Что в афгане называли черный тюльпан
1979-89. История Черного тюльпана. Краткий очерк
Сами «цинки» изготовлялись специальной мастерской в Ташкенте. Одно время целые штабеля подготовленных к отправке в Афганистан гробов громоздились прямо у стоянок аэродрома в Тузеле и возили их туда теми же транспортными самолетами. Потом кто-то из начальства наконец сообразил, что такое соседство не очень воодушевляет, и мрачный груз вывезли на окружные склады, откуда «цинки» доставлялись в сварочно-эвакуационные отделения госпиталей 40-й армии. Из тех же соображений отправка погибших в Союз организовывалась специальными рейсами на отдельно выделяемых бортах, при которых павших к месту похорон сопровождал кто-либо из офицеров и солдат части.
Причина выбора Ан-12 в качестве самолета для миссии «черный тюльпан» имела вполне прозаическое объяснение: привлекать для этой задачи Ил-76 с грузоподъемности в 40 тонн было не самым приемлемым вариантом, да и забирать «груз 200» он мог лишь с ограниченного числа аэродромов, в то время как Ан-26, напротив, имел малую вместимость для работы с довольно громоздкими «цинками». А вот Ан-12 для этой службы являлся наиболее подходящим, имея возможность облетать практически все точки и обеспечивая загрузку 18 мест такого груза. Чтобы избежать множества перегрузок, маршрут прокладывался по всему Союзу, с посадками в местных аэропортах, откуда гробы доставлялись к месту жительства родственников, но при небольшом количестве мест груз, бывало, сдавали в Ташкенте на самолеты «Аэрофлота» или в обычный багажный вагон пассажирского поезда.
«Черный тюльпан»: символ надежды
27 декабря, в памятный день ввода войск в Афганистан, на площади Советской Армии у мемориала «Черный тюльпан» пройдет официальный митинг, организованный правлением Свердловской областной организации имени Героя Советского Союза Исламова Ю. В. Общероссийской общественной организации «Российский Союз ветеранов Афганистана» (СОО РСВА). 242 свердловчанина не вернулось с Афганской войны, и их имена, отлитые из стали, размещены на пилонах, окружающих фигуру усталого воина — центральный элемент «Черного тюльпана». Он не может отдохнуть и выпустить автомат, потому что войны продолжаются и мемориал, посвященный памяти всех за пределами России, постоянно расширяется. При создании памятника, плиту у подножия фигуры солдата оставили пустой, в знак того, что афганская кампания завершена и погибших больше не будет. Но решение оказалось пророческим, и к афганскому траурному списку прибавились погибшие в Чечне и Дагестане. «Черный тюльпан» объединил всех в единое трагическое целое.
Идей и эскизов будущего монумента было много. Фигура солдата, держащего на плечах крест с надписью «Афган», раненый боец, которого товарищ выносит с поля боя…Но наброски отвергались один за другим — правлению СОО РСВА, ветеранам и главное, матерям погибших хотелось видеть не просто памятник, а некий символ всей Афганской войны. Поэтому важно было напомнить — каждый из пришедших домой и каждый из тех, кто погиб, достоин уважения и памяти.
Название у монумента тоже появилось не просто так. На «черных тюльпанах», самолетах Ан-12, внутреннее пространство которого имитируют пилоны, возвращали домой погибших. Версий, почему самолету дали имя цветка, несколько. По самой достоверной, на похоронном бюро неподалеку от аэропорта в таджикистанском городе Тузель, откуда шли вылеты в Афган, висела такая вывеска. Кто-то ее запомнил, и над горами взлетели «черные тюльпаны», один из которых символически приземлился на площади Советской Армии.
В 1992 году Свердловская организация Российского Союза ветеранов Афганистана определила победителем проект скульптора Константина Грюнберга и архитектора Андрея Серова. Начался сбор средств, который оказался всенародным. Как вспоминают очевидцы событий, в магазинах стояли денежные «ящики», студенты работали на субботниках и строительстве метро, перечисляя заработанное на строительство памятника. По приблизительным подсчетам, 25% средств перечислила администрация города, еще 25% администрация области, часть средств поступила от пожертвований. Нищим и растерянным людям, живущим в эпицентре голодных девяностых, хотелось надежды на лучшее. «Черный тюльпан» стал не только памятью об Афгане, он стал воплощением утраченных идеалов.
