зачем коверкают русский язык
Непереводимая игра слов
Учителя русского языка коверкают русскую речь.
Недавно в социальной сети Инстаграм встретилась публикация городского комитета образования и науки: “Трудно ли быть молодым педагогом? Актуальную проблему обсудили в гимназии № 10 в рамках городских Дней науки… Мероприятие прошло в форме проблемно-ориентированного митапа”. Тут же расшифровка — что такое митап: от английского meet up/meetup — встреча единомышленников для обсуждения вопросов в неформальной обстановке.
Я понимаю, что от новых слов в нашем лексиконе не обойтись. Время такое, когда они появляются быстрее, чем мы можем подобрать для них точное соответствие в родном языке. Но задевает, что даже учителя (в том числе русской словесности!) используют эти слова как основу. Хотя нет ничего проще назвать этот “митап” просто встречей. Даже встречей в неформальной обстановке.
Почему нельзя избежать нового слова? Или оно теперь будет использоваться постоянно как замена привычной “встрече” и следует к нему привыкнуть?
На эти мысли наводит программа Дней науки, которые сейчас проводятся в новокузнецких школах, лицеях, гимназиях. Там тоже — “митапы”, “коучинги”, “флешмобы”. С перерывом на “кофе-брейк”. А потом следует “рефлексия”. И участвуют во всем этом педагоги.
Вероятно, так и выглядит современный подход к образованию — в обилии непонятной обывателю, “умной” лексики? Я не понимаю всей тонкости смысла этих слов, заимствованных из английского и почему-то теперь так широко применяемых в сфере школьного образования. Хочу спросить у учителей: а вам самим они понятны? Какой смысл перегружать свой словарный запас набором терминов (которые даже не являются профессиональными!), рискуя остаться непонятым менее “продвинутыми” коллегами? Если к каждому из этих слов требуется перевод, то почему бы не использовать сразу русский вариант?
Может быть, это устаревшая точка зрения, но разве мы таким образом не засоряем родную речь, не имея для этого никаких веских причин? Еще раньше мне встретились, опять же в новостях образования, слова “сторителлинг”, “интенсив”, “кейс”, “челлендж”, “форсайт”…
Такое впечатление, что педагогов нарочно приучают говорить на каком-то птичьем языке, не осознавая его смысла. Любому человеку, владеющему иностранным языком, когда-нибудь приходилось переводить трудный текст, в котором больше половины слов — незнакомые. Сначала даже не знаешь, как подступиться. Но стоит определить значение основных слов, а дальше по контексту начинаешь понимать общий смысл. При этом иногда в сообщении о событии на русском языке столько непонятных слов, что хочется назвать всю эту абракадабру “непереводимой игрой слов”. Хотя на самом деле она очень даже переводимая — если словами не играть и не пытаться выглядеть современнее. Ведь говорить “умные” слова — еще не значит быть умным.
Кому и зачем нужно коверкать русский язык?
Yktimes.ru – Эксперт Информационного агентства REX, филолог и историк Николай Шелягович поднял острую тему, предложив коллегам-экспертам и читателям обсудить проблему лексических исключений из русского языка в соседних странах – Белоруссии и Украине. В ходе дискуссии приводились примеры таких исключении и в национальных республиках России, передает ИА SakhaNews.
Мы приводим лишь фрагменты из дискуссии. Далеко не со всем, о чем говорили ее учасстники, можно согласиться, но они и не претендуют на истину в последней дистанции, по сути, лишь дав зачин обсуждению актуальной темы – защиты русского языка от сомнительной, с точки зрения правил правописания, в угоду политике терминологии.
Николай Шелягович в самом начале дискуссии напомнил, как один из русофобов в начале 90-х годов, убеждая “своего единомышленника искать способы дискредитации всего русского, в том числе, истории и языка”, предложил “поставить под сомнение право России быть законодателем и трактовок общерусской истории, и правил русского языка”.
Григорий Трофимчук, политолог, первый вице-президент Центра моделирования стратегического развития, в ходе дискуссии заметил: “…не русофобы, а сама Москва ставит и ставит безграмотных ведущих на свои главные федеральные телеканалы. Только один пример. За десять лет своей творческой деятельности Е.Андреева, из программы «Время», научила всю страну произносить прилагательное «петербургский» как «петербуржский». Теперь уже и грамотные люди замечают, как тормозят из-за неё на этом пустом месте, прежде чем произнести это слово как надо”.
“Россию, и прежде всего её столицу Москву, – считает Г.Трофимчук, – накрыли десятки диалектов, затопили сотни новых слов-паразитов (типа «то что», вместо положенного простого «что» и т.п.). Нет правильного языка – нет правильной истории. Нет правильной истории – нет ничего. Россию бьют правильно, расчётливо, в нужное место. Пока Россия отвлекается на обучение Украины или Центральной Азии, она не замечает, что ей уже надо заново учить русскому языку свой Северный Кавказ и массу других своих же собственных регионов. С этими «пулями», когда каждое русское письменное и устное слово будет работать против неё, она уже никогда не справится, так как эта война – самая страшная”.
