что такое абк на аэс
Чернобыль. Тайны завода «Юпитер»
Завод «Юпитер» прожил две жизни. В своей первой жизни, которая проходила до аварии 1986 года, «Юпитер» был так называемым «заводом двойного назначения». Официально на «Юпитере» производились кассетные магнитофоны — но это было только прикрытием для основных производственных мощностей завода, работающего на советский ВПК.
Другая жизнь «Юпитера» началась после аварии, и она не менее интересная — целых десять лет после аварии в административных корпусах завода существовали сектерные и полусекретные лаборатории учёных, где исследовались различные методы дезактивации территории и разрабатывались дозиметрические приборы. В общем — это невероятно интересный объект, о котором я и расскажу вам сегодня.
Итак, в сегодняшнем посте — рассказ о секретном заводе «Юпитер» в Чернобыле, на котором не бывает туристов.
02.Завод «Юпитер» появился на окраине города Припять в 1980 году. Поскольку завод не был градообразующим предприятием (им была ЧЭАС им. Ленина), и к тому же был полусекретным заводом, работающим на оборонку — вы не почти не найдёте его упоминаний в рассказах бывших припятчан и других эвакуированных из Зоны людей. Хотя факт остаётся фактом — тысячи жителей Припяти до аварии были так или иначе связаны с этим заводом.
Официально «Юпитер» считался филиалом киевского завода «Маяк» и производил всякую мелочёвку для аудиоаппаратуры — детали лентропротяжных механизмов для бытовых советских аудиомагнитофонов. Но на самом деле это было лишь прикрытием для основной деятельности завода — на «Юпитере» разрабатывалась и производились ЭВМ для вычислительных военных комплексов систем ПВО, чёрные ящики для военных самолётов и оборудования для КГБ.
Во время аварии на ЧАЭС «Юпитер» сильно пострадал — завод находится на юго-западной окраине Припяти, и завод сильно зацепило краем так называемого «западного следа» выброса. После работ по дезактивации (которые дали более-менее приемлемый результат) завод передали в ведение предприятия «Спецатом» — после чего здесь начались исследования дозиметрического оборудования и разработка робототехники для объекта «Укрытие».
А теперь давайте посмотрим, как выглядели две жизни завода «Юпитер».
Чем занимался завод «Юпитер» до аварии
03. Сейчас уже достаточно сложно разделить помещения «Юпитера» по назначению — в каких из них проводились доаварийные работы, а в которых — послеаварийные, но хотя бы примерно это сделать можно. Основные доаварийные работы «Юпиетра» велись в многочисленных больших цехах объекта, возведённых из тех же усеянных мелкой бело-синей плиткой «ириской», что и стены ЧАЭС. «Юпитер» возводился одновременно с атомной станцией и, скорее всего, той же самой организацией-застройщиком.
04. Внутри цехов можно увидеть остатки мощного радиоэлектронного производства. Литейных вагранок на «Юпитере» не было — но на радиоэлектронном заводе они и не нужны. Зато в цехах можно увидеть остатки мощных систем принудительной вентиляции — крашеные в синий цвет воздуховоды большого диаметра, которые обычно подсоединялись к центробежным вентиляторам в отдельных вентиляторных помещениях.
05. Рукава воздуховодов подходили к отдельным рабочим местам, кое-где можно даже увидеть раструбы вытяжек — это совершенно точно остатки доаварийного секретного военного производства, так как после 1986 года никакие новые вентиляционные системы на «Юпитере» не монтировались. Предположу, что в данном цехе с мощной вытяжкой производились какие-то работы, связанные со сборкой микросхем.
06. А вот в этой части цеха размещались, скорее всего, металлорежущие станки (сверлильные, фрезерные и токарные) и производились работы по, например, изготовлению корпусов того или иного оборудования, которое производилось на «Юпитере». Об этом говорит и компоновка помещения, и расположение кабельных трасс, и ещё некоторые детали окружающей обстановки.
07. В целом, цеха и другие помещения «Юпитера» представляют собой типичный приборостроительный завод, в котором выполнялись два основных технологических процесса — сборка и подготовка корпусов для оборудования (связанного со слесарными работами), а также сборка и монтаж радиоэлектронных плат — эти работы были тесно связаны с пайкой (что требовало мощных вытяжных систем).