Ветераны Афганской войны, в свою очередь, делали все возможное, чтобы памятник появился: организовывали благотворительные концерты и марафоны, перечисляли крупные суммы со счетов созданных ими компаний и фирм, а охранные предприятия бывших бойцов не только жертвовали деньги, но и защищали создателей памятника от бандитских разборок. Большую помощь при строительстве монумента оказал Уральский военный округ, во главе которого также стоял ветеран-«афганец» Юрий Греков.
Именно с рапорта ему, Грекову, отданного полковником Буниным, тоже прошедшим Афган, началась торжественная церемония открытия «Черного тюльпана». 5 августа 1995 года на площадь пришли тысячи людей — памятник, укрытый шелковым парашютом, ждал всех, кто вложил в него время, деньги и надежды. Воин, отлитый на заводе имени Калинина из 48 частей и покрытый цинком изнутри и снаружи, для прочности, наконец занял свое место. Здания вокруг площади военные затянули камуфляжной сеткой, и горожане вдруг оказались в афганском ущелье, глядя в усталые глаза человека с автоматом. Прошел военный церемониал, отзвучали песни и на площади загорелись свечи, словно говоря погибшим: «Мы помним. Мы не забудем».
Эти слова неслышно звучат во время каждого митинга и каждого неформального собрания у «Черного тюльпана». Туда приезжают ОМОН и пожарные, ветераны Чечни и Кавказа, бойцы, вернувшиеся из Сирии. Туда приходят горожане, посидеть, подумать, возложить цветы. Войны не кончаются. Память остается.
В первые дни многие критиковали монумент — бойца поставили на колени, сломали, согнули. Но вглядитесь — он насторожен. Автомат взведен, а солдат просто задумался. Кому, зачем, для чего он должен воевать? Ради каких неведомых идеалов предназначен погибнуть? Ответов на эти вопросы нет. Но, каждый год, встречаясь у памятника 27 декабря, в день ввода советских войск в Афганистан, ветераны этой войны, может быть, и пытаются найти ответы. Приходите на митинг и вы, к самому народному памятнику города, чтобы позволить себе сопереживание. Ведь это — наша единственная надежда на то, что пилонов у монумента больше не прибавится.
Материал подготовлен в рамках проекта «Афганцы в городе», реализуемого на средства Фонда Президентских грантов.
Автор: Мария Хамзина
Фото из архива Муниципального музея памяти воинов-интернационалистов «Шурави»
Афганистан: 25 декабря 1979 — 15 февраля 1989. 30 лет … («Черный Тюльпан»)
Афганская война.
25 декабря 1979 — 15 февраля 1989
Как давно это было … и как не давно …
Вспомним …
И помянем героев …
«Черным тюльпаном» в Афганистане наши ребята-интернационалисты называли самолеты военно-транспортные Ан-12, вывозившие в Советский Союз цинковые гробы с погибшими при исполнении «интернационального долга» советскими воинами.
Название «Чёрный тюльпан» не имеет общепризнанной/единой истории происхождения.
По одной из версий, оно было дано в честь похоронного бюро из Ташкента — именно здесь делали для Афганистана оцинкованные деревянные гробы, обитые красным кумачом. Сначала наши солдаты перенесли это наименование на местные морги, принимавшие «тела погибшего личного состава», а затем и на доставлявшие их самолёты.
Согласно другому предположению, наименование восходит к традиции оформления некрологов в афганских военных газетах – списки погибших обычно обрамляли орнаментом из черных тюльпанов. Эта версия объясняет, почему чёрные тюльпаны стали рисовать на фузеляже АН-12, чтобы «воздушные труповозки» не обстреливались моджахедами.
