отчего сходят с ума
«Все боятся, что их посчитают психами»: Рассказ девушки, которая столкнулась с деперсонализацией и паническими атаками
Алена Корнюхина рассказывает, как пережила пограничное психическое состояние.
Что-то пошло не так в марте-апреле 2018 года. У меня была болезненная привязанность к женатому человеку намного старше меня, я очень много работала, а зарплату долго не платили. Поэтому я начала ходить и в одиночестве пить ром.
Периодически мне стало казаться, что мир вокруг нереальный, и что, возможно, он создан моим воображением. Мне было очень страшно, и я думала, что чокнулась. У меня были проблемы с концентрацией, я спала на ходу и не понимала, отчего всё время такое состояние. Чувствовала себя отделенной от всех остальных.
Я думала, что сейчас просто решу проблемы, и все будет нормально. С марта до августа я не собиралась обращаться за помощью.
«Я боялась смерти, боялась, что сойду с ума прямо сейчас»
4 мая случилась первая паническая атака. Накануне я очень перенервничала из-за неприятностей у подруги. В перерыве на работе сидела и читала книгу, потом встала, и вдруг мне стало очень страшно. Казалось, что все какое-то слишком четкое, как в компьютерной игре. Появилось ощущение, что я в замкнутом пространстве, а у меня клаустрофобия, я очень сильно испугалась — боялась смерти, боялась, что сойду с ума прямо сейчас.
Этот приступ закончился в течение нескольких минут, но теперь атаки случались регулярно и стали происходить чаще, потому что я ничего с этим делала. Каждый раз было очень сильное сердцебиение, потели ладони.
У меня пропал аппетит, и я очень сильно похудела. Из-за новых атак было страшно выходить из дома, но я себя пересиливала.
Уже когда я узнала свой диагноз, я стала расспрашивать друзей. Многие живут с такими же ощущениями! Просто никто этим не делится. Все боятся, что их посчитают психами.
Я рассказала о происходящем маме. Решили, что нужно проверить гемоглобин и сходить к офтальмологу (у меня плохое зрение, а во время панической атаки я стала необычайно резко видеть). Я сдала всё, что мне назначили, обошла всех врачей — мне сказали, что это «вегетососудистая дистония». И подытожили — ну всё, мы, наверное, ничего не сможем с этим сделать.
Из специалистов, к которым я не обращалась, остались психологи и психотерапевты. Сначала я пошла к психологу на работе и получила совет, что «надо учиться расслабляться». Это поставило меня в тупик, потому что я и так это понимала. Мне нужно было ответить на вопрос «как?», а не «что?».
Атаки повторялись. Мне казалось, что либо вокруг меня всё может исчезнуть, либо я прямо сейчас с ума сойду, не доберусь до дома. Я не могла уже вообще ни о чем думать, не могла работать.
«У психотерапевта я первым делом заплакала»
Когда я вошла в дверь к психотерапевту, к Нино Анатольевне, первым делом я заплакала. Сказала, что мне очень страшно, что я не знаю, что с этим делать, и, наверное, я всё, я того, уже совсем беспомощная. Первый же диалог заставил меня взбодриться:
Нино Анатольевна: Ну вы до меня сейчас доехали?
Я: Да.
Н.А.: Сами доехали?
Я: Да, говорю.
Н.А.: Да всё с вами нормально.
Она провела со мной все тесты, назначила анализы, рассказала про психические расстройства: что есть органические поражения (прим. ред. — грубое повреждение ткани мозга от инфекции или, например, травмы), есть пограничные состояния и неврозы, которые случаются у всех. То есть психиатрия не ограничивается одной только шизофренией.
После обследования психотерапевт сказала, что у меня скорее всего пограничное состояние. Поручила вести дневник мыслей и дала почитать книжки по психотерапии.
Физические симптомы (сердцебиение, потливость) не уходили так быстро, как хотелось, поэтому психотерапевт предложила препараты. Сперва от них было ощущение, как будто я летаю в космосе.
Нино Анатольевна научила меня релаксации, и дала почитать про проективный гипноз, а потом провела его. Было страшно, потому что я думала, что во время гипноза не буду себя контролировать. Но оказалось, это что-то типа медитации.
Я вела дневник мыслей, разговаривала с ней о том, что происходит. Дневник вести было просто. Ты не копаешься в событиях прошлого, которые плохо помнишь (детстве, родителях), а разбираешь сегодняшнюю ситуацию, сегодняшний фактор и смотришь, на основании каких мыслей он возник, сколько и каких эмоций тебе это дает. Эта работа отвечает на вопрос, что делать дальше.
С конца августа по декабрь я ходила к психотерапевту. Она дала мне все инструменты, от расслабления до осознания ситуации и контроля над ней. Дальше можно было работать самой.
Я поняла, в чем заключается роль психотерапевта. Психотерапевт — идеальное зеркало, Нино Анатольевна была идеальным зеркалом. Она не привносила ничего своего, никаких своих убеждений, она отражала то, что думаю и чувствую я. Это самое важное в психотерапии. Она никогда не отвечала за меня — «Ну, это у вас от этого или от того», так снисходительно, как многие любят. Психотерапевт работала как хороший модератор — направляла, но вмешивалась по-минимуму.