Леонид Савин, политолог, главный редактор информационно-аналитического издания “Геополитика”: “Во-первых, после реформы Луначарского в СССР русский язык сам претерпел ряд изменений, а тогдашняя политика способствовала созданию гибридов на национальных окраинах. Во-вторых, ряд моментов связан с обычной глупостью русофобствующих националистов”.
Ефим Андурский, правозащитник: “Помню, я еще учился в техникуме (давненько это было). Учитель русского языка и литературы – Александр Муравьев тогда пояснил, что слово Беларусь нужно писать через «а», но через «о» – Белоруссия. Сложнее с другой братской республикой. Я, можно сказать, весной по давней своей астматической традиции собираюсь отдохнуть на Украине, в Крыму. И знаю, что, въезжая в государство «Украина», должен буду пройти таможенный и пограничный контроль. Живу в Татарии, но официально этот регион называется «Республика Татарстан». По-татарски пишется Татарстан Республикасы и звучит не совсем так, как по-русски. А вот официальное наименование Башкирии – Баш?ортостан русскоговорящий человек вообще не выговорит: в нем имеется буква, которой нет в русском алфавите. Да и стоит ли коверкать язык, если можно сказать Башкирия?”
Сандра Новикова, журналист блогер: “Николай Шелягович совершенно прав: навязывание русскому языку чуждых ему правил – это не случайность, а продуманная русофобская политика по дискредитации всего русского, в том числе и языка. При этом удары по русскому языку наносятся не только со стороны временно отколовшихся от России окраин, но и внутри России – так и появляются такие дикие для русского уха названия, как «республика Саха».
Мне тут могут сказать, что это мелочи, что дело не в названии, а в сути, и вообще пословица говорит – «назови хоть горшком, только в печку не ставь». Я на это отвечу, что это не мелочь, а те самые детали, в которых кроется дьявол: слово материально, а язык – душа народа, и потому искажать язык в угоду врагам ни в коем случае нельзя. Поэтому задача каждого бойца информационного фронта – бороться с навязываемыми нам нарушениями правил русского языка, ибо это уже не грамматика, а политика.
Итак, господа охранители, говорите правильно: не «Белорусь» и уж тем более не «Беларусь», а – Белоруссия; не «в Украине», а «на Украине». А если кому-то очень хочется «В», тогда – «в Малороссии». Не Алматы, а Алма-Ата. И кстати, о названиях столиц: в советские времена мы «Таллин» с одной буквой «Н» писали. Не «Башкорстан», а Башкирия, не «республика Саха», а Якутия и т.д. А в перспективе вообще надо отказываться от деления России на так называемые автономные республики…”
«Заимствования — показатель здоровья языка, а не деградации нации». Что будет с русским языком
Почему люди коверкают язык в интернете? Это мода или необратимый языковой процесс, который происходит не только в России?
– Интернет стал зоной языковой креативности. В этом, по сути, нет ничего нового, просто новые средства коммуникации сделали процесс глобальным. Субкультурный сленг существовал веками. Теперь для его распространения нет ограничений, кроме покрытия мобильных сетей и протяженности кабелей оптоволокна. Есть очаги его возникновения — форумы и имиджборды, средства распространения — вирусный контент.
Расширение аудитории происходит через социальные сети. В этом процессе нет ничего специфически российского. Просто в постсоветский период мы стали частью «глобальной деревни», и контекстуальные шутки могут теперь объединять людей с совершенно разным бэкграундом.
Здесь есть и свои критерии, но довольно относительные — возраст, субкультурная принадлежность (футбол, любители определенных видеоигр, аниме и прочие). Если говорить о моде, то в последнее время русский язык в тренде — взять хотя бы кириллические надписи на футболках.
Почему мы говорим «лайк», а не «нравится»? Как приживаются сложные слова типа «лайфхак»? Их даже неудобно говорить.
– Дело не только и не столько в простоте — она не главный фактор, который определяет, приживется слово в языке, или нет.
В первую очередь лингвистика учит нас учитывать контекст. Один и тот же человек в разных ситуациях и с разными собеседниками выбирает варианты «найс», «лайк» или «милый/мило» и «мне нравится».
Владение сленгом на самом деле предполагает очень развитые языковые компетенции. Человек должен уметь успешно переключать различные стилистические регистры в зависимости от целого ряда факторов, чтобы звучать уместно и достигать нужного эффекта своим словоупотреблением.
В сленге крайне важен экспрессивный компонент — иногда он вытесняет содержательный. Для сравнения можно вспомнить использование мата как «детонирующей запятой» — маркера интонационного выделения, полностью пустого содержательно.
Экспрессивный заряд слова очень быстро стирается и нуждается в быстром обновлении — вот почему сленг гораздо более динамичен, чем другие языковые пласты. «Чумовой», «мобила» — маркируют человека как носителя старого сленга, «кульные» и «рульные» словечки середины нулевых вызывают сейчас смесь смеха, неловкости и ностальгии.
Необходима некоторая дистанция, которая отделяет слова обыденного языка от ярко экспрессивно окрашенных сленговых слов. На это хорошо работают иноязычные вкрапления: «лайк» и «найс» — своего рода усиление положительной оценки, которая вкладывается в слова «милый» и «нравиться». Здесь кроется и ответ на вопрос, почему интернет-сленг может вызывать раздражение. Он всегда должен быть «в тему», стилистически уместным. Информационное пространство сегодня делает его гораздо более заметным для тех, кто вне контекста.