08. В боксах, что прилегают к основным цехам завода, ещё и сейчас можно обнаружить остатки неких радиоэлектронных устройств, корпуса и платы которых валяются между металлических стеллажей с радиодеталями и каркасами блоков аппаратуры:
09. Остатки некогда секретного производства — каркасы неких шкафов и отдельных блоков устройств.
10. А в некоторых помещениях можно обнаружить даже вскрытые сейфы, в которых некогда хранилась секретная техническая документация, связанная с производством «изделия номер такой-то». Впрочем, самые интересные документы давно вывезли — на верстаке в центре кадра остались только некоторые технические журналы и надпись «родине — ударный труд!».
11. Назначение некоторых помещений сейчас определить уже сложно из-за их полного дестроя — вот над этим помещением завода разрушиласть кровля, и оранжевые металлические шкафы электроввода валяются на зелёном мху, что отлично разросся на на бетонке заводского пола.
12. В одном из центральных цехов завода существовала рекреационная зона для работников — она была построена в виде изогнутой стены с гипосвым барельефом, изображающих гусей в полёте. За изогнутым бордюром возле барельефа вероятнее всего, когда-то размещался фонтан или просто небольшой декоративный бассейн.
13. А ещё в корпусах завода можно увидеть остатки автоматов для продажи газированной воды — не исключено, что на заводе она была бесплатной, и в таком случае автомат мог быт перенастроен с трёхкопеечной монеты на специальные жетоны, либо просто наливать воду по обычному нажатию на клавишу выдачи.
14. Ну а мы тем временем выходим из заводских цехов, и, проходя мимо остатков тяжёлой техники, что принимала участие в ЛПА (ликвидации последствий аварии на ЧАЭС), идём в сторону АБК (адмнистративно-бытового корпуса) завода, в котором производились основные послеаварийные работы и исследования. По-моему, они намного интереснее, чем доаварийные работы «Юпитера».
Вторая жизнь завода «Юпитер» началась вскоре после аварии — когда АБК, цеха и основные производственные мощности завода были переданы предприятию «Спецатом». Фактически, завод «Юпитер» в том или ином виде работал как минимум до 1997 года — это подтверждает и информация из открытых источников в интернете, и найденные лично нами документы, последние из которых датируются именно 1997 годом.
Более того — для работников «Спецатома» была выделена отдельная многоэтажка в Припяти, которая более 10 лет после аварии на ЧАЭС функционировала в качестве общежития. В здании был свет и вода, а окна по тогдашним правилам техники безопасности были заклеены полиэтиленовой плёнкой. До 1998 года в Припяти работал бассейн «Лазурный» — которым пользовались в том числе и работники «Спецатома», что жили в указанной многоэтажке и работали на «Юпитере».
15. Часть предприятия «Спецатом» размещалась в АБК «Юпитера» — в основном, на нижних этажах пустого строения АБК, близко к заводской проходной.
16. Проходная «Юпитера» сейчас выглядит вот так — здесь сохранились некоторые плакаты со спецсокращениями и аббревиатурами — но сложно сказать, относятся они к доаварийному периоду (времени функционирования завода как оборонного спецобъекта), либо к послеаварийному периоду (когда «Юпитер» функционировал как помещения для «Спецатома»).
17. Длинные коридоры и находящиеся здесь же помещения, которые начинаются на АБК сразу за проходной — совершенно точно были задействованы «Спецатомом» в период 1986-1997 годов. Состояние помещений ужасное — но если хорошо поискать, то кое-что можно и найти.
18. Вот, к примеру, регламент работ в лабораториях, датированный 1997 годом. Как минимум, в этом году «Юпитер» ещё функционировал в качестве спецпредприятия, на котором производились различные секретные исследования и работы.
19. В помещениях АБК ещё и сечас можно найти остатки этих работ — вскрытые несгораемые шкафы и сейфы с остатками технической документации и литературы.
20. На некоторых столах остались стоять химреактивы в тёмных апечных пузырьках и штангласах с маркировкой «РЕАХИМ» и (местами) пятиугольным «знаком качества СССР».
21. И вот такие советские мини-огнетушители в виде баллончиков, применяемых в качестве средств тушения локальных возгораний в лабораториях.
22. В коридорах АБК разбросаны фанерные ящики, в которых сюда, вероятнее всего, поставлялась какая-то измерительная аппаратура.