В Афганистане в «чёрном тюльпане»…
К 30-летию вывода советских войск из Афганистана
Рейс самолёта Ан-12, увозившего в ходе войны с территории Афганистана тела погибших советских военнослужащих (Груз 200), получил неофициальное название «Чёрный тюльпан». В связи с тем, что грузовой отсек самолёта Ан-12 не герметичен, цинковые гробы не запаивались. Цинковые гробы, обитые досками, выгружались в аэропорту Тузеля (военный аэродром в Ташкенте), и они штабелями лежали на рулежке. Морг построили только в 1986 году.
Побывавший в Афганистане с концертами Александр Розенбаум посвятил павшим солдатам песню «Монолог пилота «черного тюльпана», вошедшую в художественный фильм «Афганский излом».
Эту песню мне довелось услышать впервые летом 1988 года на концерте Александра Розенбаума, который проходил на стадионе им. Ленина в Хабаровске. Такой концерт невозможно забыть.
Жаркий летний день, ближе к вечеру. Стадион переполнен зрителями, пришедшими на этот концерт. Эффектное начало – Розенбаум въезжает на стадион на подножке автомобиля «Скорой помощи» под фонограмму песни «О «скорой помощи» («Светофоры дайте визу, едет скорая на вызов…»). Автомобиль останавливается на беговой дорожке напротив центрального круга, где установлена сцена. На ней: микрофон на стойке, стул, к которому прислонена гитара, динамики. Певец соскакивает с подножки и бежит к сцене, в белой майке, на которой спереди – красный флаг Советского Союза. Концерт начинается. Песни исполняются без объявления и сопровождаются бурными, продолжительными аплодисментами. Где-то ближе к середине концерта вдруг зазвучали свежие аккорды гитары и новые слова:
«В Афганистане в «черном тюльпане»,
С водкой в стакане мы молча плывем над землёй».
Зрители на стадионе начинают вставать, я тоже уже стою. А песня продолжается:
«Скорбная птица через границу,
К русским зарницам несет ребятишек домой».
В моем сознании всплывает июль 1982 года и «черный тюльпан» в котором я лечу, сопровождая «Груз 200» и еще 9 сопровождающих офицеров, прапорщиков, сержантов со своими «Грузами».
А слова песни продолжают рвать душу:
«В «черном тюльпане»
Те, кто с заданий
Едут на Родину милую в землю залечь,
В отпуск бессрочный,
Рваные в клочья…
Им никогда, никогда не обнять теплых плеч».
И слезы произвольно начинают катиться по моим щекам. Мне становится до того неудобно, что я склоняю голову горизонтально, чтобы никто не видел моих слез. Взрослый мужик и не может сдержать слез от слов звучащей песни…
«Но надо добраться,
Надо собраться.
Если сломаться, то можно нарваться и тут.
Горы стреляют.
«Стингер» взлетает,
Если нарваться, то парни второй раз умрут».
Это произошло 28 июня 1982 года. Утром, после подъема к нам в комнату, находящуюся в автопарке отряда, где мы жили с зампотехом отряда Мишей Ерастовым, влетает командир отряда Олег Захаров и, включив свет, произносит эти страшные слова:
Мы уже не спали. Ожидали подъема и начала очередного афганского дня.
— Как? Умер? – разом выдохнули мы.
Меня уже второй день знобило и временами трясло. Видимо, начиналась лихорадка. Но такое сообщение вмиг встряхнуло организм, да так, что все быстро прошло. Наверное, в критические моменты скрытые силы нашего организма способны на многое.
И началось: комиссия, расследование, подготовка к отправке тела военнослужащего на Родину в Воронежскую область.
2 июля 1982 года в аэропорту города Кабула в АН-12 – «Чёрный тюльпан» были загружены 14 цинков с погибшими (цинковые гробы помещались в деревянные ящики для удобства переноски) и мы – 10 сопровождающих (на 4-х приходилось по 2 «Груза 200» в один адрес доставки) разместились в переднем герметичном отсеке самолета. Самолет взлетел и взял курс на Ташкент.