Можно ли сказать, что заимствования из иностранных языков напрямую зависят от образования человека и его культурного уровня? И в будущем в школе учительница русского языка скажет ученику: «Хватит хайпить!». И никто не удивится.
– С лингвистической точки зрения, заимствование — не признак нравственной деградации нации, а показатель здоровья языка, его способности адаптировать и инкорпорировать новые элементы. В процессе усвоения заимствованные слова включаются в словообразовательные процессы и следуют продуктивным моделям «принимающего языка».
Другое дело, что языковые факты можно по-разному осмыслить. Время от времени случаются настоящие «моральные паники» на тему заимствованных слов. Можно вспомнить еще полемику славянофилов и западников. Со временем поборники языковой чистоты свыклись со словами «панталоны, фрак, жилет». Сейчас никого не беспокоит, что мы используем заимствованные слова «балет» или «пальто».
Человек, получая образование, выучивает множество заимствованных терминов. О физике, театре, моде и философии невозможно составить представление и рассуждать, игнорируя иноязычную лексику.
А если немного поразмыслить над тем языковым пуризмом, который еще в XIX веке высмеивали фразой про «мокроступы и позорище», то легко можно обнаружить в нем националистический подтекст, куда более опасный, чем безобидные «лайки».
Технологии сейчас задают речевой тон? Отразится ли это на том, как мы думаем?
– Философу и филологу Маршаллу Маклюэну принадлежит знаменитая фраза Medium is the message. Вольный перевод: средства коммуникации во многом определяют ее характер. Так было всегда.
Филологи и историки в качестве основных поворотных моментов называют появление письменности, но особенно — распространение книгопечатания, так называемую «революцию Гуттенберга», благодаря которой письменные тексты стали по-настоящему широко доступны.
Об эпохе интернета в этом смысле говорят как об эпохе «новой устности». В интернет-общении появляется все больше невербальных компонентов — смайликов, эмоджи (анимоджи и так далее), гифок, видео. Никто не мешает писать посты на несколько экранов, но запрос на визуальный и аудио контент только растет — бум подкастов, популярность приложений Instagram и TikTok не оставляют сомнений в этом.
С сериалами та же история? Например, мем «зима близко» из «Игры престолов»?
– Сериалы — часть того же глобального процесса. Фанатские сообщества возникли до эпохи интернета, но сейчас они не ограничены локально и возможности коммуникации несопоставимо шире. Даже те, кто не смотрит «Игру престолов», может понять шутки и мемы, построенные на так называемых «прецедентных фразах», как «Зима близко». Эти цитаты начинают функционировать вне исходного контекста и иронически переосмысляться. Достаточно того, что все понимают, к какому явлению культуры они отсылают.
И тут ничего нового. Вспомним, какой объединяющей силой в масштабах СССР обладали цитаты из «Бриллиантовой руки», «Приключений Шурика» и «Семнадцати мгновений весны». Они породили циклы анекдотов и складывались в общий фонд для миллионов людей. Так что этот процесс был запущен другими медиа — газетами, радио, телевидением. К ним восходят и форматы, которые обретают новую жизнь в интернете — блоги, подкаты, ютуб-каналы и сериалы.
Тенденция к сокращению в языке — ок? Скажем, ставить смайлик вместо «пока».
– Скорость общения действительно сильно изменилась, но это процесс начался давно, больше ста лет назад. Сейчас человеку приходится существовать в десятках и сотнях коммуникативных потоков, само количество взаимодействий возросло на несколько порядков. Но это не повод для паники, а возможность в очередной раз наблюдать довольно адаптивные ресурсы языка — его способность меняться, чтобы общение было эффективным в новых условиях.
До появления мобильного интернета всем случалось иногда экономить, стараясь уместить сообщение в определенное количество символов — но так поступали в свое и наши бабушки, отправляя телеграммы. Кстати, люди с тех пор все еще пользуются знаками препинания и правила не деградировали — довольно убедительная история, чтобы показать, что упрощения, оптимизирующие коммуникацию в строго определенных контекстах, не порождают эпидемию безграмотности. СМС-общение спровоцировало волну речевой креативности — появившиеся сокращения похожи на языковую игру, ребусы, которые можно разгадывать — они обыгрывают цифры (l8r, 4u).
Надо понимать, что с появлением интернет-коммуникации наступила эпоха «новой устности» — то, как мы общаемся, зачастую подчиняется правилам устной, а не письменной коммуникации. Она и позволяет «улыбнуться» или «подмигнуть» человеку на прощанье при помощи смайлика — тогда как сообщение «пока» в мессенджере я бы расценила как пассивно-агрессивное).
Возможно ли, что через лет 50 лингвист будет изучать не язык условно духоборцев, а «язык фейсбука-2019»?
Более того, для изучения языка духоборцев мы используем те же теоретические работы о текстуальной культуре, письменности и устности, что и для штудий, посвященных актуальным процессам в интернет-коммуникации.
Словарь русского языка также ждут пополнения? Даль уже «не в теме»?