23. В комнатах сохранились диваны и разбросанные газеты позднесоветских и раннеукраинских лет. Если хорошо поискать в этих тёмных помещениях, то среди гор мусора можно найти кое-что очень интересное.
24. Вот, к примеру, «План научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ», датированный 1996 годом — вероятнее всего, предпоследним годом работы «Юпитера» в качестве базы для исследовательских лабораторий.
25. Что включал в себя этот план работ? Мы пересняли его полную версию, и здесь я процитирую его некоторые фрагменты:
1. Разработка и освоение технологий производства аварийных работ с применением робототехнически и специальных технических средств.
1.1. Внедрение программного обеспечения, наладка средств технического зрения для робототехнических систем, работающих в высоких радиационных полях:
— перископных систем — на основе волоконной оптики — на основе телевизионных систем.
2. Создание инструмента для организации проходок в строительных конструкциях из тяжёлого бетона.
2.1. Разработка автономной мобильной установки плазменной резки тугоплавких металлов и металлоконструкций на основе использования ручных плазматронов с косвенной дугой.
2.2. Создание инструментов для резки м/к из тугоплавких материалов.
2.3. Разработка алмазно-канатной пилы.
2.4. Разработка инструмента для проходки отверстий, различного назначения, из ж/б.
Читаем далее другие разделы плана:
3. Модернизация комплекса авиационной радиационной разведки «мир». Расширение технических возможностей комплекса на базе имеющихся разработок института экологии /ИНЭК/
4. Разработка методов и технических средств подавления газоаэрозольных выбросов при авариях на ядерных реакторах и объектах атомной промышленности. Передвижная установка для осаждения аэрозолей и газов радиоактивных и ядовитых веществ при крупномасштабных (в документе это слово зачеркнуто) выбросах при авариях на ядерных реакторах и объектах ядерной промышленности, пылеподавление на больших территориях и в труднодоступных местах, тушение пожаров инертным составом, пеной, порошком и диспергированной водой; локализация в верхнем слое грунта осевших радиоактивных и ядовитых веществ, нанесение защитных и моющих покрытий. Предназначена для оснащение службы специальных инженерных работ ГАТЦ при авариях на ЧАЭС (последняя фраза дописана карандашом).
5. Разработка специальных СИЗ для работы на аварийном объекте в экстремальных условиях (вычеркнуто карандашом).
6. Разработка, согласование и выпуск нормативных документов, регламентирующих организацию и ведение аварийных работ.
6.1. Положение о передаче экстренных сообщений о событиях на АЭС.
Все эти документы, и особенно два последних пункта, выделенных мной жирным шрифтом — исключительно интересные. Они прямо говорят о том, что СССР по сути не был готов к крупным ядерным авариям, и вооще не был готов ни к какому ядерному поражению своей территории — ни в результате возможной войны, ни в результате возможных аварий на АЭС.
Все разрабатываемые советской «оборонкой средства были лишь средствами нападения и устрашения — но для реальной локализации и ликвидации последствий ядерного заражения своей территории до 1986 года не делалось практически ничего. Не было нормальных костюмов для пожарных, не было нормальных средств дезактивации, а предлагаемые «роботы «для работы в высоких полях радиации напоминали, скорее, поделки кружка «умелые руки». Кое-что стало делаться только после 1986 года — как говорится, когда жареный петух уже клюнул в одно место.
26. А между тем — начни в СССР делать такие работы хотя бы 15-ю годами раньше — это позволило бы сохранить множество жизней после Чернобыля. На фото — куски графита, с которыми на «Юпитере» проводились исследования. Конечно, уже тоже после аварии 1986 года.
27. Выходим с завода. Как по мне, «Юпитер» — это наиболее масштабный и впечатляющий памятник СССР и чернобыльской аварии из всего, что находится в Зоне. Он этакая квинтэссенция СССР в миниатюре — военное производство под прикрытием советских магнитофонов и спешная разработка средств защиты от радиации тогда, когда было уже поздно.
Ну а в комментариях напишите, что вы обо всём этом думаете. Как вам «Юпитер»?
И расскажите в целом, как вам советское «военное производство» — хотели бы там работать, если бы жили в СССР?