«Мы живем, как в каменном веке»
Две недели назад я полностью отменила антидепрессанты. В начале у меня были дурные мысли, плохое общее состояние, но сейчас я почувствовала внутреннее спокойствие. Я разобралась со всеми своими проблемами.
Что мешало решить проблему раньше? Я просто не знала, что есть такие способы. Это общая безграмотность, нужен ликбез в школах и университетах.
У меня есть подруга, которая работает в крупной консалтинговой компании. Она говорит, что куча людей от них уходит с неврозами, потому что перерабатывают сутками, хотят достичь запредельного, срываются. Это очень распространено, просто никто об этом не говорит. Все считают, что это стыдно, не надо с этим работать, не надо решать эту проблему. И вот так мы живем, как в каменном веке.
Пугающие симптомы панического расстройства
Паническое расстройство, наряду с посттравматическим стрессом, синдромом навязчивых состояний и общей тревожности, социофобии и т.д., является разновидностью тревожного расстройства и причисляется к невротическим заболеваниям.
Почему к невротическим? Да потому что патологические ощущения, возникающие во время расстройства, не изменяют сознания человека. Больной отдает отчет происходящему, осознает, что болен и нуждается в помощи.
Как охарактеризовать расстройство
Главным симптомом панического расстройства становится приступ панической атаки. Но единичный приступ еще не означает наличия расстройства. Для постановки диагноза необходимо, чтобы случаи атаки происходили с периодичностью 2–3 за месяц, не менее.
Панические приступы должны соответствовать нескольким критериям. Они возникают как при определенных обстоятельствах, так и при отсутствии видимых причин. Между атаками характерно наличие свободных от тревоги, светлых промежутков.
Паническое расстройство не зря называют тревожным. В его основе – чувство гипертрофированного, неуместного страха, не поддающегося контролю. Причина его возникновения – сбой в анализе опасной ситуации.
Префронтальная часть коры головного мозга первая дает оценку ситуации, с которой столкнулся человек, и передает ее по другим инстанциям. Конечной точкой становится миндалевидное тело, которое, при наличии определенных импульсов, реагирует на опасность стимуляцией выработки соответствующих гормонов: адреналина, кортизола и др. Они выполняют защитную, адаптационную функцию, помогают нам достойно встретить опасность. Вся система работает под чутким руководством нейромедиатора серотонина.
Проблемы начинаются, когда его количество выходит за пределы нормы. В таких случаях человек не в состоянии адекватно оценить ситуацию. Его миндалевидное тело становится слишком чувствительным и реагирует на опасность даже там, где ее нет. Развивается приступ панической атаки. Симптомы его разнообразны, однако можно выделить основные, наличие которых обязательно:
Приступ длится от 5 до 30 минут и бывает разным по степени выраженности. Систематическое его повторение носит название «паническое расстройство».
Предпосылки развития
Доподлинно неизвестно, почему развивается это расстройство. Имеется много теорий, пытающихся раскрыть механизм его развития. Точно установлено, что особенно склонны к формированию такого состояния люди с лабильной (неустойчивой) нервной системой. У них быстрее развивается тахикардия под действием эмоций или физических нагрузок, они сильно потеют, раздражительны, краснеют при волнении. В помещении им душно, они всегда норовят открыть окна.
Люди с акцентированной тревожностью в характере тоже склонны к возникновению заболевания. В некоторой степени играет роль и наследственность.
Обязательное условие для созревания расстройства – наличие психотравмирующих факторов, стрессоров, расстраивающих работу нервной системы. Обычно именно они предшествуют появлению первого признака панической атаки.
Первый приступ паники настиг Анастасию, когда она готовилась отойти ко сну. Ее внезапно охватило ощущение, что она падает стремительно с обрыва, в пустоту. Она не могла пошевелить руками и ногами, как будто они не принадлежали ей. Появилось стойкое чувство, что она сейчас умрет. Ей стало невообразимо страшно.
Затем начало колотиться сердце. Казалось, что она не могла контролировать дыхание. Оно было сбивчивым, частым, было трудно вдохнуть, постоянно не хватало воздуха. Такое состояние продолжалось до самого утра, и уснуть в эту ночь Анастасии так и не посчастливилось.
Следующий приступ случился через 4 дня. Затем частота приступов увеличилась, и они одолевали молодую женщину по несколько раз на день. Между ними она чувствовала себя выжитой и обессиленной. У нее появилось непоколебимое чувство страха засыпания, поскольку первый случай атаки случился перед сном. Она мучилась бессонницей, а вскоре и процесс поглощения пищи давался с трудом. Случалось, что идя по улице или находясь в многолюдном месте, она чувствовала головокружение и спёртое дыхание.
Затем приступы атаки стали не такими яркими, ограничивались сердцебиением и ощущением тревоги, проходящей через все тело. На протяжении всего лечения ей трудно было смириться с мыслью, что ее проблема носит чисто психологический характер. Ей казалось, что врачи пропустили в ее теле какую-то болезнь.
Анализируя ситуацию в беседе с психотерапевтом, женщина указала, что за 5 месяцев до первого атакующего случая она потеряла работу, а за 2 месяца до этого тяжело заболел ребенок. Таким образом, потеря источника дохода, а затем страх за жизнь своего чада стали мощнейшими стрессовыми факторами, запустившими патологический процесс.