– Словари с неизбежностью отстают. Безусловно, есть словари, фиксирующие смежные явления — новые заимствования или профессиональный сленг. Но скорость устаревания и обновления в этом лингвистическом домене такова, что ни один словарь не может полно и актуально отразить соответствующую лексику. Но этого и не требуется. Назначение словарей — кодифицировать литературный язык, и эта «консервирующая» и закрепляющая роль противоречит самой природе сленга, который остается динамичным и в некотором роде неуловимым.
Лингвистические эксперты часто сталкиваются с непростой задачей — определить значение того или иного слова, для которого нет устойчивой словарной дефиниции. В этом случае приходится выводить его из суммы различных употреблений в корпусе текстов, который тоже может быть ненадежен или неактуален. У Даля, кстати, это тоже не всегда удачно получалось.
У лингвистов иммунитет к интернету или им тоже норм?
– Лингвисты тоже люди. 🙂 Кроме того, в идеальном случае они чувствительны к процессам, происходящим в языке, — это их работа.
Метафора заразы применительно к интернет-сленгу интересна. Это слово, конечно, может быть просто пренебрежительной характеристикой, но его использование в этом случае симптоматично. Она описывает стремительность распространения и когнитивную привлекательность некоторых новых элементов коммуникации — словечек, шуток и прочего. Не зря видео или картинку можно назвать «вирусными». Именно таков характер распространения «мемов» — в научно-фантастических романах можно найти много попыток разработать эту тему, а Докинз даже придумал целую теорию, описывающую вирусное существование мемов в мировой культуре и, в частности, религии.
В повседневной дружеской коммуникации я использую довольно много сленга — как русского, так и англоязычного. В моем пассивном словаре его еще больше. И я скорее позову друзей «почиллить», чем отдохнуть. Некоторые англицизмы проникают и в более регламентированную и стандартизированную речь — например, академическое письмо. В этих контекстах мне бывает неудобно обходиться без слов «кейс» или «бэкграунд», но далеко не все редакторы принимают такие вольности.
«Ща инстик чекну и го» – почему молодежь коверкает язык до неузнаваемости
Ведущий научный сотрудник сектора теоретической семантики Института русского языка им. В. В. Виноградова, кандидат филологических наук Ирина Левонтина считает, что это совершенно нормальное и естественное явление, не оказывающее негативного влияния на язык в целом, которое очень интересно и полезно изучать, особенно если хочется быть на одной волне со своим ребенком.
Зачем подростки придумывают свой язык
– Ирина, ведь подростковый сленг был всегда, не только в наше время?
– Подростки всегда и везде придумывали и придумывают свой язык, и это обычно у старшего поколения вызывает страшное недовольство: ему кажется, что подростки коверкают язык, что он у них примитивный, упрощенный, что на нем говорят только глупости. Кроме того, обычно люди старшего поколения страшно огорчаются, что не понимают подростков, но делают из этого неожиданный вывод, что подростки должны начать говорить так, как они, хотя на самом деле разумно было бы попробовать овладеть и их языком. Вообще, язык часто становится постоянным источником раздражения и конфликтов, что очень глупо, потому что язык, наоборот, создан, чтобы быть базой для диалога.
– Зачем подросткам нужен свой язык?
– Во-первых, жизнь меняется, и нужно, чтобы язык соответствовал жизни, потому что в нем в какой-то момент перестает хватать средств для выражения новых смыслов, описания новой реальности. Язык подростков более гибкий, поэтому реагирует на эти явления быстрее, чем взрослый, он более косный и труднее усваивает новое. Вторая причина – подростки хотят отгородиться от мира взрослых, создать свой мир. Так устроен любой жаргон: когда люди создают свое сообщество, они при помощи языка отделяют своих от чужих, и этот механизм работает в подростковом сленге так же, как в любых других жаргонах.
Но есть еще и третья, наиболее важная причина. Мы понимаем, что маленькие дети постепенно овладевают языком, но не понимаем, что то же самое происходит с большими. Как ребенок осваивает язык? Здесь действуют два механизма: мы можем говорить готовыми блоками – и взрослые люди очень часто так делают, повторяя заученные и много раз повторявшиеся блоки, – или мы можем порождать новые высказывания по модели.
Когда мы наблюдаем за детьми, мы видим, как чередуются эти два механизма: сначала маленький ребенок усваивает блоки, выхватывая что-то из взрослой речи, иногда неправильно, и это очень забавный тип детских ошибок. А дальше он, продолжая овладевать языком, пытается порождать новые формы по моделям и делает другие ошибки, которые приводятся в «От двух до пяти» Чуковского: типа «поцелула» вместо «поцеловала» и так далее. Но и дальше человек продолжает овладевать языком.
К подростковому возрасту ему хочется уже по-настоящему его освоить, почувствовать, что это родной язык, что он им именно владеет, а для этого ему нужно как-то язык помять, порастягивать, посмотреть, где его границы растяжимости, – ведь мы можем это делать только с родным языком. Здесь очень важный механизм – это творческий подход к языку, эксперимент. Поэтому дети пробуют разные формы, разные модели словообразования, смысловые ходы и механизм постоянного обновления.