Важно: мнение редакции может отличаться от авторского. Редакция сайта не несет ответственности за содержание блогов, но стремится публиковать различные точки зрения. Детальнее о редакционной политике OBOZREVATEL поссылке.
Чернобыль ч.4. Авария
Автор: Александр Старостин
В один час двадцать три минуты сорок семь секунд реактор разрушился в результате теплового взрыва, вызванного разгоном мощности на мгновенных нейтронах. Это крах, предельная катастрофа, которая может быть на энергетическом реакторе. Ее не осмысливали, к ней не готовились, никаких технических мероприятий по локализации на блоке и станции не предусмотрено. Нет и организационных мер.
Растерянность, недоумение и полное непонимание, что и как это случилось, недолго владели нами. Навалились совершенно неотложные дела, выполнение которых вытеснило из головы все другие мысли.
Анатолий Дятлов, бывший заместитель главного инженера по эксплуатации ЧАЭС.
…Ведь что такое авария? Это в какой-то степени объяснимое, вероятное явление. Её возможность всегда учитывается при разработке любого технического проекта. В том числе и проекта реактора. Точнее сказать, учитывается вероятность разного рода аварий… Другое дело – катастрофа, событие непредсказуемое, которое предвидеть нельзя.
Николай Антонович Доллежаль, академик АН СССР и России, обладатель множества государственных наград, главный конструктор советских канальных реакторов, в частности реакторов типа РБМК.
Они работали по инструкциям
Опять-таки: почему я это сделал… Эта система безопасности создана на случай, если произойдет разрыв трубопровода большого диаметра. Но это, естественно, очень маленькая вероятность. Я думаю, не больше, чем упадет самолет на голову. Да, я предполагал, что через час-два блок будет остановлен. Но почему в эти час-два, которые впереди, произойдет разрыв? Нет, не должен был произойти.
Игорь Иванович Казачков, начальник смены блока №4 25 апреля 1986 года с 8 до 16 часов, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»
Но в это же время дальнейшее заглушение блока, а как следствие и проведение эксперимента, было запрещено диспетчером Киевэнерго. Дело в том, что на одной из тепловых станций начались проблемы, а потому возникло проседание общего количества вырабатываемой энергии, которое нужно было по требованию плана компенсировать. 4 блок ещё вырабатывал около 500 МВт электрических, а потому мог закрыть обнаружившееся проседание.
Юрий Трегуб, начальник смены блока №4 25 апреля 1986 года с 16 до 00 часов, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»
Ещё в семь утра началось ксеноновое отравление, и оперативный запас реактивности (ОЗР) снизился до значения в 13.2 стержня, что было нарушением регламента, запрещавшего эксплуатацию реактора при ОЗР менее 15 стержней ручного регулирования. Однако, по словам Дятлова, всё было не совсем так. Он говорит о том, что компьютер в силу сбоя не учёл тот факт, что 12 стержней, которые находились в промежуточных положениях внутри активной зоны, с запасом компенсировали недостающие 1.8 стержня.
Так или иначе, но по данным оперативного журнала к половине четвёртого ОЗР уже повысился до 16.8 стержня, а к моменту получения разрешения диспетчера Киевэнерго на дальнейшее разрешение мощности (23 часа 10 минут) ОЗР составлял 26 стержней.
Это уже была заканчивающаяся смена Юрия Трегуба. Практически всю свою смену он занимался изучением программы испытаний.
Разрешения на начало эксперимента Трегуб не получил, начальство в лице главинженера станции Фомина и его зама Дятлова требовало от него дождаться Дятлова. К моменту передачи Трегубом смены Александру Акимову он уже присутствовал на блочном щите управления четвёртым блоком (БЩУ-4). На этом этапе мощность реактора составляла 720 МВт тепловых. Спустя 25 минут произошло одно из главных событий той ночи. Старший инженер управления реактором (СИУР) Леонид Топтунов ходе планового перехода с локального автоматического регулятора мощности на основной «уронил» мощность до 30 МВт тепловых. Строго говоря, после этого следовало остановить реактор, однако на БЩУ-4 по предложению начальника смены блока приняли решение поднять мощность хотя бы до 200 МВт тепловых, дабы поставить реактор на автоматическое регулирование. Трегуб и Акимов помогали Топтунову исправить его ошибку, так как у последнего перед глазами было слишком много различных регуляторов, датчиков и прочего, ему необходимо было совершать множество операций.