Такое патологическое состояние чаще формируется у молодых людей в возрасте 20–35 лет. Женщины страдают от него в 2 раза чаще, нежели мужчины.
Характерные черты расстройства
Симптомы расстройства можно поделить на две группы. К первой мы отнесем признаки непосредственно панической атаки, заставляющие испытывать человека тревогу и страх, а также неприятные ощущения в теле.
Вторая группа симптомов относится к проявлению сформированного расстройства в общем. В ее состав входит множество признаков. Они сопровождают не всех и не всегда, и проявляются в разной степени.
Главный признак панического состояния – формирование так называемого охранного поведения.
Паническая атака обходится больному большим эмоциональным напряжением, психическим истощением. Перенеся цепочку таких приступов, у человека появляется выжидательная позиция. Он с опаской ждет повторения атаки. А, ожидание, как известно, хуже, чем само событие. Оно сопровождается состоянием повышенной тревожности, как будто что-то вот-вот случится. Казалось бы, приступ отступил, и самое время расслабиться. Но состояние тревоги сохраняется.
Некоторые паникеры путают такое положение дел с самим приступом. И рассказывают, что он длится у них несколько дней. Это ошибочно, поскольку приступный период способен продолжаться максимум пару часов.
Другой важный признак расстройства – формирование фобий. И прежде всего, это страх умопомешательства и смерти. Такие фобии сопровождают практически каждого паникера. Однако они абсолютно бесперспективны.
Страх лишиться рассудка, перестать себя контролировать и адекватно вести себя часто сопряжен с беспокойством заполучить шизофрению. Но нужно успокоить тех, кто терзается такими мыслями: больной шизофренией не будет беспокоиться о том, что он сходит с ума.
Страх смерти также иллюзорен. Те вегетативные нарушения, которые испытывает больной во время атаки, никак не являются смертельными, хотя некоторые дискомфортные ощущения они все-таки оставляют. Это может быть ощущение тяжести в голове, чувство напряжения в груди, боли в сердце. Из-за чего способны возникнуть мысли о наличии соматического заболевания. 
Паническое расстройство могут сопровождать и страхи, откладывающие отпечаток на социальной жизни больного. Сюда, в первую очередь, относят страх открытого (агорафобия) или закрытого пространства, боязнь езды в лифте, авиаперелетов, публичных выступлений и т.д. Как правило, фобии формируются, отталкиваясь от ситуации, в которой впервые возник приступ атаки.
Парень, страдающий расстройством уже около 10 лет, в начале его зарождения боялся выходить на улицу. Он целый год просидел дома. Друзья приносили ему еду и уносили мусор.
Отпечаток на психике
Такое состояние нервного напряжения не может не сказаться на психоэмоциональном фоне паникера. Он становится раздражительным и беспокойным, настроение его резко меняется, вздрагивает при любом постороннем звуке.
Бессонница – вечный спутник панического расстройства. Развиться она может как следствие нервного перенапряжения или как результат страха сна, если приступы одолевают в ночное время. Бывает так, что бессонница развивается на фоне опасения о том, что можно не уснуть.
Наверное, каждый человек видел сон, когда он падал в пустоту. Итогом такого сновидения становится вздрагивание во сне, кто-то просыпается. При ПР количество таких вздрагиваний за ночь доходит до 5 и более.
Напряжение, чувство тревоги и страха, неприятные и непонятные ощущения в теле, невозможность побороть болезнь приводят человека к состоянию апатии и беспомощности, перерастающие в депрессию.
О чем молчат паникеры
Как правило, главные симптомы панического расстройства, о которых говорят люди, страдающие им – это страх, тревога, неприятные ощущения в теле. Но мало кто указывает на такие признаки, как деперсонализация и дереализация.
Дереализация – нереальное восприятие мира, проявляется как ощущение тумана, окутывающего больного. Сквозь него ему все кажется каким-то далеким, расплывчатым, отстраненным.
Девушка описывает свои приступы дереализации, как чуждое восприятие всего, что привычно окружает ее. Даже когда она находится в своей комнате, она не узнает ее. Как будто она пришелец, случайно спустившийся сюда из космоса. Вещи вокруг – нечеткие и безжизненные. Хочется найти какую-то опору, ориентир, но не удается. Близкие люди смотрятся как незнакомцы.
Деперсонализация ощущается ею как существование вне своего тела, вроде она смотрит на себя со стороны. В такие моменты она не может управлять своими мыслями и движения, все выполняет автоматически.
А еще нередко у людей с ПР случаются слуховые и зрительные галлюцинации, особенно перед сном. Они проявляются в виде отчетливого писка или шороха, зрительных размытых образов, переговаривающихся между собой голосов.
Степени проявления
Для кого-то расстройство, со слов самих больных, становится настоящим адом, кошмарным сном, при котором не удается проснуться. Тогда как на других оно мало отражается.
Существует несколько степеней развития заболевания:
Несмотря на то, что паническое расстройство – распространенное явление, обществом оно воспринимается тяжело. Многие считают этих людей слабовольными либо симулянтами, сетуют на то, что они не могут держать себя в руках, хотя на самом деле приступ панической атаки неподвластен разуму. Поэтому часто больные испытывают неловкость, стесняются своего поведения в приступный период. Нагнетает обстановку и то, что им тяжело справиться с атакой. И человек на фоне этого начинает избегать людей, даже увольняется с работы, вводит себя в глубокое депрессивное состояние.