Взрослым часто кажется, что надо выучить какое-то количество подростковых слов – и все, ты овладел их языком, но суть в том, что это еще все время меняется: мы только привыкли к новому слову – а оно уже устарело и вместо него появилось другое.
Ирина Левонтина. Фото: Антон Петров / siburbia.ru
– Почему сегодня общество испытывает повышенный интерес к подростковому языку – его обсуждают, осуждают и так далее?
– Сейчас в целом очень большой интерес к молодежи, к подросткам, их языку и к молодежной культуре – взрослые люди часто пытаются использовать молодежный сленг, и все вдруг кинулись интересоваться рэп-баттлами. Это не случайно и связано с очень важным культурным сломом, который сейчас происходит, – переходом от так называемой постфигуративной к префигуративной культуре. Постфигуративная культура, как заметила антрополог Маргарет Мид, – это когда молодые учатся у старых. Это традиционная культура, так было очень долго: жизнь менялась медленно, и очень ценен был человеческий опыт. Старики могли делиться опытом с молодыми, потому что жизнь в течение их жизни почти не менялась.
Сейчас мы видим, что многое происходит иначе, в основном благодаря развитию техники и наступлению информационной эры – техника меняется так быстро, что относительно нее старикам уже нечего сказать молодежи – наоборот, молодежь быстрее осваивает новые достижения цивилизации. Поэтому сейчас молодежь оказывается в привилегированном положении, а старики и пожилые люди зачастую учатся у молодых использованию телефонов, гаджетов и прочим особенностям современной жизни.
Разумеется, есть какие-то сферы человеческих отношений, где никуда жизненный человеческий опыт не денется, и тем не менее в обществе есть тревога, которая связана с тем, что этот тысячелетний принцип «яйца курицу не учат» вдруг пошатнулся, стали меняться традиционные отношения между молодыми и старыми, поэтому отсюда сегодня большой интерес ко всему, что связано с молодежью.
Берем знакомое слово и делаем из него новое
– Какие языковые средства используют подростки, чтобы создавать новые слова?
– Эти слова именно из подростковой речи? Просто, по-моему, ресторан называют рестиком и вполне взрослые люди.
– Конечно, здесь нет непроходимой границы между языком подростков и взрослым языком. Какие-то модели, которые становятся очень популярными, часто выходят за пределы подросткового сленга и попадают во взрослую речь, но именно в речи подростков постоянно образуются новые слова на основании этой модели.
Агрессивное «то, что»
– У меня такое чувство, что молодежь меняет и синтаксические модели тоже, и привычные слова появляются в неожиданных сочетаниях – например, «мы не про деньги».
– Это явная калька с английского – «we are not about money», и эта модель сейчас действительно популярна. Также все наверняка уже сталкивались с конструкцией «можно, пожалуйста», и это, видимо, уже закрепилось в языке. До последнего времени русское слово «пожалуйста» могло сочетаться только с повелительным наклонением: «дай, пожалуйста», «принеси, пожалуйста», «позвони, пожалуйста», но под влиянием английского языка это изменилось, и сейчас все дети говорят: «Можно мне, пожалуйста, хлеб» и даже не понимают, что тут такого.
Еще одна, более экзотическая конструкция – не могу сказать, что все дети употребляют, но, тем не менее, это довольно распространено: «Кто умеет в матан?» или «Кто может в матан?» – то есть «кто разбирается в математике»? Кстати, тут, помимо необычного синтаксиса, еще одно: «матан» в наше время был математическим анализом, а сейчас это и просто математика.
Еще один пример современных синтаксических изменений – печальная судьба союза «что». В последнее время это уже приняло размеры эпидемии, когда вместо союза «что» используется «то, что»: «не рассчитывала то, что», «спасибо ему то, что», «получилось так, то что я была по уши в долгах», «простите меня, пожалуйста, то, что я не позвонила», и так далее. Было очень заметно, что оно появилось в речи детей, потому что первыми начали массово жаловаться на это несчастное «то, что» именно учителя.
Это явление, которое страшно раздражает взрослых, потому что здесь мы прямо видим возрастную границу. Поэтому в соцсетях можно видеть, например, гневное открытое письмо к студентам Ксении Лученко, журналистки и писательницы, где она говорит, что читать «автор написал то, что» – это невыносимо», сердитую реплику литературоведа Дмитрия Бака: «Непристойно перебиваю речь людей, преимущественно помоложе, которые произносят что-то типа «я хочу сказать то, что». Зачем здесь «то»? Очень режет слух!» И если некоторые языковые изменения можно как-то разумно объяснить – например, распространившееся «можно, пожалуйста» явно говорит о влиянии английского языка, то другие события в языке не имеют никаких внешних мотивировок – так случилось здесь. Что-то сдвинулось в языке под влиянием разных факторов, и возник вот такой результат.
Много столетий союз «что» устраивал язык, и вдруг почему-то вместо «что» теперь говорят «то, что». Это интересная ситуация, потому что, казалось бы, с точки зрения принципа экономии усилий, конструкции должны сокращаться, а не удлиняться, но на самом деле в языке длинное сокращается, а короткое удлиняется (по этой модели трансформируется, например, выражение «на корточках», которое сначала превратилось в «на кортах», а потом стало звучать как «на кортанах»).
