. Рай мне Матерь Божия дает. Так как же я Ей откажу, если Она призывает: «Иди ко Мне и потрудись в Моем саду». Отвечу, что ли: «Не хочу, мне дома хорошо? «».
На сайте Иоанно-Богословского мужского монастыря Рязанской епархии www.obitel-bogoslov.ru в разделе «Архимандрит Авель» представлен фильм, посвященный земному пути старца, состоящий из четырех частей: «Начало пути», «Принятие креста», «Тесными вратами», «Святогорец». В этом фильме есть все – живое дыхание той эпохи, в которую богоборцы хотя уже и не истребляли священнослужителей и мирян физически, но угнетали их морально; глубокое осмысление событий и четкие их оценки; воспоминания многих наших современников, часто бесхитростные и предельно искренние; документальные и видовые кадры, захватывающие дух, когда ты смотришь на смиренную красоту Рязанской земли, а в конце фильма попадаешь на Афон.
На Святой Горе Афон
В фильме звучат образные сравнения, которые увлекают красотой слога и точностью мысли. Так мы слышим в четвертой его части: «За тысячи километров от России в соленых водах Эгейского моря чудесным образом по воле Божией сохранилась частичка Святой Руси – Свято-Пантелеимонов монастырь. Одна из 20 обителей Святой Горы. Казалось бы, он веками хранил свою молитвенную тишину вдали от бурных исторических событий. Но по словам святителя Игнатия (Брянчанинова), монастырь – барометр, который, стоя в уединенной комнате, со всех сторон замкнутой, с точностью показывает состояние погоды на улице. Стрелка афонского барометра в XX веке предсказала непогоду». В самый пик «непогоды», когда русская обитель на Афоне подвергалась тяжелым стеснениям от греческого правительства, которое опасалось проникновения коммунистического влияния, и прибыл сюда отец Авель (Македонов). В кадре звучит его голос. Батюшка вспоминает, что в то время уже был архимандритом, но поскольку знал, что в монастыре есть один архимандрит – ее настоятель, то не взял с собой ни крестов, ни митру, собираясь в качестве простого послушника делать, что ему повелят. А стал со временем игуменом Свято-Пантелеимонова монастыря. О фильме можно много говорить, но лучше его посмотреть.
И все же на одном моменте хочется заострить внимание. В конце фильма мы видим архиепископа Берлинско-Германского и Великобританского Марка (Арндта). Известно, какую лепту владыка Марк внес в восстановление канонического единства Русской Православной Церкви, являясь горячим сторонником воссоединения РПЦ Московского Патриархата и РПЦЗ. Сейчас архиепископа Марка, первого заместителя Председателя Архиерейского Синода РПЦЗ, можно увидеть в Москве на заседаниях Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви, где он возглавляет Комиссию по вопросам Церковного права. На хорошем русском языке с легким акцентом владыка рассказывает, что приехав на Афон, как паломник, он сразу же, с первой встречи с отцом Авелем, проникся к нему доверием. Ему, первому, и исповедовался. Именно батюшка Авель сказал ему, что его жизненный путь – монашество. С этого момента все колебания были отброшены, цель для молодого человека стала ясной, определенной. Владыка признается, что в те годы он многое знал по книгам, а вот саму церковную жизнь изнутри не знал. Рассказы отца Авеля о своем пастырском пути на Родине, о личностях архипастырей, с которыми ему довелось общаться, столько дали будущему архиерею для понимания событий, происходивших в Советском Союзе!
– Естественно, это общение было для меня ключевым, – заключает владыка Марк. –Поскольку я у него исповедовался, он имел большое влияние на мое дальнейшее духовное развитие.
Будучи преподавателем университета, будущий архипастырь дважды в год приезжал на Афон на длительный срок, где вместе с отцом Авелем (еще не поставленным тогда в игумены Пантелеимонова монастыря) обходил разные монастыри, посещал скиты, относящиеся к русской обители. Именно архимандрит Авель расположил братию к тому, чтобы иностранец (да еще мирянин!) читал на клиросе в храме русской обители, благодаря чему, по воспоминаниям владыки Марка, ему открылась богослужебная жизнь на Афоне. Правда, один монах-грех пытался было протестовать, но безграничное доверие батюшки к молодому человеку, отнюдь не ради любопытства приехавшему в это святое место, «нейтрализовало» протест недовольного.