Этот момент с удержанием мощности был несколько нервным, но в целом, как только вышли на мощность 200 мегаватт и стали на автомат, все успокоились. Правда, мне не нравились эти 200 мегаватт, я ведь был когда-то СИУРом и считаю, что это не самый лучший режим для реактора РБМК. Но здесь не я решал. Двести так двести. В общем, как только стали на автомат, я ушел от Топтунова.
Подъём мощности завершился к 1:03 ночи, тогда же включили и главные циркуляционные насосы (ГЦН) №7 и №8, вызвав тем самым увеличение расхода воды. Кроме того, в промежутке между 0:34 и 0:43 были заблокированы два сигнала автоматической защиты (АЗ) – по низкому уровню теплоносителя в барабан-сепараторах и по отключению двух турбогенераторов. Однако самым важным моментом, конечно же, была эксплуатация реактора на слишком низкой мощности, наложившаяся на повышенный расход теплоносителя и возникший из-за этого его недогрев. Каждый из этих факторов сам по себе не должен был вызвать серьёзных проблем, да даже не был запрещён никакими нормативными документами. Начиная финальную подготовку к испытаниям, персонал не мог знать, в какую ловушку он себя загнал.
К 1 часу 23 минутам всё было готово, и в 1:23:04 был включен осциллограф и нажата кнопка «Максимальная проектная авария», специально врезанная для эксперимента. Начался выбег турбины. Предполагалось, что с началом выбега будет нажата и кнопка АЗ-5, которая начнёт ввод стержней аварийной защиты для полной остановки реактора. Однако Акимов приказал это сделать позже на 36 секунд – в 1:23:40.
Я из-за того, что был ближе к турбине, посчитал, что вылетела лопатка. Но это просто субъективное, потому что я ничего такого никогда не видел…
Валентин Белоконь, врач Скорой помощи, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»
Николай Бондаренко, аппаратчик воздухоразделения на азотно-кислородной станции, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»
Ниже рисунки взрывов за авторством Константина Чечерова (почитайте — очень интересный человек) из книги Николая Карпана «Чернобыль. Месть мирного атома». Для понимания — схема ОР — дно активной зоны, схема С — опора реактора, схема Е — крышка реактора (её масса по разным оценкам составляет от 500 до 2000 тонн).
Вот так по-разному описывают момент, поделивший жизнь сотрудников АЭС, жителей Припяти, тридцатикилометровой зоны отчуждения, зоны безусловного (обязательного) отселения, а также более 600 тысяч ликвидаторов на ДО и ПОСЛЕ.
Работники АЭС сначала не поняли, что же именно произошло. Было понятно лишь, что произошло нечто страшное, нечто сверх максимальной проектной аварии. А потому необходимо было предотвратить развитие последствий. А для этого необходимо было, во-первых, предпринять первоочередные меры, а во-вторых, разведать ситуацию.
По словам Дятлова, в тот момент посчитали главным обеспечить полностью нарушенное охлаждение тепловыделяющих элементов (ТВЭлов) даже несмотря на то, что они скорее всего уже расплавились. Дело в том, что, не зная характера разрушений, Дятлов тогда ещё думал, что реактор цел и заглушен, а повреждён главный контур теплоносителя, вследствие чего вода вместо охлаждения реактора может оказаться в непредназначенных помещениях. На самом деле это было не совсем так. Но это выяснится позже, а пока…
Выполнять команду по ручному включению (накануне, напомню, её вывели из работы по требованию программы испытаний) системы аварийного охлаждения реактора отправили Юрия Трегуба и Сергея Газина.
Параллельно с первичными действиями началась и разведка. Первичная картина поистине впечатляла. Лучше тех, кто видел ЭТО своими глазами, не расскажет никто.
В коридоре пыль, дым. Я вернулся на БЩУ и приказал включить вентиляторы дымоудаления. А сам через другой выход пошел в машинный зал.
Я подошел к Дятлову и еще раз на этот момент ему указал. Он говорит: «Пошли».
Прошли возле завала… я показал на это сияние… показал под ноги. Сказал Дятлову: «Это Хиросима». Он долго молчал… шли мы дальше… Потом он сказал: «Такое мне даже в страшном сне не снилось». Он, видимо, был… ну что там говорить… Авария огромных размеров».