В случае с этим «то, что» мы наблюдаем любопытную вещь: некоторые явления, возникшие в подростковом сленге, в нем и умирают, надоедают подросткам, они их перерастают и забывают, а некоторые – особенно удачные – выходят за пределы подростковой речи и захватывают речь более взрослых людей.
Похоже, «то, что» имеет такую тенденцию, видимо, это очень прилипчивое языковое явление – есть вещи в языке, которые быстро прилипают, и от них бывает очень трудно отделаться.
Заимствования внешние и внутренние
– Продолжает ли английский язык быть важным источником новых слов для подросткового сленга?
– Да, безусловно. Одно из популярных сейчас слов – это «го» (go), которое имеет значение «айда», «давай»: «го встретимся», «го придем на физру раз в жизни» и так далее. Входя в язык, слово начинает в нем жить своей жизнью, и у него появляются интересные, не всегда предсказуемые свойства, в частности, синтаксической сочетаемости. Так, «го» вдруг стало фигурировать во фразах типа «го туса» (а не «го на тусу»), «го Китай на часок» (а не «го на Китай» – имеется в виду метро «Китай-город»). Не всегда можно заранее сказать, что будет происходить дальше со словом, которое появилось в языке.
Еще одно модное слово – №2 в списке «слов года 2017» после «реновации» – это «хайп» (hype). Мне кажется, что оно вдруг стало таким популярным не случайно. Причина – в очень важном культурном изменении. В связи с интернетом и вообще новыми технологиями совершенно изменилась скорость обмена информацией. Раньше появлялось какое-то новое слово или явление, о нем написали в журнале, журнал повезли на тройке в какое-то поместье, там человек прочитал, написал письмо по этому поводу – все это было очень медленно.
Сейчас, когда человек написал новое слово или высказал новую мысль, он нажал на кнопку, и через секунду это прочитали, если у него много подписчиков, сотни, тысячи человек, а дальше количество тех, кто его увидит, растет в геометрической прогрессии. И с такой же скоростью это слово надоедает, меняется и так далее. Иногда говорят: «Зачем взяли слово «хайп», когда есть, например, слово «ажиотаж?» (примерно как «зачем иностранное слово «брокер», когда есть хорошее русское слово «маклер»?). «Ажиотаж» заимствовали уже давно, и это слово не передает ощущения той скорости, с какой сейчас происходят информационные процессы, поэтому ухватили слово «хайп».
– А есть ли внутренние заимствования – например, из блатного языка?
– Да, как раз антонимом слова «хайп» является другое модное слово «зашквар». На его примере очень хорошо видно, как живут слова в языке. Изначально «зашквар» – это слово из тюремно-лагерного жаргона, оно принадлежит мрачной тюремной субкультуре. «Зашквариться» – это коснуться «опущенного» – низшего члена тюремного сообщества – и за счет этого потерять свой авторитет. Оно долго существовало в закрытой субкультуре.
Некоторое время назад оно попало в общий язык в значении чего-то позорного, что может испортить репутацию.
Например: «Можно пойти в эту телепередачу выступать или это зашквар?» Это второй режим.
Несколько лет назад мы с изумлением стали слышать это слово от детей и от подростков. Первое время это звучало ужасно, потому что для нас это все-таки тюремная лексика, и в слове это очень хорошо слышно. Потом выяснилось, что у детей этот тюремный образ утратился, и «зашквар» означает просто негативное отношение, причем с пренебрежением – не ненависть, не раздражение, а именно пренебрежение, то есть то, что раньше называлось словом «отстой»: оно надоело, и вместо него появился «зашквар». Это третий режим.
Наконец, есть четвертый. Некоторые подростки, услышав слово «зашквар», по созвучию связали его с «зашкаливать» и понимают как «чересчур».
Вечные темы
– Есть ли в языке подростков разных поколений одни и те же понятия, определения, которые в разное время обозначаются разными словами?
– Есть несколько типов слов, которые обычно у каждого поколения свои – в частности, это слова со значением положительной и отрицательной оценки. В современном подростковом языке это слова «круто», «клево», «классно», «гламурно», «готично», причем некоторые из них живут долго, например, слово «клевый» как было сорок лет назад, так есть и сейчас, и хоть оно является и не таким модным, но сохраняется, или слово «классный», которое тоже никуда не делось.
А есть слова, которые уходят и остаются маркером определенного поколения. Скажем, в конце фильма «Доживем до понедельника» смешной герой Сыромятников подслушивает у кабинета директора, его стукают дверью, он потирает ушибленное место и говорит: «Законно приложили». Это самое «законно» современный человек может даже не понять – это значит «здорово». Это было слово 60-70-х годов, и «законный», «мировой», «мировецкий» – это те слова, над которыми смеялся Корней Чуковский и которые ушли из языка. В фильме «Дорогой мой человек» герои читают анкету Маркса и после каждого ответа героиня восклицает: «Колоссально!» Это «колоссально», которое тогда тоже выражало положительную оценку, сейчас почти не используется.