. Вот так Всеблагой Господь свел прозорливого старца из России, впитавшего православную веру с молоком матери, и немца по происхождению, лютеранина по воспитанию, увидевшего в Православии Свет Божественной правды. Сегодня мы можем оценить весь масштаб той афонской встречи.
Чем старец отличается от старика?
Еще в юности называл старцем отца Авеля его духовный друг – будущий митрополит Никодим, с которым они оба иподиаконствовали у владыки Димитрия и затем теплые отношения, настоящая дружба связали их на всю жизнь. Благодаря заботам владыки Никодима отец Авель в 70-е годы прошлого века стал частицей афонского братства, о чем можно прочитать в докладе иеромонаха Мелхиседека (Скрипкина) «Архимандрит Авель (Македонов) – носитель Афонских духовных традиций», размещенном на сайте Синодального отдела по монастырям и монашеству.
– Чем старец отличается от старца? – задал вопрос отец Мелхиседек (Скрипкин) и сам на него ответил: – Старец мудрый, а старик всего лишь осторожный. Старец знает, куда идти и как. И людям помогает. А старик знает, куда не надо идти. А куда надо, ему видится очень смутно. Поэтому стариков много, а старцев мало. Атрибуты старчества – мудрость, рассудительность. И близость к Богу, дерзновенная молитва. Все это у нашего батюшки было. К нему, как к старцу, обращались и монахи, и миряне, но далеко не все люди, имевшие возможность с ним говорить, находили при этом мужество задавать важные для них вопросы. Некоторые чувствовали: то, что он скажет, надо исполнять. А исполнять не всегда хочется, поэтому лучше и не спрашивать.
Есть немало воспоминаний других духовных чад батюшки, писавших, что он видел больше, чем обычный человек, видел состояние твоего сердца – и по этой причине находиться рядом с ним было непросто. Невольно ощущалось: он понимает, что ты думаешь и как внутренне себя ведешь.
Большинство насельников Иоанно-Богословской обители такого духовного водителя, восприявшего опыт от подвижников благочестия, подвизавшихся на Афоне, воспринимали как дар Божий. Вот что говорит в фильме, посвященном старцу, нынешний Патриарший экзарх всея Беларуси митрополит Минский и Заславский Павел (Пономарев), который ранее возглавлял Рязанскую кафедру и благословил на создание этого фильма сотрудников Рязанской телерадиокомпании «Эхо»: «Он смог впитать в себя всю ту многовековую традицию, которая пребывала и жила на Афоне, в нашем Свято-Пантелеимоновом монастыре. Этот период был для него периодом становления как настоящего аскета, подвижника благочестия. Все, что он впитал на Святой Горе, он потом по Промыслу Божию перенес в наш Иоанно-Богословский монастырь».
Имя еще одного архипастыря следует назвать в этой статье – митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков). Владыка сумел выполнить просьбу своего духовного наставника митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима – сохранить старца для Русской Церкви, которую, как тот твердо верил, впереди ожидал расцвет. В 1978 году игумен Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря архимандрит Авель (Македонов) приехал на похороны своего друга – митрополита Никодима и обратно на Афон он уже не вернулся. Владыка Никодим не раз высказывал беспокойство по поводу слабого сердца своего друга-старца, и когда после его похорон в Ленинграде отец Авель почувствовал себя особенно плохо, его решили положить на обследование в московскую клинику. Вскоре по результатам обследования стало ясно: батюшке следует остаться на Родине, о чем и сообщил ему митрополит Ювеналий, возглавлявший в то время Отдел внешних церковных сношений Московского Патриархата. Все это рассказывал сам владыка Ювеналий у могилки батюшки, когда весной 2015 года приезжал в Богословскую обитель.