Паническое расстройство – это не что иное, как страх и тревога, гипертрофированные в сознании человека. Постепенно осознавая это, овладевая навыками самопомощи и пользуясь помощью адекватного специалиста, избавиться от пугающего расстройства вполне реально.
«Каждый третий россиянин — псих» Как и отчего в России сходят с ума
По данным Минздрава, среди самых распространенных психических заболеваний — неврозы. Самая нестабильная психика — у сибиряков. Жители кавказских регионов — наиболее стрессоустойчивы. Как на ментальном здоровье сказывается экология и этническая принадлежность, «Ленте.ру» рассказал руководитель отдела эпидемиологических и организационных проблем Центра имени Сербского Борис Казаковцев.
«Ленте.ру»: Сколько в России психически больных?
Казаковцев: Признаки нарушения психического здоровья в той или иной степени имеет каждый третий россиянин. В систематической психиатрической помощи нуждаются примерно 3-6 процентов населения.
Чем чаще всего страдают?
На первом месте расстройства непсихотического характера. Ими страдают более 2 миллионов человек. Далее идут психозы и состояния слабоумия (1 097 909 человек). Чаще всего встречаются органические психозы, слабоумие, шизофрения. На третьем месте — умственная отсталость (862 176 человек). Самая распространенная — легкая форма умственной отсталости.
Пол, возраст на риск возникновения заболевания влияют?
Психическими заболеваниями чаще болеют подростки и молодые люди до 35 лет. У молодых в основном диагностируются депрессии, неврозы, шизофрения. В старшем возрасте: деменция, болезнь Альцгеймера. Эта тенденция не только в России, но и во всем мире.
На следующий день в школе мне хотелось показывать свои порезы людям: смотрите, какой был конфликт. Я не умела просить о помощи, преподносила все в шуточном свете, и люди не воспринимали порезы всерьез.
С каждым годом мне становилось хуже: стереотип поведения «провинился — наказал — стало легче» укоренился. Я перестала носить короткие рукава и начала прятать шрамы. Селфхарм приобрел для меня совершенно обыденную форму, а мама стыдила меня за это больше, чем за что-то еще. Мы пошли к психологу. Я запомнила лишь то, что она с улыбкой выдала мне, девочке с порезанными от запястья до плеча руками, на прощание: «И постарайся больше не делать колбасу из своей руки».
В отношениях с бывшим молодым человеком я резала себя если не каждую неделю, то через две — это был единственный способ выплеска чувства вины и порочный круг, который я не могла разорвать годами. Когда я рассказывала ему, что удержалась от селфхарма, он лишь фыркал и говорил: «Ну как и все нормальные люди». Он, как и многие другие, даже не мог представить, насколько это огромное усилие.
Сейчас я научилась успевать в зазор обратиться к кому-то за помощью, у меня есть препараты, которые подавляют мой психоз. У меня появились люди, которые не закрывали на это глаза, а показывали, что они хотят помочь и не отвернутся от меня после этого, способы выйти из ступора и найти какое угодно занятие, чтобы не выплеснуть все на саму себя.
Но раньше у меня не было психолога и психиатра, которым я могла написать. Не было рядом людей, которые могут меня успокоить. Не было транквилизаторов, которые просто выключат меня на момент психоза. Только бывший, который терпеть не мог все это, и мама, которая стыдила меня ежедневно, не пытаясь понять, что происходит. Я понимаю, что им было страшно. Я все понимаю. Но это никак не перекрывает тот факт, что их реакция усугубляла мое неверие в себя». » loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/23/14/20180523143031518/preview_1868771cd3caa1a916695971b79f65d3.jpg» />
В 16 лет, когда начинаешь думать о будущем, жизни, вселенских проблемах, тебя накрывает. Кажется, невозможно ни с кем этим поделиться. А если порежешься — мысли отпускают: ты концентрируешься только на боли.
Недавно мне поставили диагноз «биполярное расстройство». Сейчас я понимаю, что часто периоды самоповреждения выпадали на маниакальную фазу. Я не испытывала страха или боли — мне было классно, но абсолютно пропадало чувство самосохранения: могла на вечеринке потушить о себя сигарету, хвастаясь этим.
В маниакальной фазе появлялось невероятное количество ярости, но, поскольку я не люблю спорить и выяснять отношения, я направляла агрессию на себя, чтобы никого не обидеть. Таким образом я себя успокаивала, становилось легче.
Тягу к селфхарму я испытываю каждый день, но стараюсь отвлекаться и выражать тревогу другим способом: рисую и фотографирую, что-то делаю руками, иду на пробежку. Пусть лучше болят мышцы». » loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/22/18/20180522181553291/preview_135445a7d1abfb5a99684b036270c615.jpg» />
Мой ад начался с детского сада: меня постоянно травили. Я родился с глазом, как у Тома Йорка. На многих детских фото я реву.
Я надеялся, что школа все изменит. Но в классе меня начали бить. Называли «наркоманом» (из-за худобы как конституции тела), «кривым» (из-за глаза) — все не вспомню. Меня так часто били, что я даже привык к насилию.