То же самое можно сказать о словах, которые дают негативную характеристику, и так же сейчас «отстой» меняется на «зашквар». Механизм здесь тот же самый, что действует в искусстве, когда что-то свежее сначала необычно, потом активно всеми используется, надоедает, и уже нужно что-то новое, особенно в молодежной речи, потому что там все меняется очень быстро: два года – и уже другая жизнь, ведь для ребенка два года – это огромный срок.
Такая же ситуация с еще одной группой слов – означающих то, что говорящему смешно. За несколько лет сменили друг друга «лол», «кек», «рофл». А вот «ржунимагу» – это уже относительно старое слово, из эпохи «Живого журнала», оно часто в нем употреблялось; для подростков это уже старье, как и «пацталом» (под столом – тоже от смеха). «Лол» (LOL) – это laughing out loud, то есть «смеюсь в голос». «Кек» – это звук смешка, то же самое. «Рофл» (ROFL) – почти то же самое, что LOL: rolling over the floor laughing – «катаюсь по полу от смеха». Когда надоел «лол», появился «рофл» и оброс производными: «рофлить», «рофляндский».
Очень характерны для подросткового жаргона, естественно, слова, связанные с человеческими отношениями, потому что любых подростков – и современных, и не современных – волнуют отношения, смысл жизни и всякие другие экзистенциальные вопросы.
«Форсить» или «форсить» – это не то «форсить», которое было в наше время, а что-то педалировать, продавливать (от английского to force), «флексить» – выпендриваться, «хоуми» – друг.
Особенно характерно слово «триггерить», которое очень модно. «Триггериться» – значит, что-то принимать близко к сердцу, а «триггерить» – задевать за живое, «триггер» – это то, что проявляет какую-то старую рану или что-нибудь еще. Мне кажется, что слово «триггерить» так популярно не случайно: если мы посмотрим на современную культуру, в ней очень модна тема детской травмы, копание в психологии и так далее, поэтому в слово «триггерить» очень хорошо встраивается сама идея, что есть какая-то вещь, которая пробуждает в человеке тяжелые воспоминания, старые травмы и так далее, это все в очень модном контексте.
Весь этот сленг нужен, в частности, для обсуждения очень серьезных проблем, в том числе, кстати, и политических. Вот, например, популярное слово «диссить». Оно из рэперского сленга, в рэпе есть такой жанр – diss (от английского disrespect) – сознательное унижение и принижение соперника. Разумеется, это употребляется в более широком значении. «Не надо меня диссить», «что ты меня диссишь?», и даже можно видеть такой заголовок в СМИ: «Навального диссить не планирую» – и без контекста непонятно, то ли это про рэп, то ли уже про жизнь. И получается, что этот сленг хорошо приспособлен для обсуждения серьезных проблем, что можно очень часто видеть в интернете.
Мимими, тащеры и винишко-тян – что интересно нашим детям?
– Очевидно, что подростки – это не однородная масса, и у них разные интересы, подход к жизни и так далее. Можно ли говорить о разных языках отдельных подростковых групп?
– Можно выделить слова, которые не являются общеупотребительными и понятными для всех подростков. Здесь много слов, связанных с интернет-коммуникацией – «запилить пост» (повесить текст в социальных сетях), «в сохраненке» (в сохраненных ссылках), «в инстаче» (в социальной сети Инстаграм), «в инсте», «в инстике» (там же). Одну такую фразу из интернета я даже использовала в названии доклада о подростковой речи: «Ща инстик чекну и го». Здесь человеку среднего возраста понятно только слово «ща», а это означает «сейчас проверю Инстаграм и пойду».
Некоторые из этих «узкоспециализированных» слов впоследствии входят и в общий подростковый язык и даже переходят в общий сленг. Скажем, слово «ачивки» (достижения), пришедшее из жаргона геймеров (поклонников компьютерных игр), сейчас принадлежит к общему молодежному сленгу и активно используется.
Мои любимые слова тоже пришли из геймерского жаргона – это «затащить» и «тащер». Эти слова – живая иллюстрация, опровергающая представление о том, что на молодежном сленге говорят только необразованные дети, не имеющие никаких интересов.
«Затащить» – это победить, получить результат, сделав что-то с усилием. Например, «затащить олимпиаду», «затащить Всерос», то есть Всероссийскую олимпиаду, «затащить Межнар» – Международную олимпиаду. Сами эти сочетания показывают, что словом пользуются дети, которые могут выиграть Международную олимпиаду, в том числе олимпиаду по литературе, то есть они владеют и другими способами выражения своих мыслей.
Любопытное наблюдение: когда активизируется какое-то слово или корень, он часто появляется сразу в разных значениях – например, в данном случае одновременно с этим новым «затащить» появилось новое «втащить» с совсем другим значением – врезать: «втащить по щам» – это прежнее «дать в морду». Это совершенно другое слово из другого круга, но для этого активизирующегося корня настал звездный час, и он скорей захватывает как можно больше всего.