«Дозик» снова возвращается. Меряет. По роже видно, что хочется поскорей отсюда «свалить» Называет цифры. Ого! Прибор в зашкале! Фонит явно с коридора. За бетонными колоннами БЩУ дозы меньше. А «дозик» удрал тем временем. Шакал!
Выглянул в коридор. На улице ясное солнечное утро. Навстречу Орлов. Машет рукой. Из коридора заходим в небольшую комнату. В комнате щиты, пульты. Стекла на окнах разбиты. Не высовываясь из окна, осторожно смотрим вниз.
Еще не успели оценить все последствия, возвращаемся на БЩУ-4. Увиденное так страшно, что боимся сказать вслух. Зовем посмотреть заместителя главного инженера станции по науке Лютова. Лютов смотрит туда, куда мы показываем. Молчит. Орлов говорит:
— Это же реакторный графит!
— Да ну, мужики, какой это графит, это «сборка-одиннадцать».
По форме она тоже квадрат. Весит около 80 кг! Даже если это «сборка-одиннадцать», хрен редьки не слаще. Она не святым духом слетела с «пятака» реактора и оказалась на улице. Но это, к сожалению, не сборка, уважаемый Михаил Алексеевич! Как заместителю по науке, вам это надо знать не хуже нас. Но Лютов не хочет верить своим глазам, Орлов спрашивает стоящего рядом Смагина:
— Может, у вас до этого здесь графит лежал? (Цепляемся и мы за соломинку.)
— Да нет, все субботники уже прошли. Здесь была чистота и порядок, ни одного графитного блока до сегодняшней ночи здесь не было.
Все стало на свои места.
А над этими развалинами, над этой страшной, невидимой опасностью сияет щедрое весеннее солнце. Разум отказывается верить, что случилось самое страшное, что могло произойти. Но это уже реальность, факт.
Аркадий Усков, старший инженер по эксплуатации первого энергоблока, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль». Это запись из его дневника, в которой описывается работа на станции уже утром.
Собственно говоря, работа сотрудников, тушивших вытекавшее из турбогенераторов масло, была одним из самых важных действий первых минут, так как в случае расширения пожар охватил бы весь машзал, последствия были бы непредсказуемыми. А всё, описанное в рассказах Трегуба и Дятлова, произошло в первые полчаса.
Вскоре на БЩУ-4 доставили человека, получившего тяжелейшие травмы. Хотя повреждения, полученные Владимиром Шашенком, инженером наладочного предприятия, находившимся неподалёку от реактора, трудно назвать даже травмами. На него упала тяжёлая балка, смявшая позвоночник и переломавшая рёбра, кроме того, его обварило горячей водой и паром. Шашенок, тем не менее, смог подать сигнал, благодаря которому его нашли и вытащили. Он умрёт утром в реанимации, не приходя в сознание.
Кроме того, велись поиски ещё одного человека, оператора ГЦН Валерия Ходемчука. Он работал рядом с реактором, так что ему не повезло – вход в помещение был завален бетоном перекрытия и рухнувшим краном. Однако какой-то доступ к помещению операторов оставался, правда путь был опасен – сверху лилась вода. Туда полез Валерий Перевозченко, однако Ходемчука не нашёл. Он оказался погребён под бетоном и металлом. Тщетная попытка обернулась тяжёлыми радиационными ожогами от воды, стоившими жизни спасателю. Так, во всяком случае рассказывает Дятлов.
Владимир Шашенок и Валерий Ходемчук
Вообще в первичных действиях по ликвидации аварии роль зама старшего инженера станции огромна. Это не удивительно, так как он был старшим по должности среди находившихся в ту ночь на блоке. По его словам, присутствовал ещё начальник смены станции Борис Рогожкин, однако участия он практически никакого не принимал. Он оставался на БЩУ-3.
Дальше необходимо было обесточить как можно больше электроцепей, которые, будучи повреждёнными, постоянно создавали короткие замыкания, провоцируя пожары. Эта задача выпала на плечи работников БЩУ-4 во главе с Акимовым. Параллельно сливали в аварийные цистерны турбинное масло и замещали взрывоопасный водород азотом в электрогенераторах работники турбинного и электрического цехов во главе с Р. Давлетбаевым и А. Лелеченко. Также было принято решение о глушении третьего блока в условиях пожара на крыше (напомню, она была общей с уже не существовавшей крышей четвёртого). Да и остальные блоки необходимо было глушить.