Место погребения отца Авеля находится в маленьком храме под алтарной частью Иоанно-Богословского собора. Храм освящен в честь преподобного Серафима Саровского, священномученика Иувеналия Рязанского и всех новомучеников и исповедников Российских. Здесь расположена братская костница, устроенная по образцу афонских. Также здесь почивают честные останки последних настоятелей Иоанно-Богословского монастыря, закрытого в 1931 году, архимандритов: Виталия (Виноградова), Тихона (Преображенского) и Зосимы (Мусатова). С именем последнего – отца Зосимы, связана примечательная история. Многие паломники слышат ее от монашествующих, которые проводят экскурсии. Кто не имеет возможности посетить эту святую обитель, тот может отыскать № 33 российского научно-познавательного журнала «Православные монастыри. Путешествие по святым местам», полностью посвященного Богословской обители на Рязанщине, и прочитать, как молодой иеромонах Авель (Македонов), служивший в селе Городищи, после пасхальных молебнов по домам по просьбе одной женщины пошел на кладбище возле села Ходыни, на могилку отца Зосимы, о котором в то время еще ничего не знал. Услышав, что усопший был последним настоятелем Иоанно-Богословского монастыря, отец Авель почувствовал: «как-то прям сердце екнуло». Пока певчие пели у могилы архимандрита стихиры Пасхи, он мысленно к нему обратился со словами: «Батюшка, вот ты игумен монастыря, настоятель монастыря, архимандрит, а я монах. Монах, а вот в монастыре-то не жил, вот так в миру живу, на приходах. И монастыря у нас теперь нет. А я знаю, что когда будет Страшный суд, все монастыри будут отдельно, каждый монастырь будет отдельно стоять перед Господом, как бы общинно, семьями. Я куда денусь? Батюшка, помолись за меня, чтоб Господь допустил… Я буду стараться, как подобает моему брату в миру, но чтоб Господь причислил меня к вашему братству, чтоб я тоже среди вас стоял». Ходынинские прихожане, когда отец Авель бывал свободен, приезжали за ним. И на протяжении всех трех лет, пока он там служил (с 1947 по 1949 годы), он ходил на могилку отца Зосимы и просил: «Батюшка, чтоб меня после смерти причислили к Вашему братству. Чтоб на Страшном Суде я стоял с вами, пусть последним, но чтоб с вами». Прошли десятилетия. В 1989 году отец Авель стал не просто монахом, а наместником вновь открытого Иоанно-Богословского монастыря и… преемником архимандрита Зосимы.
Чем больше узнаешь о жизненном пути архимандрита Авеля (Македонова), тем глубже становится убеждение в том, что Господь не оставляет наши молитвы о благом без внимания, и дает просимое. Пусть не сразу, а после длительных испытаний, закалив, укрепив человека в их горниле, но – дает. И мы должны помнить об этом, возлагая свое упование на великую Божию милость.
Фотограф: Владимир Ходаков
Также представлены снимки из архива монастыря
«Бегайте греха, бойтесь согрешить» Воспоминания об архимандрите Авеле (Македонове)
О своем духовном отце и наставнике вспоминают иеромонах Мефодий, нынешний настоятель Иоанно-Богословского монастыря, и насельники обители – иеромонах Паисий и иеродиакон Мелхиседек.
– Отец Мефодий, Вы знали архимандрита Авеля 15 лет. Как вам кажется, что для него было главным в жизни?
Иеромонах Мефодий: Батюшку я знал с 1991 года, и каждая встреча с ним была для меня событием. Центром его жизни были храм и литургия. Каждый день батюшка приходил на службу часов в 7 утра и до 12 часов дня оставался в храме. В последние два–три месяца перед кончиной он бывал реже, а до этого, несмотря на состояние здоровья – тяжело ему было ли, плохо ли, всегда приходил. Иногда спросишь: «Как Ваше здоровье, батюшка?» – «Лучше всех». – «Батюшка, так ведь не может быть!» – «Ну, а как? На небе ведь тоже то тучки, то солнышко, и это не значит, что погода плохая, а просто она меняется. Так и у меня». Никогда не жаловался на боль, и это было примером для всех нас.