Еще одна актуальная сегодня для подростков тема – то, что связано с самоубийством, поэтому в этой среде есть свой пласт лексики: «выпилиться» (совершить самоубийство), «хармиться» (наносить себе телесные повреждения). На примере одного из них можно увидеть интересную тенденцию – в современном сленге очень много слов с вариативным ударением, в этом случае говорят и «суициднуться», и «суициднуться». Это связано отчасти с тем, что общение в значительной степени происходит в письменной форме в интернете, и часто люди не слышат этих слов, а только их видят, и для себя они их как-то ударяют, а потом оказывается, что есть разные и равноправные варианты, между которыми трудно выбрать.
Еще один пласт – это культура фандомов, поклонников различных сериалов, книг, онлайн-игр: «шипперинг», «пэйринг» (оба слова – объединение героев сериала, создание из них пары и история об этом), «фанфик», «ОТП» (Only True Pairing) и т. д.
Внутри подростковой культуры есть разное, в частности, «винишко-тян» – это девочки, у которых не только определенный набор слов, но и определенный вид с определенной прической, определенным образом покрашены волосы, у них свои украшения и книжки, определенный тип поведения и так далее. То есть за типом слов закреплена целая субкультура.
Еще одна подростковая культура – мимимишности (милоты), связанная с японскими аниме, это особенно характерно для девочек. С ней связаны слова «кавайный», «каваи» («милый» по-японски), «няшный», «мимимишный», «мимими» и «ня» – это звуки, которые издают существа в японских мультфильмах. Весь этот фонд выражений, связанных с мимимишностью, теперь часто используется и совсем для других целей.
Короткая, но яркая жизнь мема
– Очень важное, на мой взгляд, понятие современной культуры – это мем, некое слово, словосочетание, цитата, он спонтанно распространяется в интернете, заполняет собой все, а потом так же внезапно исчезает. Откуда берутся мемы?
– Сначала появляется какое-то выражение, связанное с некоторой ситуацией, вокруг него возникает «хайп», оно начинает активно развиваться, потом забывается, откуда оно взялось, потом у него начинает расширяться смысл, потом оно начинает употребляться по любому поводу, потом надоедает и уходит. Это произошло с известным подростковым мемом прошлого года – со словом «эщкере». Оно пришло из рэпа, причем довольно грубого, на русскую почву его принес рэпер Фейс. Это искаженное английское let’s get it (в искаженном виде звучит как esketit), которое совершенно неузнаваемо в таком виде – «эщкере» – и похоже, скорее, на что-то турецкое.
Означает оно «давай», «вперед» или реализует любой другой выплеск эмоций. Оно до сих пор существует, но уже начинает выходить из моды, уже не на самом пике. Это типичная судьба мема.
Очень показательна история с мемом «няпока» – девочка бросилась под поезд, отправив перед этим друзьям сообщение «няпока», и здесь отразилось это сочетание тяги к самоубийству («пока») и идеи мимимишности («ня»). «Няпока» довольно долго было модным мемом, особенно на фоне истории с группами смерти, а дальше началась отработка этого в интернете, вплоть до известной картинки Киры Найтли в образе Анны Карениной с подписью «няпока». Отработка мемов – это важный и сложный культурный механизм, иногда совсем не примитивный.
Язык, из которого вырастают
– Что происходит с языком подростков, когда дети вырастают?
– Когда подросток говорит на своем языке, ему очень важно отделиться от мира взрослых, говорить понятно только для своих, не так, как взрослые. Потом он идет куда-то работать, и там обычно задача прямо противоположная – нужно слиться с этой самой средой. Поэтому большинство таких слов из его речи уходит, они ему не нужны, и он осваивает более стандартную речь и часто даже забывает эти самые слова, остаются наиболее удачные или прилипчивые – например, «то, что».
Куда дальше деваются эти выражения? Например, существовал в свое время системный сленг – язык хиппи, что с ним произошло? В нем было много непонятных слов, англицизмов. Несколько лет назад дочь с моей помощью провела исследование в школе, чтобы выяснить, кто что знает и использует из сленга хиппи. Результат оказался очень любопытным и часто непредсказуемым. Скажем, «хайратник» ушел, а «ксивник» остался, «мочалка» ушла, а «стебаться» осталось.
Любопытно повело себя слово «чувак», которое не принадлежит непосредственно к сленгу хиппи – это более раннее слово, оно пришло из языка джазистов, через стиляг, потом в рок-культуру, в язык хиппи и так далее. Оно получило второе дыхание в 70-е годы, когда были подпольные и полуподпольные просмотры иностранных фильмов – переводчики с прищепкой на носу, чтобы нельзя было узнать голос, стали использовать слово «чувак» при переводе английских фильмов, и живет до сих пор, сохраняя сленговую окраску.
Каждое поколение думает, что это их детское слово, что взрослые его не знают. Современные школьники тоже используют слово «чувак», считая, что это их собственное слово, которое они придумали и изобрели. Кстати, слово «чувак» осталось, а «чувиха» практически исчезло, так и осталось в сленге хиппи, а «чувак» при этом сегодня используется как слово-унисекс – можно сказать в том числе и про девочку: «Позови того чувака».
Поэтому некоторые слова остаются, но из самого языка подросток вырастает – точно так же, как он вырастает из старой одежды, обуви, велосипеда, которые или остаются заброшенными где-нибудь в чулане, или переходят по наследству к другим, младшим, и они делают с ними все, что им заблагорассудится.