А. Лелеченко и Р. Давлетбаев. Первый умер ещё в 1986, второй — в 2017.
К этому моменту прибыли на станцию поднятые по тревоге другие работники станции, в том числе и с других блоков, а часть из них была на станции уже с двух часов ночи. Вообще, помощь сотрудников соседних блоков была достаточно активной, особенно со стороны первого блока. Одним из них был Аркадий Усков, составивший дневник, описывающий происходившее с ним от самой аварии и до выписывания из больницы. В ту ночь на четвёртом блоке работала также его жена Марина. Основная их работа пришлась уже на утро, когда после прибытия главный инженер станции Н. Фомин приказал обеспечить подачу воды в реактор. К тому моменту многих работников ночной смены четвёртого блока на станции уже не было, их увозили в медсанчасть по мере проявления симптомов острой лучевой болезни. Правда, некоторые задерживались дольше, чем следовало. Например, СИУР Леонид Топтунов и начальник смены блока Акимов. Это стоило им жизней.
Как организовывалась подача воды? Напомню, ночью Трегуб и Газин с этой задачей не справились, так как не смогли получить доступ к ручным задвижкам САОР. Позже, судя по всему, доступ появился, туда направились другие люди – Топтунов, Акимов, Нехаев (старший инженер-механик реакторного цеха первого блока), Смагин (начальник смены блока, сменщик Акимова, присоединился позже), Орлов (зам начальника реакторного цеха по эксплуатации), Усков (старший инженер по эксплуатации реакторного цеха первого блока). В первый раз они пошли крутить вентили в 7:15. Тогда они смогли начать подачу воды, однако из-за разрушенных коммуникаций вода попала и то помещение, где они работали. Вторая попытка была предпринята Орловым и Усковым под руководством Смагина, однако на сей раз она была безуспешной.
Дятлов считает подачу воды в реактор ошибочной и потому стоившей многим зря потраченных жизней и здоровья. Но операция эта нескольким человекам стоила тяжких телесных повреждений, а Л. Топтунову, А. Акимову и А. Ситникову стоила жизни. А. Ситников после осмотра блока, где он, конечно, получил большую дозу, но отнюдь не смертельную, конечно, понял, что реактор разрушен. О чем и доложил. На крыше он не был и на реактор сверху не глядел. Была у них попытка выйти на крышу, но металлическая дверь оказалась на замке. Не смогли. А то бы и А. Коваленко с В. Чугуновым постигла та же горькая участь.
Слева-направо: Брюханов, Дятлов и главный инженер ЧАЭС Фомин на вынесении приговора
Отдельно нужно сказать о работе начальства и гражданской обороны ЧАЭС в ту ночь. Все описывавшие происходившее тогда в бункере гражданской обороны говорили прямо – все, в том числе и директор ЧАЭС Виктор Брюханов, были подавлены, никто поначалу не понимал, что реактор взорвался, а те же, кто понимали (Ситников, Дятлов), отказывались в это верить, ведь согласно уверениям высшего научного начальства, такого быть не могло. Поэтому нередко большая часть информации, в том числе данные о высочайших полях радиационного заражения за пределами станции (в те часы регистрировали 200 Р/ч, что – внимание – В ДЕСЯТОК МИЛЛИОНОВ РАЗ выше естественного, природного уровня радиации) фильтровалась как неправдоподобная или задерживалась у Брюханова. Слово Сергею Парашину, тогда секретарю парткома ЧАЭС (цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»):
Из разговора с Брюхановым я понял, что он звонил в обком. Сказал: есть обрушение, но пока непонятно, что произошло. Там разбирается Дятлов… Через три часа пришел Дятлов, поговорил с Брюхановым, потом я его посадил за стол и начал спрашивать. «Не знаю, ничего не понимаю».
А это уже замначальника ядерно-физической лаборатории Николай Карпан (цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»):
Но тогда, в бункере, нам ничего не было сказано о том, что творится в центральном зале, в машзале, кто из людей там был, сколько человек эвакуировано в медсанчасть, какие там, хотя бы предположительно, дозы…
Возможно, что именно замкнутость Брюханова стала одним из тех факторов, что сыграли роль в задержке эвакуации Припяти и близлежащих регионов.