Песня А. Розенбаума «Монолог пилота чёрного тюльпана» начинается словами: «В Афганистане в чёрном тюльпане, с водкой в стакане мы молча плывём над землёй». Автор песни не выдумал этот сюжет, он, видимо, написан по тем рассказам, которые Розенбаум услышал от очевидцев и участников этих полётов. Но, на самом деле, «С водкой в стане» над Афганистаном – такого не было. В Афганистане тогда и сейчас – существует сухой закон. Всё это было, но только, начиная с полёта от Ташкента и далее по маршруту, по которому летел «Чёрный тюльпан» над территорией Советского Союза.
2 июля «Чёрный тюльпан» приземлился на военном аэродроме «Тузель» под Ташкентом. Нас – сопровождающих перевезли в гостиницу, а что происходило с «Грузом 200», нам об этом не было известно.
3 июля с утра начинается подготовка к перелёту по Союзу в соответствии с оптимальным планом доставки «Грузов 200». Мы- сопровождающие за эту ночь соответственно подготовились, чтобы «с водкой в стакане» плыть над землёй. Но этот полёт был уже над территорией нашей страны. После загрузки АН-12 взял курс на г. Алма-Ату. Это была первая точка доставки «Груза 200».
После выгрузки в Алма-Ате самолёт взял дальнейший курс на г. Кемерово, в который мы прибыли к вечеру. Опять выгрузка ящиков специальной командой, сопровождающих – опять в гостиницу. Ночуем в Кемерово, а с утра опять в путь. Следующей точкой доставки «Груза 200» был г. Волгоград, где мы опять заночевали.
И только к вечеру 5 июля «Чёрный тюльпан» добрался до Воронежа, где я вышел и выгрузили ящик, в котором цинк с телом рядового Гальченко Сергея. Выгрузка была сделана на окраине взлетного поля аэропорта, подальше от людских глаз. Не помню, каким образом я примчался к дежурному коменданта гарнизона в аэропорту г. Воронежа и доложил о прибытии с «Грузом 200». Меня успокоили и сказали, что «всё уже известно, даны соответствующие команды. Ждите приезда представителей военкомата». Ждать пришлось весьма долго. Пришлось еще раз напоминать дежурному о своем существовании, на что он успокоил меня, что «до г. Россоши, куда следует доставить «Груз», очень далеко, но оттуда машина выехала и мне следует проявлять терпимость и ожидать представителей военкомата». Только в первом часу ночи прибыл представитель городского военного комиссариата г. Россоши на обычном грузовике ГАЗ-53 с открытым кузовом. Ночью мы добрались до областного военкомата г. Воронежа, где в присутствии дежурного по военкомату я передал пакет с документами представителю Россошанского ОГВК а сам направился в аэропорт и дальнейший мой путь лежал на Кабул.
Что касается: «с водкой в стакане мы молча плывём над землёй», то это действительно было. Сидя на полу АН-12 в первом герметичном отсеке, при каждом перелёте от одного города Советского Союза к другому, мы молча поднимали стаканы за ушедших навечно и всю дорогу в основном молчали, думая каждый о своем…
Из книги памяти «Чёрный тюльпан»:
Гальченко Сергей Васильевич, рядовой, водитель-электромеханик, родился 3.02.1962 в г. Россошь, Воронежской области. Украинец. Учился в СПТУ-29 Россоши. В Вооруженные силы СССР призван 1.4.82 Россошанским ОГВК. В республике Афганистан с июня 1982. Похоронен на городском кладбище №1 Россоши. В СПТУ-29 установлена мемориальная доска с его именем.
Вечная память не вернувшимся из Афгана!
Рамусь Владимир Федорович, подполковник в отставке, участник боевых действий в Афганистане
Список фото к статье:
1. Военно-транспортный самолёт АН-12.
2. АН-12 в Афганистане. Аэропорт г. Кандагара.
3. Афганистан. Прощание с погибшими перед отправкой на Родину.