Каждый день за литургией он причащался. И всегда подчеркивал необходимость причастия. «Старайтесь как можно чаще причащаться», – говорил он нам. В храме очень внимательно следил за службой, за тем, чтобы исполнялся Устав. До болезни постоянно служил. Очень любил служить акафисты на всенощных бдениях, участвовать в крестных ходах. Даже если и не служил, то шел, опираясь на палочку, или его везли на колясочке.
Когда служил отец Авель, литургия проходила на одном дыхании, потому что, с одной стороны, он очень хорошо знал последование, а с другой, чувствовалось, что он полностью углублялся в молитву, и это передавалось окружающим. Для него было самое страшное, если человек ошибался на богослужении. Отец Авель все мог простить, но за ошибки на богослужении выговаривал строго. Здесь он был неумолим: «Помните, как написано в Священном Писании? “Проклят всяк, творящий дело Божие с небрежением”». Он всегда напоминал нам об этой ответственности.
У батюшки была такая черта: он наставлял как бы невзначай, между делом. Однажды, уже во время болезни, он неожиданно сказал мне: «Принеси, пожалуйста, акафист Тихвинской иконе Божией Матери». Я принес, он долго листал, искал что-то, а потом говорит: «Знаешь, что самое главное в молитве, и в богослужении, и в жизни?» Он не дал даже ответить, вопрос был риторическим, и тут же зачитал строку из акафиста о том, что не только молитвы слезные, не только красивое пение, не только похвалы приятны Божией Матери, но, в первую очередь, Ей приятны наше чистое сердце и непорочное состояние самого человека, чистого от греха. Это батюшка и велел запомнить. Он всегда говорил: «Бегайте греха, бойтесь согрешить».
Часто рассказывал назидательные истории, любил рассказывать эпизоды из своей жизни в Ярославле, в Рязани, о владыке Димитрии (Градусове), от которого воспринял монашество и рукоположение.
Из воспоминаний архимандрита Авеля о своем духовном отце архиепископе Димитрии, в схиме Лазаре (Градусове, † 1956):
«Он был светский человек, потомственный дворянин, по образованию юрист. Когда выбирали Патриарха Тихона, собрался Собор. От каждой епархии должен был присутствовать архиерей, священник и мирянин. Он тогда работал юристом в Вологде, и от Вологодской епархии его послали как мирянина. Собор продолжался долго: пока патриарха выбирали, пока разрабатывали положения об управлении Церковью. Среди выступающих был и Владимир Валерианович Градусов. Патриарх его заметил и потом говорит ему: “Владимир Валерианович, Вам нужно быть священником”. Тот ответил: “Ваше Святейшество, из Ваших уст я принимаю это как волю Божию”. И Патриарх рукоположил его в Успенском соборе в священники. Сам он происходил из Ярославля, был женат, имел дочь. Приход ему дали в Ярославле, там он служил. Когда церковь закрыли, владыка служил в часовне. Потом у него умерла жена, умерла дочь. Началась война, его посвятили в архиереи и прислали к нам в Рязань.
Что касается пророчеств, он много пророчествовал. Когда я был еще мальчиком и просил у владыки рекомендацию в духовное училище, он сказал: “Нет воли Божией. Ослушаешься меня – вот так будет, а послушаешь – к тебе будут ходить академики за советом”. В 1953 году приехал к нему один профессор из Москвы, врач еще дореволюционной выучки. Москвичи владыку очень чтили. Я знаю это, потому что в 1945 году, когда он был еще наш, рязанский[1], в Москве состоялся Собор, на котором выбирали Патриарха Алексия (Симанского). Этот Собор проходил в Сокольниках, а хиротония – в Богоявленском. Я с ним зашел, а иподиакон московский и смотрит на меня: “Ох, какой же он счастливый, что у такого владыки прислуживает”!