В 11-м классе я проснулся с головной болью и понял, что я безобразнее всех людей на планете. Сел на пол и сказал маме: «Мам, я урод, я не пойду в школу. Отведи меня к психиатру».
В результате мучительных диагностик в НИПНИ имени Бехтерева мне поставили диагноз «параноидная шизофрения F20.0» на почве дисморфомании (патологической убежденности в наличии мнимого физического недостатка).
После селфхарма становится спокойно, внутри появляется легкая пустота, нет мыслей, и кажется, что мое тело — не мое. Я нахожусь в анестезирующем состоянии и не чувствую абсолютно никакой боли. Я уже не помню, каково это быть здоровым». » loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/23/14/20180523142600580/preview_ee589d3d4fc7689f8814e73d6e570f7a.jpg» />
Я чувствовал отторжение, острое одиночество, беззащитность и безвыходность, возненавидел себя. Я начал наносить себе различные ранения острыми предметами, а иногда заниматься самоизбиением. Рядом не было никого, кто мог бы понять и помочь. Все дошло до попытки суицида.
Меня направили к психологу. Она для меня очень много сделала и стала единственным близким человеком на тот момент. Со временем я сменил школу, город, обстановку и частично восстановился. Но все равно иногда наносил себе увечья — не мог себя принять, любить.
Мне помогло только полное погружение в свою творческую деятельность, которая стала абсолютным зеркалом и воплощением всех моих переживаний, размышлений и сомнений. В тяжелые моменты очень хочется вернуться к былым практикам, но пока держусь. Надеюсь, что все-таки уже окончательно.
Первый раз — когда мне было 22. Я тяжело переживал расставание с девушкой. Было ощущение, что я вообще ни на что не могу повлиять.
И я решил: это лучшее, что я могу сделать. Насыпал марганцовку на кожу и заклеил пластырем. Держал часов 6-7. Я химик, поэтому немного представлял, какой будет эффект, однако в итоге жжение оказалось не таким сильным, как хотелось.
Но мне стало легче. Физическая боль помогла заглушить душевные страдания. Даже возникла некоторая синхронность. Еще это вернуло мне чувство контроля над своей жизнью: я все еще могу что-то сделать, и это каким-то образом помогает». » loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/23/14/20180523142722583/preview_899c702dbe771e4380ab66ad48e9121d.jpg» />
Сейчас, когда я нервничаю и беспокоюсь о чем-то или мне просто нечем заняться, я начинаю расцарапывать себе плечи, руки, тело, лицо или сдирать заусенцы, отрезать кусочки кожи с пальцев, искать в себе штуки, которые меня раздражают, мешают и стараюсь о них избавиться. Когда я себя повреждаю, то, с одной стороны, чувствую удовольствие, потому что успокаиваюсь, а с другой, думаю: какую хрень ты творишь, зачем, посмотри на себя, зачем ты портишь себя?
Честно, я бы очень хотел_ перестать этим заниматься, но пока откровенно не получается: с 21 года у меня депрессия, и с этого момента все усугубилось, но я лечусь».» loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/23/14/20180523142803544/preview_1991ca3c7863f268363f904ccc611d36.jpg» />
Начались попытки избавиться от «лишнего» веса, которого у меня никогда не было. Все закончилось расстройством пищевого поведения — булимией: я боялась еды как огня, вызывала рвоту после каждого приема пищи, питалась одной шоколадкой в день на протяжении месяца. За два года я забыла, что это такое питаться нормально: не одну шоколадку в день, не весь холодильник за вечер. Я понимала, что одной мне не справиться и мне нужен специалист, но тянула — не хотела тревожить родителей.
После 11-го класса я переехала из родного заполярного городка учиться в Петербург и наконец обратилась к психотерапевту. Благодаря ему я избавилась от булимии, научилась различать голод и сытость.
Но с уходом пищевого расстройства пришли порезы. На руках, ногах и шее. На теле оставалось все меньше мест, где можно было нанести очередные увечья, незаметные под одеждой. В порыве ненависти к себе я била кулаками стены, хваталась за ножи, лезвия и ножницы. Я по-прежнему не выносила себя. Но уже не тело, а собственную личность.
Сначала я переживала о том, что подумают люди, увидев мои исполосованные руки, но потом решила, что это неважно. Гораздо важнее, чем для меня стал этот опыт: я научилась ценить свое тело и быть благодарной ему за каждый прожитый день, не обесценивать свои потребности и чувства. Не знаю, правильно ли говорить обо всем этом в прошедшем времени, потому что порой я все еще режу себя, но я работаю над этим». » loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/23/14/20180523143152980/preview_7f9a8855d33b1b07c79697ee987b21c6.jpg» />
В ту пору я носила внутри себя какую-то мучительную бурю, в ней было свое удовольствие, но большей частью все же острая пустота. И моменты, когда от нее можно было отвлечься, были благостными.
Начиналось все с ерунды — ходьбы босиком по снегу. Не выбежать на пять минут и с хохотом заскочить обратно, а, сцепив зубы, идти, например, от остановки. Я заходила в грязный подъезд с улицы и никогда не чувствовала себя такой живой: кафель казался теплым и мягким.
Я практиковала это вплоть до переезда в Питер: помню, страдала, когда первый год зима долго-долго не начиналась, а потребность отвлечься от внутреннего «воя» была большой.