6. Страничка из всероссийской книги памяти «Чёрный тюльпан».
7. Памятник песне «Монолог пилота чёрного тюльпана».
8. Александр Розенбаум на концерте в зале Хабаровской краевой филармонии. 1988 год.
9. А. Розенбаум в Афганистане.
10. А. Розенбаум на концерте в Афганистане.
11. А. Розенбаум в Афганистане.
12. Цветок «чёрный тюльпан».
13. Гальченко Сергей Васильевич. Фото из всероссийской книги памяти «Чёрный тюльпан».
В Афганистане, в «Черном тюльпане»
Васильев Геннадий Евгеньевич, ветеран Афганистана, замполит 5-й мотострелковой роты 860-го ОМСП г. Файзабад (1983–1985). Принимал участие в рейдах, засадах, десантах, сопровождении колонн, выходил с минных полей, выносил раненых с поля боя… Его пронзительное произведение продолжает серию издательства, посвященную горячим точкам. Как и все предыдущие авторы-афганцы, Васильев написал книгу, основанную на лично пережитом в Афганистане. Возможно, вещь не является стопроцентной документальной прозой, что-то домыслено, что-то несет личностное отношение автора, а все мы живые люди со своим видением и переживаниями. Но! Это никак не умаляет ценности, а, наоборот, добавляет красок книге, которая ярко, правдиво и достоверно описывает события, происходящие в горах Файзабада. Автор пишет образно, описания его зрелищны, повороты сюжета нестандартны. Помимо военной темы здесь присутствует гуманизм и добросердечие, любовь и предательство… На войне как на войне!
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги В Афганистане, в «Черном тюльпане» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
В аэропорт рейдовые роты выдвигались пешком. Файзабадский полк стоял на излучине горной реки Кокчи полковой деревенькой. Дымились трубы баньки и пекарни, блестели, словно серебряные, покатые крыши клубного ангара, столовой, складов, на веревках сушились и хлопали на ветру белые простыни возле госпиталя. Полковая деревенька дышала завидным покоем.
Приятно было возвращаться сюда после изнуряющих рейдов к застольям в прокуренных, тесных, самодельных каморках, где вместо скатертей стелились газеты, вместо тарелок гремели жестью консервные банки, а традиционные полсотки самогона наливались в необъятные солдатские кружки.
Аэропорт, где размещалась вертолетная эскадрилья, стоял на другой стороне реки, до его территории с полкового берега можно было добросить камнем через кипящие речные буруны. Но вдоль дороги, проложенной от полкового КПП до первого шлагбаума охраны аэропорта, находился афганский кишлак.
Глухие дувалы кишлака выглядели угрюмо, неприветливо. Афганцы из кишлака держались всегда настороженно и гостеприимством не отличались.
Они жили в опасном районе этой затянувшейся войны, в нейтральной ее полосе, рискуя оказаться втянутыми в действия той или другой стороны воевавших. Поэтому отношения с местными у полковых старожилов не складывались. Афганцы других, более отдаленных кишлаков, были гораздо дружелюбнее, приветливее, любопытнее. Местные афганцы смотрели на «шурави» угрюмо.
Поэтому наши солдаты опасались проходить вдоль кишлака пешком, в одиночку, терпеливо дожидаясь попутных машин. Это было одно из неписаных полковых правил, продиктованных чувством самосохранения.
Сейчас солдаты шагали вдоль глинобитных дувалов огромной полковой массой, заполнившей каждый метр дороги, и могла эта масса выплеснуть столько огня, что снесло бы огненным смерчем, сравняло с землей любой враждебный кишлак.
Страшна была эта масса своей военной мощью.
Каждый понимал это, и каждый, слившийся с этой страшной мощью, чувствовал исходящую от нее грозную силу.
Армия, числившаяся в армаде советских войск сороковой…
Ограниченный контингент советских войск в Афганистане.