Так вот, приехал профессор к нему. Он профессору говорит: “Господин профессор, посмотри мое чадо, что-то он слабенький стал”. Профессор послушал и говорит: ”Владыка, если бы Вы его чем-нибудь задрапировали, то я бы подумал, что под покрывалом находится старый человек, сердце совсем изношено”. А мне было всего 26 лет тогда, в 1953 году. Сказал он, что трудиться можно не более двух часов в сутки. Я улыбнулся: Господи, где же два часа-то? Я если приду к 7 часам в церковь, то только в 3 часа где-то освобожусь. А там то исповедовать, то обедню служить, то причащать, то панихида… Потом в какую-нибудь деревню идешь причащать, транспорта тогда не было, лошадей не давали, говорили:“Пусть Бог сам таскает попов”. Вот и приходилось мне ходить километров шесть–семь туда и оттуда столько же, а профессор разрешил не больше километра. Владыка спрашивает: “Может быть, отправить его куда-нибудь отдохнуть?” – “Если только близко к тому месту, где он родился. Ни в коем случае ни на юг, ни на север нельзя: сердце не справится!”.
Профессор уехал, я уехал. В следующий раз приезжаю к владыке по делам, он встречает меня, благословляет, обнимает, прижимает к сердцу и говорит:“«Вот, ангел мой, я скоро уйду, а ты…”, – и делает многозначительную паузу. Я с замиранием сердца жду, что он сейчас скажет: “А ты потом, через 40 дней, придешь ко мне”. А он вдруг и говорит: “А ты доживешь до тех времен, когда и церкви открывать будут, и новые строить будут, и монастыри откроют, и новые построят, и у тебя монастырь будет, и купола золотить будут, и кресты…”
Ну, я не мог ему не поверить, не мог. Говорю: “Владыка, а в службе произойдет какое-нибудь изменение?” Он говорит: “Нет. Только одно изменение: сейчас мы служим в облачениях матерчатых, а тогда будут служить в настоящих парчовых”. Вам это понятно? Ведь когда церкви закрывали, вывозили ризницы, часть в театр отдавали для костюмов, часть в пошивочные. Шили для покойников тапочки, продавали; шили тюбетейки из парчи, тоже в магазинах продавали. И когда церкви стали возвращать, то оказалось, что облачений нет. И вот люди жертвовали: то штору какую-нибудь отдадут, ведь в магазинах-то, когда шла война, ничего не было, то барыня свое венчальное платье принесет. А владыка говорил о том, что служить будут в настоящих парчовых облачениях. Я думал: “Как же это так? Все будет в золоте, облачение парчовое, что же это будет?” А он и говорит: “А благодати будет очень мало. Люди станут подобны пчелкам. Вот ты представь, ты представь: стоит улей пчелиный, а кругом на километр дерьмо разлили. И как вот пчелкам летать далеко, чтобы найти пыльцы или нектара! Так и люди тогда будут. Церковь рядом, а душа не лежит, нектара нет. Будут ходить в другую церковь, хоть и дальше”. “Вот поэтому, – говорит, – ты не умрешь, ты еще нужен” Я заплакал: “Нет, владыка, Вы все можете у Бога выпросить”. Он говорит: “Нельзя, ты пойми, ты будешь не один. Будут священники, но мало, поэтому ты будешь очень нужен для пчел, которые понимают толк в нектаре”. Вот и дожил, и удивляюсь теперь, и монастырь свой…»
– А про Афон рассказывал?
Иеромонах Мефодий: Любил отец Авель рассказывать и про Афон. При этом он не любил, когда его спрашивали: «Ну, батюшка, расскажите что-нибудь про Афон!» Говорил: «А что я могу рассказать?» Обычно он отвечал на конкретные вопросы, когда его спрашивали о чем-то, что связано с тем или иным человеком, с каким-то событием. Тогда он рассказывал с радостью, в подробностях и ярких красках.
Он очень хорошо помнил фамилии, имена, даты, и когда рассказывал, то сразу описывал и контекст, и все, что происходило попутно в то время. Я иногда даже удивлялся тому, насколько светлая была у него память. Иногда он помнил, какие на протяжении многих лет случались события в один и тот же день. Например, помнил, что было на Пасху год назад, 10 лет назад, 15, 20, 30, в его детстве. Всегда сопоставлял эти события и говорил, что мы должны быть такими, как священники в его детстве, должны «гореть». Главное, что он хотел передать нам, – этот дух любви к Церкви. Для него было очень важно, чтобы люди жили в Церкви неформально, чтобы Церковь была не частью их жизни, а заполняла бы всю их жизнь.