После снежных прогулок пришла пора ожогов. Я ограничилась двумя: на левой руке ожог, сделанный мной благовониями, на правой — ожог от сигареты, сделанный мужчиной мечты. Сигарету он отнял, а боль осталась.
Я не стала продолжать, потому что пожалела маму. А потом уехала, началась взрослая жизнь, где это беспокойство ослабло и справиться с ним можно простыми вещами: рвать бумагу, отколупывать краску, кубик вот тактильный терзать». » loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/23/14/20180523143240493/preview_eb1f04b866481fa1f82d9fc7545b994d.jpg» />
Первый раз я нанесла себе порезы в приступе гнева в 12 лет. Причиной стал конфликт с родственниками, с которыми я жила с семи лет: мать лишили прав за жестокое обращение, а отец бросил меня на попечение дяди и тети.
Он умер, когда мне было 14 лет. Мне было очень грустно, родственники оставались чужими, и я вновь начала наносить себе порезы сначала лезвием, потом кухонным ножом. В моей голове постоянно звучала фраза матери, о которой мне рассказали тетя и дядя. По их словам, когда мне не было и года, она пришла к ним и спросила: «Слушайте, а вы не хотите это говно забрать?»
В 15 лет у меня начались проблемы с гендерной идентичностью. В довесок влюбилась в человека, залипающего на анорексичек. По большому счету мне не хватало тепла и любви. В итоге — исполосованное тело и 42 килограмма.
Но настоящий ужас и активная фаза селфхарма начались после поступления в университет. Мания сменялась субдепрессией, учеба полетела к хренам, полное разочарование в себе, своей жизни и внешности. Мне страшно вспоминать, что со мной творилось.
Я не знаю, как это объяснить, — пик эмоций приходится на сам процесс. Представь, тебя очень сильно что-то огорчило, но ты не в состоянии кому-то об этом рассказать по тем или иным причинам. Внутри копится агрессивная энергия, и хочется ее выплеснуть. Тогда ты берешь лезвие, замахиваешься и полосуешь. Это больно, но одновременно это сильный эмоциональный выплеск. И ты чувствуешь свободу, даже ощущаешь удовлетворение от таких действий: вот она я, вот мое тело, и я делаю с ним абсолютно все, что хочу». » loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/23/14/20180523143348452/preview_c22e56f1b7dc06950672d13cc6a0b181.jpg» />
Желание контролировать пространство вокруг себя было обусловлено ОКР (обсессивно-компульсивное расстройство), оно же стало причиной множества ритуалов: я писала страницы конспектов, вырывала их, писала снова — не потому, что конспекты были неправильные, а потому, что так «надо было». Помимо этого, был «сбор энергии»: когда мне казалось, что на предмете «осталась» моя энергия и надо ее «снять»: например, встряхивала ручку много раз или после возвращения куда-то через нескольких шагов очерчивала ногой сзади себя дугу, которая «забирала обратно» энергию.
Постоянный контроль выматывал, внутри копилась тревога, что многие действия не сделаны или сделаны неверно. Когда я не успевала переписать тетрадку, сложить или разложить одежду, спуститься или подняться на кровать-чердак, и казалось, что это никогда не закончится и будет длиться бесконечно, чтобы это компенсировать и прекратить, я себя наказывала: царапала сначала маникюрными ножницами, потом лезвием.
В этом не было суицидального подтекста — так я контролировала эмоциональную боль. Притом что у меня очень низкий болевой порог и любую боль я испытываю особо сильно, в моменты самоповреждений я ее не ощущала. После можно было расслабиться и лечь спать.
Сейчас все немного проще: большинство ритуалов мне удалось преодолеть — мне оказывает поддержку молодой человек, он очень в этом мне помогает. Осталась только большая зависимость от контроля пространства уборкой. Мне все равно, когда пыль и беспорядок у кого-то дома или где-нибудь в общественных местах, — важно, чтобы их не было у меня дома. Я не выхожу из квартиры, пока не уберусь. У нас даже в лучах света, которые падают в комнату, пылинок нет. Если они там появляются — у меня тут же паника».» loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/23/14/20180523143434123/preview_3f3379eacf6925c3005d700b1ba565a6.jpg» />
Причина простая — хочу быть красивой и без прыщей. Кажется, что делаю себя лучше, но становится только хуже. Умом понимаю, остановиться не могу. Меня сильно укололо, когда я общалась с одной девушкой, и она в процессе разговора начала жать свое лицо. Я поняла: я тоже так делаю, и это ужасно.
Только в 30 лет я поймала себя на мысли, что обостряется это дело на нервах: когда поругаюсь дома, или устану от работы, или неуверенно себя чувствую, или просто с чем-то не справляюсь.
Мое признание — возможно, первый шаг, чтобы начать бороться с этим здоровыми методами». » loading=»auto» src=»https://icdn.lenta.ru/images/2018/05/23/14/20180523143511463/preview_a7d0f315dd1a97c59fe9f97dcbf98baa.jpg» />
«Я страдаю от селфхарма последние семь лет. Все началось, когда я поссорилась со своей мамой и старшей сестрой. Я не помню сути конфликта, но тогда я впервые взяла в руки режущий предмет и сделала неглубокие полосы на левом запястье. Когда увидела кровь, испугалась и попыталась перевязать все это дело бинтом, но старшие заметили и начали отчитывать.