К сожалению, ограниченный…
За шлагбаумом аэропорта тянулись деревянные модули файзабадских летчиков и длинная взлетная полоса, похожая на обычную пыльную грунтовую дорогу. В Файзабаде взлетную полосу не мостили металлической чешуей или бетонными плитами, как это обычно делалось во многих афганских аэропортах. Все здесь было проще, естественней…
Перед посадкой на вертолеты всех офицеров вызвали к «Первому». Такой неизменный позывной был на многих операциях у полкового командира, молодого коренастого подполковника с фамилией, словно заимствованной из типичной триады бесчисленных Ивановых, Петровых, Сидоровых, но слегка измененной — Сидорчук.
И сейчас стоял этот «нетипичный» Сидорчук перед своими озабоченными офицерами, по-мужицки расставив ноги, набычив шею, облик его явно воплощал собой шальную молодецкую удаль.
— Ну что, товарищи офицеры, — ухмыльнулся Сидорчук и выложил свою привычную формулировку, — пионеры, дипломаты на веревочках, сегодня мы, наконец, сделаем то, что еще никому не удавалось.
Сидорчук энергично прошел вдоль строя, внимательно глядя каждому в глаза. После чего начал инструктаж.
— Начинаем штурм высоты, обозначенной «Зубом». Штурм самого укрепленного в нашей местности района с семью этажами обороны.
— Вы знаете, что взять боем этот укрепрайон безуспешно пытались все поколения сменного состава нашего отдельного полка. Предыдущие попытки обернулись трагически. В прошлом наш полк уже нес тяжелые потери, замечу всем — людьми и всякой неодушевленной техникой…
— Сегодня наступил наш черед.
Сидорчук оскалился хищной улыбкой:
— И «Первый» наш ход противнику очень не понравится. Я, подполковник Сидорчук, принял командирское решение предварить нашу операцию неожиданной для «духов» высадкой вертолетного десанта, который сегодня же, через несколько часов, соединится с прочими десантами всего нашего полка и батальона соседней кундузской дивизии. Соседи уже в воздухе.
— Так-то, товарищи офицеры. Противник привык к мысли, что мы не десантники, а пехота, приземленная к проходимым частям местности, которая с вертолетов с неба не сыплется, а всегда липнет животами к бронетехнике. Но сегодня, через пятнадцать минут, ровно в четыре тридцать, мы десантируемся без парашютов, без бронетехники, без артподготовки в самое неожиданное для «духов» место — глубоко в тыл вышеназванной высоты, обозначенной на карте отметкой «два семьсот». Рядом с указанной высотой на площадке, выбранной для десантирования, не имеется ни укреплений, ни близлежащих кишлаков, ни укрепившихся бандформирований. Разворачиваемся всем полком на чистой и обеззараженной от «духов» местности.
Сидорчук показал раскрытую ладонь.
— Вот как на собственной ладони… При полной безопасности для личного состава…
Командир полка подмигнул офицерам. Он гордился этим оперативным планом, разработанным совместно со штабом кундузской дивизии.
Действительно, все прежние попытки штурмов вязли в первых же схватках еще на далеких подступах к высоте. Несколько пройденных с боями километров до «Зуба» обескровливали рейдовые роты, лишали их и сил, и боезапасов. Теперь же операция начиналась стремительным «ферзевым» броском через все поле «игры», и это было в духе подполковника Сидорчука, чувствующего себя не обставленным фигурами осторожным запуганным королем, а свободно фланирующим, наглым ферзем, которого следует опасаться.
— Ну, что, пионеры, герои афганской революции, — усмехнулся Сидорчук, — принимаемся за дело! Сегодня идем в гости к самому Басиру — главарю крупнейшей банды горного Бадахшана. И если мы «сделаем» этого Басира, — подполковник крутанул мощным кулаком, — этого некоронованного короля ближайших окрестностей, то останется только мелочь на закуску…
Сидорчук подошел к офицерам вплотную, хлопнул по плечу лейтенанта Орлова:
— Авангардная группа нашего десанта сформирована из лучших солдат передовой роты нашего полка. Эта группа обеспечит надежным прикрытием высадку всего полка. Командует группой лейтенант Алешин.