– Вы сказали, что батюшка ставил вам в пример Церковь дореволюционную. А что именно из ее традиций хотел восстановить отец Авель?
Иеромонах Мефодий: Конечно, говоря о том, что он хочет возродить Церковь дореволюционную, он имел в виду внутреннее благолепие храма, Церковь торжествующую, где все создано для молитвы, где никто не отвлекается от молитвы на житейские проблемы. А говоря о духе, приводил в пример ревностных священников и паству, которые не покладая живота служили… Образцами для него всегда были новомученики, те люди, которые родились в дореволюционной России и запечатлели кровью свой подвиг.
Критерием для батюшки Авеля была церковность. Хотя он никогда не разделял особенно Церковь дореволюционную и послереволюционную, но говорил, что служение определяется церковностью, тем, насколько человек близок традиции. Ну, а церковность – это, в первую очередь, искренность чувств к Богу. То есть человек не должен быть подражателем кому-то, но должен гореть перед Богом, служить Ему с чистым сердцем, просветленным умом. А просветление возникает, когда человек ведет духовную жизнь. Самое главное – бороться с собой, постоянно работать над своими пороками.
Батюшка любил подчеркивать важность отношений с другими людьми и часто повторял одну историю. Когда он был еще маленьким, к ограде их дома подошел нищий и попросил хлеба. Николай, так звали отца Авеля в миру, хотел дать ему какой-то кусок. Это увидела его бабушка и сказала: «Ну, как же ты можешь нищему, человеку, который пришел просить во имя Христа, давать самый плохой кусок?! Пойди отрежь лучшую часть свежего хлеба, заверни в чистую тряпочку и подай ему. И не так, чтобы ему было обидно, а так, чтобы он увидел, что ты испытываешь к нему уважение».
В другой раз перед Рождеством бабушка собиралась идти навещать бедных родственников: взяла лучший кусок мяса, лучший хлеб, яйца, еще что-то, завернула, положила в корзинку, а Колю предупредила, чтобы он никому не говорил о том, что им, этим многодетным родственникам, которым помочь было больше некому, они отдали самое лучшее. И всегда, когда это рассказывал, батюшка приговаривал: «Вот так меня учили, и я вас хочу научить так же поступать с людьми». Он всегда старался никого не обидеть, если к нему приходили, старался угостить; он заботился о людях, для него это было очень важно.
С трепетом батюшка чтил первоиерархов, с любовью вспоминал прежних патриархов, с благоговением относился к нынешним. Он поражался тому, как современные люди могут с легкостью судить о поступках иерархов, об их действиях, считал это ненормальным. Он всегда нас учил, что нужно с благоговением и без рассуждений принимать все, что нам говорит священноначалие, и не пытаться своим скудным умом толковать по-своему и тем более осуждать. Это ему и в голову не могло прийти.
Очень почитал батюшка святых, праздники, особенно же Божию Матерь и все богородичные праздники, праздники, связанные с памятью Ее икон. Любил Тихвинскую и Казанскую иконы, обязательно служил в эти дни с акафистом, всенощное бдение с литией. Свою любовь к Матери Божией он связывал с тем, что был на Афоне, и с тем, что с малых лет Божия Матерь вела его и ему помогала. Дело в том, что батюшка еще в детстве потерял родную мать. Всю свою жизнь он полагался на Матерь Божию. Даже уже в преклонном возрасте, когда спрашивали, помнит ли он свою маму и скучает ли он по ней, он отвечал: «Да, мне очень не хватает матери, потому что мама была для меня всем. Когда я ее потерял (а она умерла у него на руках), то всю свою жизнь обращался к Матери Божией как к родной матери».