Теперь вернёмся назад, примерно в полвторого ночи, когда на станцию прибыла первая пожарная команда – караул военно-пожарной части №2 – 17 человек во главе с начальником караула Владимиром Правиком. Они получили сигнал сразу же после аварии – в 1:23-24 – и выехали на место аварии. Тут же вызвали начальника ВПЧ-2 Леонида Телятникова, а также дали сигнал о высочайшей сложности и опасности пожара всем частям Киевской области, что означало, что срочно должны прибыть на АЭС части с близлежащих населённых пунктов.
Телятников, Правик, Кибенок, Василий Игнатенко, Владимир Тишура, Николай Тытенок, Николай Ващук. Все они, кроме Телятникова, умрут через несколько дней в Москве.
Пока пожарные из отдалённых посёлков и городков спешили на АЭС, караулы Правика и Виктора Кибенка (начальника караула припятской пожарной части) уже приступили к тушению. Правик начал свою работу с машзала, где его караул тушил разгоравшееся масло. Затем, когда пожар был ликвидирован, караул остался возле машзала, так как риск повторного возгорания оставался, а сам Правик пошёл на крышу. Туда уже пошла городская часть Припяти. Никто тогда не знал, какой радиационный фон на станции, а уж тем более на крыше. Но потушить крышу, на которой в нескольких местах горел битум, было необходимо. Если бы она обрушилась на третий реактор, то последствия были бы непредсказуемы. Кроме того, нужно было проверить, насколько высока опасность пожара внутри разрушенного блока – что там с кабелями, как себя чувствует БЩУ-4 и так далее. Занимался этим Леонид Телятников, а консультировали его сотрудники АЭС.
Леонид Телятников, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»
Телятников проживёт до 2004 года, при этом сможет попасть на приём к Маргарет Тетчер. Поподробнее — здесь.
А я мимо АБК-1 на ту сторону переехал, машину поставили возле машзала, а сами вместе с Володей Прищепой на крышу [машзала] поднялись по наружной лестнице. Увидели очаги пожара. Как раз разгорелось. Ну, мы давай тушить.
Старались сбивать пламя брезентовыми рукавами. На крыше противопожарное водоснабжение, и там рукава лежали в ящиках, вот этими рукавами мы и сбивали… В крыше были дырки, если бы мы воду начали лить, могло бы и «коротнуть» и… Рукавами сбивали пламя и ногами затаптывали. Очаги не сильные были, но было много загораний.
Температура большая была, дышать тяжело, мы порасхристаны, каски сняли, положили.
Леонид Шаврей, старший пожарного караула ВПЧ-2 в ту ночь, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»
По словам Л. Шаврея, пожарных работать в условиях сильного радиационного заражения не учили. Они даже не умели толком обращаться с респиратором. Многие пожарные в ту страшную ночь получили огромные дозы облучения, а шестеро из них умерли в течение трёх недель, но только один из них принадлежал станционной части. Двое – Правик и Кибенок – получили посмертно Героев Советского Союза.
А вместе с пожарными на станцию прибыли и врачи припятской медсанчасти №126, в том числе и Валентин Белоконь. На станцию, за неимением информации, он отправился без спецодежды – в одном халате да чепчике. Когда он прибыл, уже отправили в город Владимира Шашенка, а бойцы пожарной части №6 уже получили большие дозы облучения, что выражалось в тошноте.
В условиях непонимания ситуации, врачи в первую очередь в ту ночь лечили симптоматику – противорвотные, успокоительные, обезболивающие от ожогов. Только несколько позже стало понятно, что нужен калий-йод (хотя уже в процессе облучения он бесполезен), да и вообще другие методы лечения
Такая ситуация сложилась на ЧАЭС на утро 26 апреля 1986 года. Впереди было ещё несколько страшных недель, когда остатки реактора не затухли, однако той ночью были сделаны основные шаги по недопущению распространения аварии на остальные блоки. Работали на износ, не жалея себя, в условиях высочайшего, а часто просто смертельного радиационного фона. Работали, понимая, что от их действий зависит очень многое, если не всё. Несомненно, персонал станции, пожарные, врачи – все они заслуживают того, чтобы называться первыми ликвидаторами.
Автор: Александр Старостин