На следующий день в школе мне хотелось показывать свои порезы людям: смотрите, какой был конфликт. Я не умела просить о помощи, преподносила все в шуточном свете, и люди не воспринимали порезы всерьез.
С каждым годом мне становилось хуже: стереотип поведения «провинился — наказал — стало легче» укоренился. Я перестала носить короткие рукава и начала прятать шрамы. Селфхарм приобрел для меня совершенно обыденную форму, а мама стыдила меня за это больше, чем за что-то еще. Мы пошли к психологу. Я запомнила лишь то, что она с улыбкой выдала мне, девочке с порезанными от запястья до плеча руками, на прощание: «И постарайся больше не делать колбасу из своей руки».
В отношениях с бывшим молодым человеком я резала себя если не каждую неделю, то через две — это был единственный способ выплеска чувства вины и порочный круг, который я не могла разорвать годами. Когда я рассказывала ему, что удержалась от селфхарма, он лишь фыркал и говорил: «Ну как и все нормальные люди». Он, как и многие другие, даже не мог представить, насколько это огромное усилие.
Сейчас я научилась успевать в зазор обратиться к кому-то за помощью, у меня есть препараты, которые подавляют мой психоз. У меня появились люди, которые не закрывали на это глаза, а показывали, что они хотят помочь и не отвернутся от меня после этого, способы выйти из ступора и найти какое угодно занятие, чтобы не выплеснуть все на саму себя.
Есть ли особенности по регионам?
По депрессиям на первом месте Сибирский федеральный округ — 96,6 случая на 100 тысяч человек, в Центральном — 87,1, в Южном — 73,1, а вот на Северном Кавказе — всего 34,9 случая. Шизофрения чаще встречается в Центральном округе, 370,9 случая на 100 тысяч. Дальше Уральский федеральный округ (343,2 на 100 тысяч) и Сибирский (343,1 на 100 тысяч). Регионы Северного Кавказа — снова на последнем месте по распространенности.
Разница значительна. С чем это связано?
Причины — загадка, мы сегодня даже предположить не можем. По идее, чтобы выдвинуть гипотезу, нужны специальные исследования по медико-географическим данным.
Возможно, это перекосы системы учета? Врачи уже давно скептически относятся к медицинской статистике, поступающей от кавказских регионов.
Что касается психических расстройств, я не думаю, что там большое передергивание. Скорее всего, влияет уклад, формировавшийся веками. Семейные отношения там более стойкие. Это говорит о том, что люди больше привязаны к нормальному традиционному образу жизни.
Многочисленные исследования говорят и о том, что существуют этнические группы, в которых принято скрывать психические болезни. Но это в основном касается тяжелых расстройств. А развитие тех же депрессий, неврозов — во многом зависит от воспитания.
Есть ли различия в заболеваемости между крупными и провинциальными городами, селами?
Раньше была колоссальная разница между городом и деревней. Но сейчас это сходит на нет. Процесс урбанизации в последние десятилетия идет неуклонно. То есть городские привычки, уклад — добираются и в провинцию. А вот на Северном Кавказе — наоборот — преобладает патриархальный уклад до сих пор, почему и сохраняются старинные обычаи. Возможно еще и поэтому картина в плане психической заболеваемости там более спокойная на фоне остальных регионов.
На первом месте в списке болезней — непсихотические расстройства. Что это значит?
Когда человек понимает, что с ним что-то происходит. В принципе, он может самостоятельно обратиться к врачу. То есть это те расстройства, которые не достигают уровня психоза. Чаще всего это фобии и различные навязчивые состояния, а также панические и стрессовые расстройства. Около десяти процентов россиян страдают от депрессий.
Если у человека постоянно плохое настроение, то вы советуете сходить на всякий случай к врачу?
Как правило, обращаются сначала к врачам общей практики, неврологам. Часто при депрессиях жалуются на неприятные ощущения, боли различных локализаций. Все это на фоне пониженного настроения. Непрофильный врач должен эти симптомы распознавать и предлагать пациенту обратиться к психотерапевту или психиатру.
Для многих поход к психиатру — это что-то запредельное.
Действительно, психиатрия до сих пор — стигма. Надо пытаться работать с человеком, уговаривать. Есть специальные технологии психообразования. Их в мире используют уже не одно десятилетие. Смысл в том, чтобы образовывать в плане психического здоровья не только самого пациента, но и его родственников. Потому что во многом судьба пациента, его общение со специалистами зависит от отношения к этому со стороны семьи. А другой подход — это просвещение населения в целом.
Насколько обоснованно ставятся диагнозы? Многие считают, что депрессии и неврозы — это, скорее, дань моде, чем болезни.
Мода бывает на все, в том числе и на это. Поэтому и нужен специалист, чтобы разобраться. Но все-таки, по данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), число слабо выраженных и среднего уровня депрессий растет. Но во многом это связано с успехами лечения именно психозов. То есть тяжелое расстройство, допустим, бред — уходит. А состояние переходит в депрессию. Но это, конечно, самое простое объяснение.
От чего растет количество непсихотических болезней?
Причины самые разные: наследственность, экология, психогенная составляющая. Часто депрессия возникает у переживших психические и физические травмы, особенно черепно-мозговые, ампутацию конечностей и т.д.