Теперь, после кончины отца Авеля, мы даже не говорим, что он ушел, я думаю, что он остался. И он сам говорил: «Я умру, но я буду всегда с вами, здесь. Всегда буду за вас молиться». Мы чувствуем, что он с нами. И надеюсь, что как мы чувствуем его поддержку, так и он видит, что продолжается начатое им дело. Конечно, он встретил всех, о ком так много думал, помнил, всех своих знакомых, близких духовных лиц, старцев, которых знал еще по Афону. Там, на Афоне, в самый день кончины батюшки были вознесены молитвы о нем. Когда хоронили отца Авеля, то в гроб ему насыпали землю с Афона, из Святой Земли и из Дивеева (он очень почитал преподобного Серафима Саровского и в схиме носил имя Серафим).
Иеромонах Паисий: Отец Авель учил собственным примером, старался просто жить так, как ему подсказывали его христианская совесть и сердце, старался изо всех сил жизнь посвятить молитве. Это, пожалуй, главное его качество.
Нередки были случаи, когда человек убеждался в том, что нужно делать именно так, как он говорит. Все это касалось достаточно простых вещей: нужно молиться, нужно уповать на Бога, не обижаться, не мстить за обиды. Но его слова достигали каких-то твоих глубин, и ты понимал, что он видит больше, чем обычный человек, видит состояние твоего сердца. Поэтому было довольно трудно находиться рядом с ним, всегда было ясно: он чувствует, что ты думаешь и как ты внутренне себя ведешь.
Знаю случаи, которые свидетельствуют о том, что Господь услышал молитву отца Авеля и помог в разрешении тех или иных жизненных трудностей. У одной знакомой мне пары из Коломны не рождались дети, при обследовании врачи сказали, что детей, видимо, не будет. А они, естественно, хотели иметь ребенка, страдали и часто просили батюшку помолиться об этом. Один раз они буквально допекли отца Авеля, и он сказал: «Ну, хватит, идите на источник, купайтесь там, а когда родится у вас сын – назовете его Иваном в честь Иоанна Богослова». И что Вы думаете? У них родился ребенок, правда, девочка. Ее назвали Иоанной в честь Иоанна Богослова, как и обещали. Это чудо произошло по молитвенному ходатайству отца Авеля.
Еще один случай был на Успение, только вот я уже не помню, в каком году. Отец Авель тогда еще был в силе, часто служил, и тогда как раз возглавлял богослужение. Он произнес отпуст и давал крест богомольцам. К нему подошла женщина со своим сыном, который учился тогда в начальных классах школы, страдал сильной близорукостью и был близок к слепоте. Она стала просить молитв отца Авеля о сыне. Отец Авель сказал: «Пойдите, помажьте ему глаза маслом из лампадки от иконы Успения Божией Матери». Когда мать помазала мальчику глаза, он стал говорить: «Мама, как щиплет ужасно, жжет глаза!» И потом вдруг: «Я вижу!» Они остались до конца дня, женщина ко многим подходила, рассказывала, как улучшилось зрение ее сына, даже говорила более решительно: «Мой сын прозрел». Слепоты там изначально, конечно, не было, но улучшение было явное, и главное, что произошло оно мгновенно. Вот то, что вспомнилось сразу. Хотя, может быть, не стоит вспоминать каждую из деталей долгой жизни отца Авеля, ведь вряд ли нужно знать всем все и обо всем. Есть какие-то сокровенные вещи, которые так и должны остаться сокровенными.
– Как вы думаете, почему люди особенно любили батюшку?
Иеромонах Мефодий: Почему его так любили люди? Потому что, с одной стороны, он долго прожил в монастырях, в Иоанно-Богословском – 16 лет, на Афоне – 10 лет, но и на приходах много лет провел. Поэтому понимал как мирских людей, так и монахов. Но он никогда не разделял людей на монашествующих и немонашествующих. Для него все были едины. Отец Авель противился такому отношению, что «вот монахи пусть постятся, а нам, мирским, поститься не надо». Он очень строго спрашивал: «Почему вы думаете, что если вы в миру, то вам в церковь ходить не надо, молиться не надо?» Но когда к нему приезжали хозяйки, мамы большой семьи, и каялись: «Батюшка, я не успеваю прочитать молитвы…», то он говорил: «Ты с детьми возишься, по дому хлопочешь – этим и спасаешься». Так он рассуждал. А если человек имел возможность ходить в храм, то батюшка не давал ему никаких послаблений.