— Никак нет, — возразил лейтенант Орлов. — Командует группой лейтенант Шульгин.
— В чем дело? — недовольно спросил Сидорчук, брови у него угрожающе сдвинулись.
— У лейтенанта Алешина семейные обстоятельства, — пояснил Орлов. — Вместо командира взвода с группой пойдет замполит роты.
— Какие еще семейные обстоятельства? — рассердился Сидорчук и рубанул наотмашь рукой, — у офицера на войне не может быть никаких семейных обстоятельств. Повторяю…
Он круто развернулся к строю.
— Чтобы все забыли на войне о семейных обстоятельствах. Что там еще случилось у Алешина.
Орлов покачал головой.
— Разрешите доложить после операции. Я лично принял решение заменить лейтенанта Алешина замполитом роты. Свои доводы готов изложить в рапорте по возвращению в полк.
Лицо у Сидорчука прояснилось.
— Ну, если вы приняли командирское решение, — сказал он, — я согласен. Командир имеет право принимать решения. И никто не может их отменить, запомните, никто… Я лично одобряю самостоятельные решения своих командиров. Одобряю, понятно.
Сидорчук коротко вздохнул, подошел к Шульгину, поправил на его плече свернувшуюся лямку вещевого мешка.
— Ну что же, давай, Шульгин, давай… Певец наш модульный. Шлепайся на их «огороды». Хватит тебе своей гитарой политотделу нервы трепать, — Сидорчук усмехнулся. — Действуй, Шульгин, на нервы душманам!
Приказываю… При высадке десантной группы укрепиться на указанных позициях и в случае неожиданного приближения противника прикрыть огнем выброску основных сил полкового десанта. Хотя, — Сидорчук покачал головой, — в этот раз неожиданного приближения «духов» не намечается.
Сидорчук самоуверенно вздернул чисто выбритый подбородок и довольно ухмыльнулся:
— На этот раз практически все просчитано! Буквально все! До мелочей!
Модульным певцом командир назвал Шульгина не случайно. Шульгин в свободное время руководил полковым ансамблем и сочинял собственные песни, тут же разлетавшиеся в многочисленных записях по другим полкам. В полковом жилом модуле, в номерах штабных офицеров и женской половины полка кассеты с Шульгинскими песнями крутились чаще последних модных шлягеров.
Офицеры разошлись по своим ротам.
Выдвинулась шульгинская группа к первой паре вертолетов, которые уже вырулили на начало взлетной полосы. Эта первая пара «вертушек» должна была совершить будто бы обычный утренний облет прилегающей территории и, не привлекая внимания, незаметно сбросить в горах группу прикрытия. Через полчаса после закрепления группы прикрытия в ход запускалась вся грузная полковая машина вкупе с прилетающими соседями. Кундузской группой командовал лично дивизионный генерал, с территории полка, из штабного кабинета Сидорчука.
До момента взлета оставались считанные минуты, и Шульгин готов был уже садиться в «Первый» вертолет, как из-за модулей вертолетной эскадрильи вдруг вынырнул медсанбатовский УАЗик. Зеленая машина неслась прямо по взлетной полосе навстречу вертолетам, поднимая густую меловую пыль. УАЗик осадил со скрежетом у первой пары вертолетов, резко хлопнула дверь, и из клуба пыли вынырнула стройная фигурка девушки — медицинской сестры. Она одернула помявшийся в УАЗе халат и подошла к Шульгину напрямую, минуя десятки удивленных взглядов.
— Товарищ лейтенант, — начала она деловито и напряженно, — начальник медслужбы выговаривает вам за то, что вы отказались взять в состав группы санитара из медсанбата. Вы хоть понимаете, что нельзя лишаться такого специалиста в случае оказания первой медицинской помощи?
Шульгин развел руками:
— Елена Сергеевна, поймите, вертолет не резиновый… Лишний человек — просто обуза, поверьте… В начале операции вообще нужны специалисты другого плана, — он кивнул на своих ребят, — мне огненная мощь нужна, стрелки и костоломы, — Шульгин пожал плечами, — а костоправы понадобятся немного после, а то и вовсе не понадобятся.