В настоящее время большое значение имеет миграционный фактор. Очень много беженцев и мигрантов в мире. Это не может не сказаться на психическом самочувствии. Уже давно замечено, чем стабильнее состав населения, тем меньше депрессий выявлено. Сибирь у нас до сих пор покоряют, поэтому на людей влияют переезды, разлука с семьей, невозможность комфортно обосноваться на новом месте.
Экология каким образом влияет?
Экологическая система человека включает социальные, экономические, политические, культурные и антропогенные характеристики. Для психического здоровья наиболее значимы перинатальные факторы: течение беременности у матери. А также родовспоможение, детские инфекции, травмы и отравления.
Если не лечить депрессию — это чем-то может грозить? Или все же «само пройдет»?
Бывает по-разному. Легкая депрессия — плохое настроение — редко может развиться до уровня психоза. Не все психические расстройства требуют медикаментозной поддержки. Иногда бывает достаточно психотерапевта. Считается, что легкая депрессия способствует интеллектуальной продуктивности. Но на мой взгляд, это предрассудок.
Можно ли сделать вывод, что психическое здоровье россиян становится все хуже и хуже?
Я бы сказал — все наоборот. Первичная заболеваемость психическими расстройствами у нас начинает снижаться уже где-то с 2005 года. И не только в виде легких расстройств, но и включая три группы самой распространенной патологии: непсихотичекие психические расстройства (включая неврозы и расстройства личности), деменции, умственная отсталость. В среднем снижение произошло на 15-20 процентов. По отдельным диагнозам — до 40 процентов.
Почему? Стали лучше лечить, диагностировать?
Прежде всего это связано с улучшением качества жизни. От организации здравоохранения уровень распространения психических расстройств зависит не больше чем на 10-15 процентов. То есть это тот случай, когда пациент курсирует между врачами, проблему его выявить не могут. Соответственно, время идет, а состояние человека ухудшается. А остальные 80-90 процентов причин психических расстройств — по большей части социальные: голод, безработица, семейные дрязги и прочее.
Сейчас кризис, социально нестабильное время — это разве не должно негативно сказываться на росте психических болезней?
Реакции на всякие невзгоды у человека чаще всего отставлены. То есть это происходит не мгновенно, а спустя какое-то количество времени, может быть даже и лет.
Допустим, при тяжелой черепно-мозговой травме психическое расстройство возникает быстро, практически сразу. Инфекции (корь, коклюш, бактериальная дизентерия, грипп, сальмонеллез, вирусные гепатиты, эпидемический паротит, менингококковые инфекции) в детском возрасте, которые могут запустить риск болезни, те же перинатальные травмы — обычно отстоят от самого психического расстройства на 5-10 лет.
Социальные причины психических расстройств какую могут дать отсрочку?
Вопрос изучен очень слабо. Например, в начале 1990-х, когда рухнул СССР, начались перестройка и кризис, в целом в стране стала расти заболеваемость психическими расстройствами. Продолжалось это вплоть до 2005 года. Сейчас наблюдается снижение. Что дальше будет — сложно предугадать.
Фото: Rebecca Blackwell / AP
Есть ли какие-то трудности в организации лечения?
Административных трудностей особых нет. Наоборот — сейчас во многих сельских центральных районных больницах есть стационарные отделения, психиатрические кабинеты. Так что доступность улучшается. В городе же изначально особых проблем с этим не было. Скорее всего проблема в том, что недостаточно проводится просвещение населения.
Структура выявления психических болезней в России отличается от других стран?
Допустим, во Франции организация системы здравоохранения напоминает российскую. Там также участковый принцип. Если сравнивать по структуре заболеваемости, то разницы практически нет. Но нужно понимать, что все же страны некорректно сопоставлять. В России в области психиатрии государственная статистика наблюдения существует с 1960 годов. И все это время она проводится примерно по одной схеме. В Евросоюзе, пожалуй, кроме Дании, такого мониторинга нигде не организовано.
Статистическое наблюдение там ведется в основном за стационарными пациентами. Амбулаторных, как правило, не учитывают. В основном зарубежная статистика о психическом здоровье граждан — это телефонные опросы, анкетирование. И по определенным формулам полученные данные экстраполируются на все население. При такой методике не исключена грубая погрешность.
Можно ли сказать, в каких странах какие психические расстройства наиболее распространены? Допустим, россияне больше страдают шизофренией, а у французов — биполярное расстройство?
По данным Всемирной организации здравоохранения, среди стран не существует каких-то тенденций к определенному виду болезни.
То есть нет национальной предрасположенности к каким-то психическим отклонениям? Например, литераторы очень любят писать о тонкой организации русской души, которая постоянно тоскует.
Что значит — русские? Славянская группа составляет 90 процентов всего населения России. То есть славянские национальности доминируют. Возможно, есть какие-то эмоциональные особенности, но это не является определяющим для развития патологии.
Фото: Павел Головкин / AP
Почему не является? Вот, допустим, научно доказано, что представители финно-угорской этнической группы имеют предрасположенность к суициду.
Это правда, но у финно-угорского населения предрасположенность к суицидам вовсе не из-за наличия депрессии. Просто у них такая установка, менталитет. Это считается проявлением доблести и геройства. То есть это опять же вопросы психологии, а не какая-то этническая патология.