Батюшка говорил и о том, что важно не внешнее делание – пост, поклоны, – а внутренний настрой человека. Для него это было главное, он всегда смотрел на сердце человека. Если сердце у человека горит, если он стремится к Богу, пытается что-то в своей жизни изменить, пусть и поступает неумело, и не всегда у него что-то получается, но он стремится, это одно! А вот если человек все знает, да еще знает, как себя оправдать, говоря сам себе: «Здесь я могу себе дать слабинку», – то это батюшку больше всего расстраивало.
Иеродиакон Мелхиседек: Батюшка Авель всегда говорил, что для сердца каждого человека есть свой ключик, которым душа распахивается навстречу Богу. Он рассказывал, как святой Серафим Саровский в детстве помогал своему отцу, купцу, торговать, и торговали они только тем товаром, который приносил больше прибыли. Так и в духовной жизни, советовал он, нужно на то налегать, к такому делу с ревностью прилепляться, которое приносит больше духовных плодов.
Отец Авель говорил: «Я люблю читать Псалтирь. Когда читаю Псалтирь, душа ощущает близость к Богу». Чтение Псалтири – это начало молитвы. После, когда душа разогрелась, нужно, не довольствуясь прочитанным, начинать молиться своими словами. Для батюшки ключиком была Псалтирь. Для других это может быть чтение Евангелия или просто пребывание в спокойной уединенной обстановке, когда человек не рассматривает свою комнату как поле для активной деятельности, а просто старается посидеть и прислушаться к самому себе, к той тишине, из которой на него смотрит и его слышит Бог.
– Один из самых трудно поддающихся исправлению грехов – это осуждение. Как учил отец Авель бороться с осуждением?
Иногда в ответ на задаваемый ему вопрос он говорил: «Это гордыня. Тебе надо быть посмиреннее. А зачем тебе это знать?» Он очень не любил гордыню и пустое любопытство. Всегда говорил, что если гордости не будет, то все проблемы уйдут потихоньку. Но говорил про это только тем, кто его спрашивал, не любил рассуждать просто так, а отвечал на конкретные вопросы. И раз сказав, не любил повторяться.
Он очень переживал, когда люди самоуверенно думали, что вот они что-то сделали для Бога и тем приблизились к Царству Небесному. Батюшка часто повторял: «Ну, вот подумай, если Давид сказал: “Аз есмь червь, а не человек”, то мы-то кто тогда?» Всегда учил смирению, сознанию того, что мы никто и ничто, и никаких заслуг у нас быть не может. Что бы мы ни делали, сколько бы мы ни молились – это никогда не покроет наших грехов. Поэтому учил смиряться, осознавать свою немощь и надеяться на то, что Господь нас помилует по Своей милости.
Не любил людей, которые какого-то особого мнения о себе. В алтарь заходил кто-то, он сразу спрашивал: «А почему Вы поклоны низко не кладете? А почему Вы здесь неблагоговейно перекрестились?» Казалось бы, это внешние атрибуты, не столь важные, но по ним он определял внутреннее устроение человека и всегда пытался подчеркнуть, что нужно быть как можно смиреннее, не взирая ни на возраст, ни на сан, ни на положение в обществе.
Вместе с тем, знаете, у него была черта такая интересная: он никогда не учил тех, кто этого не хотел. К нему ведь приезжало очень много людей, некоторые просто «поглазеть на старца», на известного священнослужителя, задавали светские вопросы. Он спокойно отвечал, не пытался вразумить, укорить, обличить. Разговаривал с ними очень любезно. А потом без всякого осуждения говорил: «Ну, конечно, им трудно, помоги им, Господи, может быть, со временем они придут в Церковь». И, наоборот, был очень строг к церковным людям, не давал спуска: «Вы-то, церковные люди, почему поступаете так-то? Ведь вы должны быть примером для других».
Сердечно благодарю за помощь в подготовке материала Елену Александровну Смирнову.
[1] Архиепископ Димитрий в январе 1947 года был переведен на Ярославскую кафедру.