Шульгин потянул девушку за локоть в сторону от взлетной полосы, подальше от любопытных глаз и ушей.
— Елена, ты сошла с ума, — сказал он потеплевшим голосом. — Успокойся, все будет в порядке, поверь мне… Окопаемся всего-навсего, а всего через полчаса тысяча стволов окажется за спиной. Не переживай, пойми, это обычная операция, почти никакого риска, пустяки… Ну, что ты…
Девушка подняла голову, посмотрела Шульгину прямо в глаза, пытливо, встревоженно:
— Андрей, почему ты пошел вместо Алешина? Неужели нет других командиров взводов? Ну, почему ты? — стон застыл у нее на губах. — Ты разве забыл… Мы же договаривались, Андрей… Перед каждой операцией ты заходишь ко мне на одну минуту. Ты же мне обещал, — она взяла лейтенанта за руку, — всего на одну минуту… Как ты не понимаешь, бедовая моя голова! Для меня это очень важно!
Она взяла лейтенанта за вторую руку, и так они и стояли на глазах у всего полка, у всех солдат, скосивших любопытствующие глаза, вытянувших шеи, у штабной группы офицеров, окружающих своего лихого командира и поглядывающих на них с удивлением.
Женщины в Афганистане были на особом положении. Эту необъявленную войну, серьезное мужское дело, немногочисленные женщины — медсестры, машинистки, связистки, официантки — согревали своим душевным теплом, вносили в нее что-то домашнее, уютное.
— «Метель-один», я, «Первый», прием, — заскрипела вдруг ожившая радиостанция Шульгина.
«Метелью-один» был Шульгин. Он отнял руки от горячих ладоней девушки и нажал на тангенту радиостанции:
— «Первый», я, «Метель-один»…
— Время вышло, «Метель-один». Начинай отсчет… Передай Елене Сергеевне, чтобы не волновалась. Передай, все просчитано. Скажи ей, что я, Сидорчук, за тебя лично отвечаю. Так что, вперед, сынок…
Елена вдруг всхлипнула, не удержалась, припала на мгновение к груди лейтенанта. Ее волосы упали волной на выгоревшую ткань лейтенантского бронежилета.
— Я ничего не могу с собой поделать, Андрей, — зашептала она жалобно, сметая пальцами с ресниц горькую влагу слез, — прости… Мне трудно с собой справиться. Что мне с собой поделать? Я буду ждать. Всех вас ждать… Дай вам Бог всем вернуться назад…
Шульгин наклонился, прикоснулся губами к волосам девушки, быстро развернулся и побежал к вертолетам. Солдаты, прощаясь, замахали руками красивой печальной сестричке, оставленной их любимым лейтенантом.
Нехотя закружились с каким-то животным уханьем винты первого вертолета, у-у-у-у-ух, у-у-у-у-ух.
Затем это филинское уханье стало частым, свистящим…
И вертолет, рядом с которым стоял Андрей, начал медленно и неудержимо свой разбег.
Андрей сделал несколько шагов, держась за выставленный трап, не решаясь на последний рывок в дрожащую глубину десантного салона, и тут медицинская сестра решительно замахала рукой.
Начавший движение вертолет оторвался от лейтенанта, пошел вперед, содрогаясь мощью авиационных двигателей, а Шульгин развернулся в обратную сторону и побежал навстречу к медицинской сестре.
— Товарищ лейтенант, — выкрикнула она, — вы же забыли. Вы не взяли санитарную сумку!
Она сорвала с плеч походную аптечку с нашитым крестом — невинный предлог для краткой встречи, который забытой вещью прятался за ее спиной во время их быстрого разговора.
Шульгин поймал брошенную сумку.
— Это нам совсем не пригодится! — крикнул он через плечо, и побежал ко второму вертолету, тоже набирающему скорость.
Несколько рук подхватили его за тяжелую амуницию, и втащили в салон разгоняющейся машины.